ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Весной этого года ко мне неожиданно пришла представительная делегация очень уважаемых людей. Маленький лысенький шёл впереди, неся в руках что-то вроде поздравительного адреса или, может быть, ордера на арест. Второе предположение возникло у меня, когда вслед за малышом вошли два амбала, размером два на два, один из которых, словно жонглёр, играл резиновой дубинкой, а другой отбивал похоронный марш, гремя стальными наручниками.
- Не примете ли вы, уважаемый гражданин, - елейным голоском произнёс лысенький, - приглашение нашей, ещё более уважаемой во всём мире организации посетить её в ближайшее время, - полувопросительно почти прошептал он.
- С огромным удовольствием, - тоже шепотом ответил я, и попросил разрешения пойти переодеться, в ответ на что мне велели быть проще и не выпендриваться.
- Не к аглицкой королеве едем, - объяснили мне и чуть не на руках вынесли за дверь в пижаме и домашних тапочках под бодрый перезвон стальных наручников.
- Как называется Ваша уважаемая во всём мире организация, приславшая мне столь лестное предложение? – несмело поинтересовался я.
- Никаких секретов, - ответил маленький лысенький, - ОООО «НИнА», что означает Общественная Организация с Ограниченной Ответственностью «Нахождение Иностранных Агентов», - он со значением посмотрел на меня и гордо вскинул голову.
- Позвольте поинтересоваться, чем ограничена ваша ответственность, - вырвалось у меня.
Маленький лысенький злобно сверкнул глазами и процедил через губу:
- Ничем наша ответственность не ограничена, как скажем, так и будет.
Я искренне поблагодарил маленького лысенького за доходчивое разъяснение и больше не открывал рот до самого приезда в офис этой замечательной общественной организации.
Мне надели на голову мешок и провели по длинному коридору в роскошный кабинет, где меня встретил человек со следами споротых погон на пиджаке от Версаче.
- Спасибо, что согласились посетить нас, - пророкотал он голосом громовержца, - Дело у нас к вам такое: на ваш адрес пришла бандероль из музея Холмса, что в городе Лондон, который, как вы знаете, является столицей недружественного нам государства.
Он строго посмотрел мне в глаза, и я кивком головы подтвердил своё знание международного положения.
-Такую корреспонденцию мы отсматриваем в обязательном порядке, чтобы не допустить проникновения штамма козлячьей оспы на территорию суверенной России. Надеюсь, что вы поддерживаете наши действия и нечеловеческие усилия? – он снова грозно посмотрел на меня.
- Несомненно, и с чувством неслыханной гордости! – ответил я и вскинул руку в пионерском салюте.
- Вот и отлично, - повеселел хозяин кабинета, - теперь мы можем перейти к делу. В бандероли была тетрадь с записками некоего Холмса, случайно обнаруженная под штукатуркой при ремонте музея, и письмо от анонимного сотрудника вышеупомянутого музея. В письме говорится, что эти записки не могут быть изданы в Англии и Странах Содружества, так как разрушают светлый образ национального героя Великой Британии, выставляя его в виде пьяницы, наркомана и женоненавистника. Последнее создаёт конфронтационную ситуацию с многочисленными обществами феминисток, что совершенно недопустимо в условиях современных цен на нефть.
Неизвестный автор, имя и адрес которого мы непременно узнаем, просит вас, а мы обязательно выясним, почему именно вас, перевести и опубликовать записки этого Холмса, чтобы потом они могли опубликовать это у себя в обратном переводе со ссылкой на Российскую публикацию.
После произнесения столь длинной тирады он выпил что-то из горла графина и оконной шторой обтёр пот со лба.
- Мы рассмотрели просьбу сотрудника музея, посоветовались с товарищами и решили: всё, что разрушает заграничные образы, нам на пользу, поэтому поручаем вам выполнить работу по переводу присланного текста на русский язык. Переведите и представьте перевод в Штаб нашей организации для принятия решения о публикации. Срок два месяца. Задание понятно?
- Так точно, гражданин начальник! – прокричал я, вызвав одобрительную гримасу на начальственной физиономии.
- Пока свободен, топай и не болтай, - рявкнул начальник и снова приложился к графину.
Меня вывели из здания с мешком на голове и посадили в трамвай. Дома я обнаружил следы обыска и пропажу пачки пельменей из моего пустого холодильника.
Посчитав, что отделался малой кровью, я приступил к немедленному исполнению столь почётного задания.
Дважды мне звонили какие-то суровые люди и интересовались, как продвигаются дела.
- Работаю, - бодро рапортовал я.
Третий звонок грозно поинтересовался, не саботажник ли я.
- Никак нет, - ответил я, покрывшись холодным потом, - вот вам крест! Просто почерк у этого сегодня дружественного нам недружественного Холмса очень сложен для расшифровки.
- Ну-ну, - зловеще прохрипела трубка и заверещала зуммером полевого армейского телефона.
Пережив реанимацию после сильнейшего сердечного приступа, я закончил перевод и теперь могу смело рапортовать:
- Ваше задание выполнено, гражданин начальник, записки Холмса переведены и готовы к публикации!
Навечно покорный ваш слуга, G . . . .
Подпись, сделанная левой рукой, намеренно неразборчива. Майор Прошкин.
P.S.
Клянусь тебе, читатель, что я не изменил ни буквы в записках великого сыщика. Читай, наслаждайся и пусть его светлый образ не потемнеет в твоём сердце при прочтении этих строк.
Переводчик с аглицкого, «№;%:?*» Подпись ещё более неразборчива. Майор Прошкин.
P.P.S.
На этой неделе я получил три письма. В одном сообщалось, что мне за перевод начислен гонорар в размере целого тугрика, в другом я извещался, что за получение иностранного финансирования объявляюсь иностранным агентом, в третьем лежала повестка от майора Прошкина, в которой мне предлагалось немедленно явиться с вещами по известному адресу.
В панике я обратился за советом к родным, мнения которых разделились. Жена сказала, что мне, как законопослушному гражданину, надо сдаться и сесть в тюрьму, чтобы дать ей отдохнуть от меня хотя бы одну пятилетку. Сын и дочь советовали всей семьёй на пару месяцев скрыться за границей, но разошлись во мнениях, где надёжнее спрятаться: в Хургаде или на Мальдивах. А я страшно хотел остаться жить на родине, но жить так, чтобы жить на ней было не так страшно.
Вообще без подписи. Майор Прошкин.
ЖИЗНЬ ВДВОЁМ
Три года я делю своё жилище с неким доктором Ватсоном. Он славный малый, но его тупость просто зашкаливает. Этот доктор не видит очевидного, и я не понимаю, как он может ставить диагнозы. Во всяком случае, я бы не доверил ему заботу о своём здоровье.
Пару лет назад я задумал написать брошюру о способах манипуляции недалёкими людьми. Мой сосед как никто подходил на роль объекта наблюдения и исследования. Я таскал его за собой на все расследования, каждый раз убеждаясь в его непроходимой тупости. Не будучи в состоянии самостоятельно сложить два и два, он слушал меня, раскрыв рот, и верил всему, что я говорил, записывал в блокнотик все мои издевательские глупости, которые потом издавал в виде своих рассказиков, которые почему-то нравились читателям.
Целых три года продолжалось моё изучение этого субъекта, но вчера я категорически потребовал, чтобы он покинул нашу квартиру на улице Бейкер-стрит, 221-б. Однако расскажу всё по порядку.
Я сидел в кресле, попивая виски, покуривая трубку и изнывая от скуки. Ватсон, составивший мне компанию, находился в состоянии истерического возбуждения, тяжело вздыхал и хрустел пальцами. Он очень раздражал меня в тот вечер, но я не делал ему замечаний, уважая состояние его души. Дверной звонок раздался как всегда неожиданно и по топоту каблуков на лестнице я сразу узнал инспектора Лестрейда. В дверь постучали и я сказал:
- Заходите, инспектор.
- Как вы узнали, что это я, Холмс? Вы наверное увидели меня в окно?
- Ничего подобного, инспектор, я уже час не поднимаюсь с кресла. А узнал я вас потому, что мне ужасно скучно и я мысленно вызвал вас, чтобы вы подкинули мне какое-нибудь дельце для развлечения, - ответил я и рассмеялся.
- Всё шутите, Холмс, а между тем, зная ваше пристрастие к распутыванию странных дел, я принёс вам именно такую историю.
- Снова труп, убийство и море крови?
- Так, да не так, Холмс. Труп есть, но повреждений и крови нет и никаких следов тоже нет. Продолжать или вам не интересно?
- Пока не очень, но продолжайте.
- Представьте себе заброшенный сарай на краю оврага, по дну которого протекает ручей. В сарае на соломе тело молодой женщины прилично, но не дорого одетой и без всяких следов насилия. Такое впечатление, что она пришла, легла и умерла. Я осмотрел тело и отправил его в морг, а там, когда сняли одежду, начались чудеса: лобок обрит и весь живот вымазан йодом и карболкой. Секта какая-то, ритуал религиозный или ещё что-нибудь в том же духе? Что скажете, Холмс, будете расследовать?
- Нет , Лестрейд, не возьмусь, мучайтесь сами, а мне не интересно.
- Жаль, очень жаль! Ладно, прощайте, Холмс, простите, что отнял у вас время.
Лестрейд стремглав выскочил из комнаты, а Ватсон спросил дрожащим голосом:
- Почему вы отказались, Холмс?
- Я уже раскрыл это происшествие, Ватсон.
- Как, не вставая с кресла, не осмотрев сарай и не увидев труп? И что же, по-вашему, произошло, почему вы назвали это происшествием, а не преступлением?
- Что же, Ватсон, расскажу. Один врач приготовил пациентку к операции. Что он хотел оперировать, покажет вскрытие. Он не успел приступить к операции, как пациентка умерла прямо на операционном столе. Вины врача тут нет, но он очень испугался огласки, одел труп, ночью вынес его с чёрного хода, прошёл через сад к ручью, отнёс к сараю, ступая по воде, чтобы скрыть следы, и положил в сарае на солому. Вам назвать имя этого врача, или вы сами догадаетесь?
Ватсон сидел обхватив голову руками и раскачивался, как еврей в синагоге.
- Как вы узнали, Холмс?
- Элементарно, Ватсон. Домик, который вы сняли под свой врачебный кабинет, находится на тихой улочке в отдалённом районе Лондона. С тыльной стороны дома большой запущенный сад, на дальнем конце которого есть овраг. Два дня назад был сильный дождь, и в овраге наверняка текла вода. Ваше нервное состояние выдавало вас с головой, да к тому же вы не ночевали дома и утром вернулись не в тех ботинках, что ушли на работу, поскольку те были абсолютно мокрые. Так что ничего сложного, Ватсон. А теперь я попрошу вас подыскать себе другое жилище и покинуть эту квартиру.
С момента нашей с Ватсоном размолвки прошло уже три недели, и я поймал себя на мысли, что скучаю по этому нелепому на мой вкус человеку. В душе я артист и мне просто необходимы зрители и их аплодисменты. Ватсон заменял мне переполненный зрительный зал с криками «БРАВО!» и шквалом бурных оваций. Его открытый рот, уши, боящиеся пропустить хоть слово из моих монологов, и горящие восторгом глаза были лучшей наградой моей гениальности. Теперь, когда он ушёл из моей жизни, я ощутил такую душевную пустоту, что только гордыня и надменность не
