легкую жизнь при ней. Надоел он Ивонн. Через двадцать лет развелась. И тоже отправилась в свободное плавание.
В те времена местом встречи холостых и незамужних служили кафе. Сидела Ивонн с подругами, курила, выпивала, потихоньку оглядывала присутствующих. Заметила Герарда.
Он ее еще раньше заметил.
Пересеклись взглядами, зацепились, оценили.
Она - яркая, загорелая, кольца переливаются, браслеты позвякивают, красный лак на ногтях игриво сверкает, сигарета выпускает ленивый дымок в потолок. Одета броско, дорого, смотрит расслабленно, чуть вызывающе. Не крыса, ищущая добычу, а экзотическая кошка, которую любопытно приручить.
Он – не голливудский красавчик, зато высок и силен. Стоит на ногах крепко, как Евромачта. Одет в костюм и галстук, будто пришел не в кафе пива попить, а в ресторан со звездой Мишелен отведать редкостного блюда.
Отведает Ивонн. Он ей понравился. Он ей ровня. Деньгами не разбрасывается, но видно, что имеет. Ведет себя скромно и с достоинством. Уверен в себе. Не подхалим и не бесхребетная креветка, поджимать хвост не будет. Чтобы его соблазнить, надо постараться. Не разучилась ли Ивонн?
Люди ошибаются, думая, что с первого взгляда возникает любовь. С первого взгляда возникает любопытство. Потом уже все остальное - или расцветает или вянет.
Между Герардом и Ивонн расцвела любовь. Настоящая, когда никому ничего от другого не нужно, кроме его самого.
У них оказалось стопроцентное совпадение… вернее, девяносто восемь – со стороны Герарда. Два пункта его не совсем устраивали у Ивонн: грудь маловата и курит многовато. Но не роптал – остальное перевешивало.
Со ее стороны совпадение девяносто девять процентов и всего один пункт преткновения: Герард не желал связывать себя законным браком. Пункт, который перевешивал тысячу других. Их единственная ссора была как раз на эту тему. И не привела к сдвигу. Пункт стоял крепко, как гора Монблан во французских Альпах, куда они ездили на зимний отдых. Настаивать значило потерять. Ивонн смирилась. Вместе на выходных и в отпуске три раза в год – тоже неплохо.
Лучшие времена проживал Герард. Потом, когда встретил Веронику, целый год рассказывал про Ивонн. Вообще, когда встречаешь нового партнера, про прежнего лучше не вспоминать. Это закон знакомства. Зависть, ревность и все такое. Против рассказов Герарда Вероника ничего не имела. Зависть ей не свойственна, а ревновать к ушедшей навсегда - глупо.
Правда возникало порой ощущение… не зависти, но легкого пожелания «эх, почему я не на ее месте». Герард показывал домашнее видео. Рождество, Ивонн сидит на кровати, он подходит, встает на одно колено, протягивает коробочку с подарком, глядит снизу вверх с улыбкой и ожиданием восторга. Ивонн достала из коробки что-то золотое, тут же надела. Золотых безделушек у нее не счесть, одной больше, одной меньше…
Дорог не подарок, а взгляд, с которым он преподнесен. Ивонн подарила в ответ восхищение в глазах, наклонилась для долгого, благодарного поцелуя. Момент счастья и полного отрешения от мира. Камера выключена, но легко представить продолжение момента - на водяной постели, которая колышется в ритме любви…
Веронике обижаться на Герарда грех, он помогал ей, как никто никогда не помогал. Золотой человек. Не оставил без внимания ни одну просьбу – от накачки велосипедной шины до ремонта квартиры. И подарки дарил, и советы давал, облегчая привыкание к голландскому быту. Но пламенной любви - когда хочется обнять и не отпускать… такого между ними не было. Пламя сердца он отдал Ивонн.
Часто ее вспоминал. Как ездили в Швейцарию в гости к ее подруге, или на Антильские острова – в гости к солнцу. Ивонн загорала до степени «чернее негра», а он до красновато-коричневого, свойственного блондинам. Когда возвращались домой, ходили в рестораны, в гости - все глазели и завидовали. Считалось: если ты зимой загорел, значит, побывал в тропической стране, значит, у тебя есть возможности и деньги, значит, ты человек со статусом.
Статус – материя, сотканная из множества понятий. Это и деньги, и должность, и ум, и друзья, и одежда, и то как ты преподносишь себя, и то как тебя воспринимают другие…
В России статус дают деньги, не важно как заработанные, или должность, полученная порой нечестным путем. И вот уже все двери открыты, выбирай – к ворам или профессорам.
На Западе более придирчивы. Не чистого на руку человека в приличное общество не примут, будь у него миллионы на счетах и костюм от Версаче. Особенно разборчивы в Британии. Снобы. Происхождение ценят. Второсортную актрису, вышедшую за принца, в свой круг не примут. Будут терпеть и выказывать положенные по этикету знаки уважения, но дальше того не пойдет – она дворняга, волей случая попавшая в компанию благородных колли.
В Голландии нравы более демократичны, а правила те же. В обществе веди себя скромно, несмотря на солидный банковский счет, не переступай чужих границ, даже если очень хочется показать свое превосходство.
Ивонн ввела Герарда в свой круг – людей пусть не самого верха, не директоров предприятий и высших политиков, но чуть ниже. Людей, добившихся успеха. Людей с честными деньгами и чистой совестью. Людей дела. Герард - человек дела и тем горд. Простой ковролинщик среди элиты. А чем он хуже? Живет в собственном доме, ездит на «Мерседесе», отпуск проводит на тропических островах.
Герард был благодарен Ивонн. Она дала ему статус. А он ей. Раньше, рядом с мужем – узкоплечим администратором отдела образования, она чувствовала себя учительницей начальных классов. Рядом с Герардом – широким и надежным, как «Лэнд Ровер», он чувствовала себя женой банкира. Ну… не женой. Пока… Он сдастся в конце концов…
Сдаться он не успел, она умерла скоропостижно. Сгорела за десять дней. Он и сам вроде сгорел. Остался один, на пустом месте, как на пепелище. Мать умерла пару лет назад. Брат в прошлом году. Теперь Ивонн. Кто следующий?
Герард.
Вроде рано, шестидесяти нет.
Ивонн тоже не было…
Умирать не хотел и жить не хотел. Существовал, как в бреду. Работал, как старый конь – по привычке и из сознания необходимости. Приходил домой и падал. В выходные пересматривал домашнее видео, лежал, вспоминал…
Иногда звонила Анук, приглашала в гости. Один раз пошел. И пожалел. Раньше была вонь и грязь - от ее стряпни, ее детей, ее домашних животных. Теперь дети обзавелись своими детьми, своими супругами, своими животными, и все обретались в том же доме. Люди пили, курили, бросали окурки и объедки, звери ели, какали и писали: если хозяевам можно гадить, почему им нельзя? Вони и грязи - за сто лет не вычистить. Анук выглядела на сто лет. Съехало вниз все возможное: веки, щеки, сиськи, подбрюдок, живот. А крысиный взгляд остался на прежнем месте. Теперь она прицеливалась к нему…
Герард зарекся ходить.
Правда, один раз уступил ее просьбе прийти на день рождения. Круглая дата - шестьдесят лет. Ходил с Вероникой, чтобы показать: он занят, пусть Анук не рассчитывает поживиться. Вероника не горела желанием, пошла из любопытства – познакомиться с «родственниками».
И тоже зареклась. Анук проткнула ее хищными глазами, у Вероники екнуло внутри. У нее интуитивное неприятие злодеев. Интуиция сказала: обходи за километр, от нее тридцать три несчастья. Три случились уже на следующий день: выпал мост изо рта, просела и перестала закрываться входная дверь, на работе произошел скандал. Вероника сказала железное «нет» походам к Анук. Лучше никаких родственников, чем таких. С ними врагов не надо…
Вскоре после смерти Ивонн Герард подхватил инфаркт. Не острый. Вялотекущий. Стелил ковролин у клиента, вдруг огненная боль поползла из сердца, как лава из вулкана. Лег спиной на пол, полежал без движения, дал холоду проникнуть в тело, остудить лаву. Вроде немного отпустило… Продолжил трудиться. Когда закончил, поехал в больницу. Его осмотрели, дали лекарства и запланировали через две недели на операцию. Две недели продолжал работать с болью в сердце в прямом и переносном смысле. Не думал, что в любой момент мог умереть. Надеялся на могучий организм. Почему-то жить захотелось…
Операцию проводил молодой, общительный доктор. Представился, спросил:
- Хотите видеть, что я делаю?
- Хочу.
Чем лежать и тупо смотреть в темный потолок, лучше смотреть в цветной экран аппарата. Интересно – что там будет происходить. Вернее – что будет происходить внутри Герарда.
Доктор возился в его паху, голландцы называют это место «крест», и объяснял бодрым голосом свои манипуляции. Разговаривал, не применяя уменьшительные слова, вроде «вводим трубочку в сосудик» - как разговаривают с детьми, стариками и тяжелыми пациентами. А как со взрослым человеком, временно оказавшимся в лежачем положении - с уважением и на «вы». Здесь не принято панибратствовать, даже если возишься у кого-то в области святого «креста».
- Вводим катетер и продвигаем по сосуду. Не больно, менир Кулман?
«Менир-мефрау» – то же самое, что «господин-госпожа» в старой России. После революции вежливое обращение отменили, а в Голландии до революций дело не доводили и продолжали использовать обращения, принятые испокон веков.
Всего Герарду поставили четыре стента, и он точно видел – в какие места. Видел, как стенты расширили сосуды и позволили крови опять свободно проникать в сердце. Без крови оно задыхается, как легкие задыхаются без воздуха.
Позже Вероника сопоставила даты и выяснила – Герард лежал в то же время и в той же больнице, что ее муж Симон, тоже с инфарктом. Бывают же совпадения.
Симона продержали в стационаре пять дней. Герард попросился домой на следующий. После операции почувствовал облегчение, будто заново родился. Помогли – спасибо, дальше он сам. Выздоравливать лучше дома. В больнице бесприютно, как на вокзале - там можно пребывать временно, а жить нельзя. Покоя ни днем, ни ночью. Ни одного знакомого лица. Люди все время меняются, никто никого не знает. Только с кем-то познакомишься, он уже исчез.
Пассажиры… то есть пациенты лежат или ходят с утомленными лицами, чего-то ждут, прислушиваются к звукам в коридоре – не идет ли поезд… то есть врач. Медсестры являются по расписанию, приносят лекарства или еду и опять уходят, мерно стуча колесами вагона… то есть тележки. Каждый занят только собой, разговаривает только о своей болезни, желает побыстрее выздороветь и покинуть больничные стены. Уходящим нет дела до остающихся, как уехавшим нет дела до опоздавших.
Герард выписался под расписку, а через неделю уже опять таскал рулоны ковролина, вымерял, отрезал, приклепывал. В больнице восстановились не только его сосуды, но и мозги. Близкие люди умерли, но он-то жив.
Живым – живое.
Зачем самого себя загонять в могилу раньше времени?
Стал искать новую подругу. Где искать, когда тебе шестьдесят? В кафе не пойдешь, там
