ЗЕРЦАЛО БЕРДЯЕВА

1.

    Если бы у «креативной философии» возникла потребность нарисовать икону своего пророка, то на ней следовало изобразить лик русского философа Николая Александровича Бердяева.

    Бердяев, бесспорно, является самым мощным подвижником «Русского Космизма», от корней которого и произрастает «креативная философия». Однако, на мой взгляд, труды Бердяева остаются недопонятыми и недооцененными. Быть может, дело  тут в том, что персонализм Бердяева выглядит слишком идеалистичным и экспрессивным, но очень возможно, что философия Бердяева слишком возвышена и стремительна, чтобы не ощутить греховность желания приземлить ее для аналитического препарирования.

      Всякий, внемлющий Бердяеву,  видит, как философ доводит свою мысль до максимальной высоты, порой даже до высоты, несовместимой с жизнью. Каждая его фраза это мощный взмах крыльев, которые возносят мысль, открывая глазам все новые горизонты откровений философа, и далее влекут внемлющего в лучистый простор его идей. Неудивительно, что в какой-то момент внемлющий вдруг ощущает, что утрачивает привычное тяготение. У него возникает желание обрести почву под ногами. И значит, появляется сомнение в способности держаться на той высоте, куда вознес его автор чудесной иллюзии.

    Словом, знакомясь с Бердяевым, мы практически сразу понимаем, что перед нами не столько философ, сколько поэт. Да он и сам этого не скрывает. Напротив, Бердяев категорически возражает против наукообразия в философии, признавая истинной лишь «творческую философию», под которой разумеет свободный полет мысли.

    Говоря же о «творческой философии», необходимо заметить, что хоть  она  является предтечей нашей «философии света», последняя резко отличается от Бердяевской системы взглядов более материалистическим мировоззрением, что и выражается в слове «креативность», которое подразумевает не столько само творчество, сколько способность к творчеству, ее обусловленность.

      Для освещения этого обстоятельства мы и оказываемся перед необходимостью расставить силки рационального осмысления для некоторых откровений Бердяева. 

    Наиболее полно тему «творческой философии» и творчества вообще Бердяев исследует в своем сочинении «Смысл творчества». Конечно, было бы неплохо поставить задачей перед «креативной философией» освоить все пространство этой книги. Однако, хоть соблазн и велик, дело это представляется совершенно невообразимым. Бердяев из тех философов, сочинения которых желательно разбирать едва ли ни построчно, как это делают иные редакторы с поэтическими произведениями. Польза от такого многотомного труда сомнительна, ибо охотников ознакомиться с ним вряд ли сыщется. Поэтому мы возьмем в разработку самую маленькую, но, пожалуй, самую важную главу этой книги (буквально в десяток страниц из почти трех сотен), главу V1 под названием «Творчество и свобода”.

      Кстати, напомню, что не в правилах «кретивной философии» щадить автора или преклоняться перед его авторитетом. К нашему стилю, пожалуй, применимы известные слова сотрудника НКВД: «У нас генералы плачут, как дети». Зато мы всегда готовы помочь читателю  понять автора, а автору - самого себя. Ведь, если верить Вольтеру: «Философия – это когда слушающий не понимает говорящего, а говорящий не знает, что он имеет в виду».

2.

      Итак, в первых строках указанной главы Бердяев утверждает:
    «Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости рождается лишь эволюция; творчество рождается из свободы».

        И далее, по своему обыкновению, Бердяев начинает нагнетать эту мысль, подобно инертному газу в полость воздушного шара:

    «Когда мы говорим на нашем несовершенном человеческом языке о творчестве из ничего, то мы говорим о творчестве из свободы. С точки зрения детерминизма (предопределенности) свобода есть «ничто», она выходит из детерминированного ряда, она ничем не обусловлена, рожденное из нее не вытекает из предшествующих причин, из «чего-то».

    Разумеется, эта мысль нас немедленно вдохновляет и возвышает. И ошеломляет нас необычными видами на земные ландшафты. Разве не прекрасно «творчество из ничего»!? Просто, из обыкновенной свободы!

    Но философ на этом не останавливается, напротив, продолжает набирать обороты нашего головокружения:

    «Творчество — необъяснимо. Творчество — тайна. Тайна творчества есть тайна свободы. Тайна свободы — бездонна и неизъяснима, она — бездна. Так же бездонна и неизъяснима тайна творчества. Те, кто отрицают возможность творчества из ничего, те неизбежно должны поместить творчество в детерминированный ряд и тем отвергнуть свободу творчества. В творческой свободе есть неизъяснимая и таинственная мощь созидать из ничего».

    Однако, стоп! Где-то мы уже слышали про творческую силу этого «ничего». Например, у Хайдеггера. Но у Хайдеггера «ничто ничтожествует и ничтожит». Если верить Хайдеггеру, «ничто» — есть воплощение «Ужаса небытия». Приближение к нему порождает страх. Зато именно этот страх перед небытием, по мнению Хайдеггера, становится источником творчества.

    Кроме того, представление о «ничто» достаточно хорошо разработано в демонологии, где оно является источником абсолютного зла и колыбелью дьявола.

      В нашей «креативной философии» «ничто» представляется в виде точки исчезновения, куда закручивается спираль «воронки небытия». Эта точка небытия сравнима с «черной дырой» в космическом пространстве. Как известно, «черная дыра» влияет на солнечные системы Вселенной, образуя Галактики в виде спиралей. Примерно, также «очаги ужаса» образуют поле влияния на объекты сознания в нашем микрокосме, выстраивая наше мышление в определенных алгоритмах и иерархиях. Все психологи и духовные учителя человечества сходятся на том, что от таких  «черных дыр» разума следует избавляться. Правда, именно они, эти «черные дыры» микрокосма, являются началом сознания,  противостоящего разуму с помощью  мышления, которое само по себе без разума — «ничто». 

    Так что же это за свобода такая, которая соразмерна «ничто»?  И почему это эволюция не является творчеством? Ничего себе нетворчество! Достаточно ознакомиться с произведениями эволюции, чтобы убедиться в обратном.

    Между прочим, английский инженер Р. Тревитик, запатентовавший первый в мире паровоз, изобрел его на основе тележки с паровым двигателем. А такая тележка  в свое время появилась благодаря паровой машине построенной в ХV11 веке. Да и созданию самой телеге должно предшествовать изобретение колеса. 

      Этот пример не только доказывает, что эволюция – это творческий процесс, но и показывает значение в этом процессе творческих принципов «креативной философии», таких как преемственность, целесообразность, новизна и пр.

    Что же касается свободы как главного условия творчества, то она, конечно, не помешает, но из практики мы знаем, что в стесненных обстоятельствах, определяющих «принужденность к творчеству», творческая личность гораздо скорее применит свои способности. Так что, сбрасывать со счетов влияние страхов и сомнений на творческий процесс  тоже, пожалуй, не стоит.

      Французский философ ХV111 в. Этьен Кондильяк писал: «Свобода вовсе не заключается в решениях, независимых от воздействия предметов и от всякого влияния приобретенных нами знаний. Размышление предполагает наличие опыта и знаний. Следовательно, и свобода предполагает их».

  Отсюда, у нас получается, что источником творчества не может быть «ничто», и тем более в виде свободы, поскольку даже свобода обусловлена определенными принципами и законами природы. Ведь, как известно, в хаосе, который представляется идеалом свободы, свобода теряет смысл, и потому ничтожна.

    Между тем, наш философ продолжает свой головокружительный натиск:

    «Боязливое отрицание творчества из «ничего» есть покорность детерминизму, послушание необходимости. Творчество есть то, что идет изнутри, из бездонной и неизъяснимой глубины, а не извне, не из мировой необходимости. Само желание сделать понятным творческий акт, найти для него основание есть уже непонимание его. Понять творческий акт и значит признать его неизъяснимость и безосновность. Желание рационализировать творчество связано с желанием рационализировать свободу».

    Под напором такого пафоса кое в чем нам, конечно, приходится согласиться с автором. Например, с тем, что творчество «идет изнутри», «из бездонной глубины». Тут легко уловить антитезу Платону, полагавшего, будто идеи обитают вне субъекта, отказывая, таким образом, личности в ее творческих способностях. Но вот, «найти для него (творчества) основания» для появления «из неизъяснимой глубины», по-моему, возможно.  Ведь даже слову мы находим основание, поскольку высказанное не к месту, оно способно вызвать лишь недоумение, и никак не тянет на творческий акт.

    Впрочем, возможно автор под словом «основание» подразумевает нечто иное, и потому мы «не понимаем» его «творческий акт». Вот и думай после этого, стоит ли смириться с «неизъяснимостью глубины» его мысли или все же «рационализировать свободу»? Однако возможно ли это, рационализировать свободу?

3.

    «Свобода — безосновная основа бытия, и она глубже всякого бытия, — восклицает Бердяев. — Свобода — колодезь бездонно глубокий, дно его — последняя тайна». 

    И тут же уточняет:
   «Свобода не есть царство произвола и случая в отличие от царства закономерности и необходимости…. Не понимают свободы те, кто считают свободным все, что порождается причинами, лежащими внутри человеческого духа. Свобода и нерациональна, и неприемлема. Поскольку дух человеческий входит в природный порядок, в нем все так же детерминировано, как и во всех явлениях природы… Детерминизм есть неизбежная форма природного бытия, т. е. и бытия человека как природного существа, хотя бы причинность в человеке была духовной, а не физической. В детерминированном порядке природы творчество невозможно, возможна лишь эволюция. Свобода и творчество говорят о том, что человек не только природное существо, но и сверхприродное».