Песня о военной тайне

  Не заметно сложились в годы они.
                              И вот как-то однажды утром.
                              Человек увидел, что-то не так с его другом.
                              Соловей стал петь всё реже и реже.
                              И вообще он стал каким-то блеклым.
                              Ну, какой смысл такого держать?
                              Пускай летит на волю помирать.
                              “Ты так долго радовал моё сердце, –
                              Сказал человек, открывая дверцу, –
                              Cей час лето, стоят тёплые дни,
                              Что ж лети, свой век на воле доживи”. –
                              И тут печаль вошла в сердце человека.
                              Ему вдруг подумалось, что и он не вечен.
                              Но жизнь берёт своё – ждут дела.
                              И вот человек уже пришёл в себя.

                              Соловей умер через несколько дней.
                              Он почил среди родни и друзей.
                              Они воздали ему все почести.
                              Могилка получилась красивой очень.
                              И как положено родня и друзья
                              Его оплакивали три дня.
                              Потом поклялись его не забывать.
                              Образ его, светлый, в своих сердцах держать.

                              А в один из дней человек войдя в конюшню.
                              И увидел, что не «та» его Маруся.
                              Увидел он, что лошадь сильно сдала.
                              Ну как такую запрягать?
                              Человек сказал: «Вот так штука». –
                              И ещё раз внимательно осмотрел Марусю.
                              Потом её вывел в свой ухоженный дворик…
                              Выматерился, сплюнул… и повёл на живодёрню.

                              Вот так и окончились её дни.
                              Жила – не жила, поди разбери.
                              Труд, сколько она себя помнила,
                              Был её товарищем.
                              А хворостина была её матерью.
                              Человек же был её богом.
                              Он давал ей корм, обувал в подковы.
                              Иногда купал её в реке,
                              Чтобы поднять ей иммунитет.
                              Иногда пьяным плакал на её шее.
                              Иногда вёл с ней какие-то речи…
                              Так и пронеслись за днями ночи.
                              Вот и всё, вспомнить больше нечего.

                              За неё он получил, какую-то, деньгу.
                              А Марусю в тот же день пустили на колбасу.
                              Человек, тот был, толковый хозяин.
                              У него ни чего не пропадало даром.
                              А на другой день в сельпо.
                              Он купил себе колбасы кусок.
                              Ел он и не знал, что ест свою Марусю.
                              Ел с удовольствием, колбаса была вкусной.

                              И никто Марусю не вспомнит,
                              Не заплачет.
                              Что жила, вот мол, такая кляча.
                              Честно трудилась с утра до самой ночи.
                              А ведь она бедняга страдала почками.
                              Но несмотря на свою невмоготу,
                              Гордо носила свой хомут.
                              И не смотря на свой труд, свои все старания.
                              Не была отмечена даже грамотой.

                              Так что ж из этой басни выяснили мы?
                              Что по разному они окончили свои дни.
                              Один на природе, в окружении семьи.
                              Другую дерьмом, потом, в сортир снесли.
                              Так какова ж мораль в этой басни?
                              Тут каждый, пусть, сам для себя решает.
                              Я ж думаю так: «Что благодарность.
                              Не всегда по заслугам выпадает».

                                                          VIII

          После  завершения  исполнения песни Булат Шалвович, уже полностью освоившись  в  обстановке,  взял  трубку  из  ладони  жены  и,  даже как-то «запросто», сказал в неё:
          – А… ну  вот  всё,    Леонид    Ильич,    вот  такая    вот  песня – басня получилась.
          С другого  конца  провода, несколько  помедлив, как будто человек ещё переваривает услышанное им, послышалось:
          – Хорошая      песня.      «Дорого      яичко      ко      Христову      дню», – прокомментировал  ситуацию Брежнев. Хотя вот по форме, тут вы правы, она больше  напоминает  басню,  –  пустился  Леонид  Ильич  в  рассуждения, как какой ни будь  литературный  критик. – И если  бы я её  услышал, не зная что она  принадлежит  вашему перу, то мне было  бы трудно  поверить,  что вы её автор.  И  в  вашем  случае,  басня  положенная  на  музыку,  звучит  очень интересно.  Мне  она  очень  понравилась.  И  мне  думается, что вам  следует продолжать, хотя  бы  иногда, работать в этом  направлении. Да, вы правы: не всегда  человеку  воздаётся  обществом  по  его  заслугам,  и  даже  у  нас.  Но Партия,    правительство,  и  в  целом    руководство    нашего    государства прилагают  большие  усилия  чтобы  наладить  этот  вопрос.  Чтобы  заслуги каждого  советского  человека  были  оценены  в  полной  мере. Я  за  этим внимательно  слежу… И ещё вот о чём  бы я хотел  вас попросить: «Не могли бы  вы  прислать  мне  текст  этой  вашей  басни?  Я  считаю,  что  некоторым нашим  товарищам,  из  Политбюро  например, было  бы очень  полезно с ней ознакомится. А потом  мой  секретариат  разошлёт  её  по  редакциям  наших ведущих газет. Вы как, не возражаете?
          – Что  вы,  Леонид  Ильич,  очень  тронут  вашим  вниманием.  А  какой адрес, Леонид Ильич?
          – Адрес  простой:  Кремль,  Леониду  Ильичу  Брежневу.  Так  я  жду.
Надеюсь вы не забудете о моей просьбе.
          – Ну  как  такое  возможно!  Леонид  Ильич,  вот прямо сейчас попрошу жену на машинке перепечатать. А сам за конвертом сбегаю.
          – Ну, спасибо, спасибо… До  свидания, Булат  Шалвович, – и  в  трубке Окуджавы послышались короткие гудки.
          После  того,  как  Леонид  Ильич  отключился  от  связи,  он  немного отдышался, а потом  произнёс, и как  Пежкову показалось, что к самому себе: «Это  правильно, что  Окуджава  мне  про  сортир  напомнил. Я ещё с утра не ходил  сегодня. А Чазов  говорит,  что  обязательно  надо  делать  это  дело регулярно. И желательно  в  одно и тоже время». – И потом  уже  обращаясь к Пежкову:
          – Сергей, соедини  меня  с  Устиновым. Я, тут, отлучусь  на  несколько минут… пусть повисит на трубке.
          – А что  ему звонить, Леонид  Ильич? Он  сейчас в буфете, наверное, со всеми остальными. Вы же их обедать отправили.
          – Да, точно. Тогда  сходи за ним. А пока он будет у меня ты не входи. Я тебя потом позову.
          – Хорошо,  Леонид  Ильич,  –  и  Пежков  незамедлительно  отправился выполнять поручение Брежнева.
          После  ухода  пресс-секретаря  Брежнев  поднялся  со  своего  кресла, закурил  новую  сигарету, взял с журнального  столика  свежий номер  газеты «Правда», со своим  портретом на первой странице, и напевая: «У нас другой дороги нет»… отправился в туалетную комнату.

                                                        IX

          Вернувшись  из  туалета  Брежнев  нашёл  в своём  кабинете  Министра обороны СССР.
          – Вызывали, Леонид Ильич?
          Генсек пюхнулся в своё кресло, положил газету на журнальный столик,
отдышался и обратился к Устинову.
          – Да,  Дима. Боржоми  будешь?  Тогда  сам  за  собой  поухаживай. Ты сегодняшние газеты читал, «Правду» например?
          – Да, Леонид Ильич, обязательно читал. А то как же? Вот как  проснусь так  первым  делом  сразу  за    «Правду»    и    берусь.  Ещё  раз  поздравляю  вас  с награждением  четвёртой Золотой звездой Героя советского союза!  От  всёй души поздравляю. – И искренняя, радушная улыбка  появилась  на устах Дмитрия Фёдоровича. А потом расплылась и по всему его лицу.
          – Спасибо, Дима, спасибо. А что на банкет не приходил?
          – Так  мы  же  ракету  новую  испытывали,  я же  вам  докладывал. А вы потом сказали, что «сухим пайком» мне пришлёте…
          – Ах, да… вот память стала: «прости Господи». Так  вот, Дима, зачем  я тебя позвал… Тут такое,  Дима,  дело  вышло.  Неожиданно,  даже    можно  сказать:  вдруг, появилась,  и  как у нас  говорят: на ровном  месте,  некоторая проблема. И мне,  в  этой связи,  хотелось бы  получить от тебя  разъяснения,  как  она  могла случиться. Или, как ещё можно выразиться: произойти… Мне сейчас пел свои новые песни бард Окуджава.
          – Кто, Леонид Ильич? – ещё  совершенно  не  понимая  о чём идёт речь, переспросил Устинов Брежнева.
          – Бард, Дима, это  не  имя  и  не  фамилия.  Это  современное  название человека  который  исполняет  свои  песни  под  гитару. А  зовут  этого  барда Окуджава. Ну ты  же  знаешь его?.. Так вот: он сейчас исполнил мне, по моей просьбе, две  свои  новые  песни. Так  вот: из одной  его новой  песни я узнал, так сказать, к своему  удивлению, и даже можно сказать: изумлению, что ему известно о наших военных, стратегических  планах! О которых в нашей стане знают  только  три человека: я, ты и начальник  генерального  штаба. Так вот, Дима, в одной из его  песен прямо  поётся: «На картах нашего Генштаба, мол, маршруты  все  давно  проложены. / До  града  Лондона  они  ведут, ведут  до Вашингтона»…  Я  считаю  это  недопустимо,  Дима,  чтобы о наших  планах, тем  более,  стратегических  знал  кто-нибудь  ещё.  Пусть  это,  даже  и,  наш советский  человек…  Узнает… в  своё  время… когда  час  пробьёт.  Когда Родина мать призовёт, когда  повестку из военкомата получит тогда и узнает. А  до  тех  пор  наши  стратегические  военные  планы  для  всех,  кроме  нас конечно, должны  быть  полнейшей  военной  тайной! Так вот, Дима, я тебя и спрашиваю: откуда  ему  известно  о  наших  стратегических  планах?  Может быть утечка? Как такое возможно? Не видел же он наши карты  генерального штаба? Не понимаю, как такое могло произойти?..
          Повисла небольшая пауза. Устинов завис, он  совершенно,  после  всего услышанного  от  Брежнева,  не  понимал  совершенно  ничего. Наконец  ему удалось взять себя в руки.
          – А он что... вы его пряма  сюда,  в Кремль,  вызывали? Он,  вам,  прямо вот тут свои песни исполнял?
          – Нет, Дима, он  мне  их по телефону  исполнял,  я его по громкой связи слушал.
          – Ну,  это  я  так,  к  слову,  спросил. Чтобы  более  детально  прояснить
ситуацию…  не  знаю,  Леонид  Ильич,  всё  это  очень  странно…  В  одном, совершенно точно, могу вас заверить, что  никакой  утечки  не  было. И карту невозможно увидеть, потому что она постоянно находится в моём кабинете, в сейфе. А сейф  под  тройной  сигнализацией. И карта, как  вы  и приказывали, имеется  только  в  одном  экземпляре… Начальник  Генштаба… да  я  его  не