Песня о военной тайне

Могу  я  поговорить  с  Булатом  Шалвовичем? – уже более настойчиво произнёс Брежнев.
          Всё  ещё  очень  сомневаясь, что  она  правильно понимает о чём сейчас идёт  речь,  что происходит… Ольга Владимировна  несколько расстроенным голосом, может  быть от того  что  она  так  обозналась и наговорила в трубку всякой  ерунды,  сказала,  как она теперь  поняла  какому-то  незнакомцу: «Да хорошо, сейчас  позову». – И пока она шла  несколько  метров от телефона до своего мужа у неё в голове всё прояснилось. Все пазлы сложились.

                                                          III

          А  Булат  Шалвович  в  это  время  был,  что называется,  с  головой погружён  в  творческий  процесс:  «Лозу  виноградную… тра – ра – ра – ра… лозу    виноградную    нежно    возьму    в    свои  руки», – напевал  Окуджава перебирая струны на гитаре и что-то занося в раскрытую, перед ним на столе, тетрадь.
          – Буля, – так она называла своего мужа когда они  были только вдвоём, – тебя Брежнев к телефону просит подойти.
          – Зайка ,  ну  я  же  просил  меня  не  беспокоить  когда  я    работаю! Какой Брежнев? Это опять Никулин со своими глупыми розыгрышами.
          – Какой,  какой!  Настоящий! Я его по голосу  узнала и по  манере речи.
Ты же знаешь что у меня  консерваторское  образование, абсолютный слух. Я не могу ошибиться. Давай иди быстрей!
          – Ну сама подумай: зачем ему мне звонить?! У меня с ним никаких  дел нет.
          – Ну, ты же  член  Партии. Вот  он  и решил,  так  сказать,  поговорить с рядовым коммунистом. С простым человеком. Может его  интересует  взгляд рядового  коммуниста на  события  происходящие  в стране… и мире? Может он тебе, нам, квартиру дал или дачу в Переделкино.
          – С чего бы ему мне, нам дачу давать?
          – Ну ты же член партии, член союза писателей! Не последний человек в стране.  Помнишь, ты заявление  подавал в секретариат  Союза  писателей  об улучшении  жилищных  условий?  Может  быть,  вот,  и  рассмотрели  твоё заявление.  И  он  тебе  звонит  чтобы  порадовать  тебя,  нас,  счастливой новостью. И… давай иди уже. Человек ждёт.
          – Так  ты  думаешь, что  он  хочет поздравить меня с получением новой квартиры?  Ты  в  своём  уме?  Это  не  его  уровень. Я  что, Герой Советского Союза?
          Окуджава  нехотя поднялся со стула и как был с гитарой в руках пошёл к аппарату.
          – Да  оставь  ты  её  уже,  господи,  что  ты  в  неё  вцепился. Потом допишешь свою песню. – По Ольге Владимировне  было видно, что женщина вся «на нервах».
          Но  Булат  Шалвович, как  истинный  грузин, горец и мужчина  не  мог допустить  чтобы  женщина  оказалась  права.  Положив  гитару  на  стол  он решительным  шагом  направился к телефону. Да, он сейчас всё расставит  по своим местам.  И покажет  этой  женщине  кто,  как  всегда,  прав.  Подойдя к аппарату также решительно взял трубку,  которая лежала  подле на тумбочке. И придав, как можно больше, уверенности и мужественности, своему  голосу сказал в микрофон трубки:
          – Юра, ну сколько можно? Это уже не смешно! Ты  думаешь, что я и на этот раз куплюсь: «Булат, это Иосиф  Кобзон! Займите  мне тысячу  рублей, а то до получки не хватает».
          – Нет, это  не  Никулин  и  не  Кобзон.  Это я Леонид  Ильич. Как  ваше здоровье,  Булат  Шалвович? Как семья, как  дети? – произнёс Брежнев, и как ему  показалось  со  всей  любезностью  на  которую  только    может  быть способен  человек, но  в тоже  время,  как-то  и  по-хозяйски. Как  и  подобает хозяину большой страны.
          У  Окуджавы,  от  услышанного  им  голоса,  как-то  дрогнули  колени. Да, у него не было  консерваторского  образования.  Но слух-то у него был. И он конечно  же,  тот  час, с первого  слова  произнесённого  на  другом  конце провода, узнал своего собеседника. Он  узнал  голос  который не раз и не два, за свою жизнь, слышал из динамиков своего телевизора и радиоприёмника. И от этого на лице его сделалось такое выражение, как будто  он увидел  самого Иисуса Христа, во время  его  второго  пришествия на землю. Окуджава даже немного  выпрямился  и  расправил    плечи.  И  далее  он  заговорил  своим бархатным, слегка волнующимся голосом.
          – Всё  хорошо,  Леонид  Ильич… спасибо.  Все  здоровы… дети  сыты, накормлены,  обуты,  одеты,  хорошо  учатся.  «Что  я  говорю,  что я несу!» – пронеслось в голове у Окуджавы. А  потом  он  остановился,  он  не  знал  что ещё  говорить  в  такой  ситуации  с  таким  человеком.  Был  бы  на  месте Брежнева  Никулин или Кобзон тут да, тема для  беседы  быстро бы нашлась. А о чём  говорить с Генеральным  секретарём  ЦК КПСС! он  вообще  не  мог себе представить.
          – Это  хорошо,  что  хорошо  учатся,  –  прокомментировал услышанное Брежнев    на    другом    конце    провода.  –  Да,    Партия  и  правительство прикладывают  большие усилия  чтобы люди в нашей  стране жили достойно. Я же вот вам звоню по какому поводу: мне нравится ваше творчество, люблю слушать  ваши  песни. У меня,  в  моей  музыкальной  коллекции,  на  плёнке, есть, почти, все ваши песни. Но вот я узнал, что у вас  появилась, так сказать, родилась  ещё  одна  песня. Которую я пока  ещё  не слышал. Не могли бы вы исполнить её для меня. Если  вас это, конечно, не затруднит. И если, конечно, вы сейчас не особенно заняты.
          Окуджава  стал  быстро  перебирать  в  своей  голове  все    события последних дней, все, за последнее  время, написанные  им песни. И вспомнил только одну которая могла бы подойти для слуха Генерального секретаря ЦК КППС. Он несколько  извиняющемся тоном  проговорил в микрофон трубки:
          – Да,  Леонид  Ильич,  есть  такая.  Только,  на  мой взгляд,  она  ещё  не совсем готова… сыровата  так  сказать ещё. Я вот думаю  ещё поработать над ней. Но если  вас такой, так сказать «рабочий  вариант» устроит  то я конечно же с удовольствием вам её исполню.
          – Сыровата?.. это ничего. На фронте мы, с вами, много сырой картошки переели и ничего: живы  и  здоровы.  Спойте,  может  быть  и  я  вам что-то подскажу, посоветую так сказать.
          – А  исполнить… как?  К  вам  приехать?..  –  всё  также  неуверенным, бархатным голосом спросил Окуджава.
          – Нет,  ехать  никуда  не  нужно.  Спойте  в  трубку,  а  я  послушаю  по громкой  связи. Вас  такой  вариант  устроит, не затруднит? – выдвинул идею
Брежнев.
          – Это, даже, очень  здорово, Леонид  Ильич… правда я так  никому ещё не  исполнял.  Но  как  говорится:  «Всё  бывает  в  первый  раз»,  –  отозвался Окуджава своим бархатным, но уже уверенным голосом, окончательно придя в  себя  и освоившись в сложившейся  обстановке.  –  Сейчас, Леонид  Ильич, я по быстрому подготовлюсь, минуточку подождите пожалуйста.
          – Да, да конечно… я подожду, – Брежнев  понимал, что своим звонком он  ворвался  в  чужую  человеческую  жизнь. И  возможно  спутал  или  даже изменил  планы  человека  на  сегодняшний  день. Но  уж  очень  было велико искушение  послушать  новую  песню  Окуджавы. 
          После  того, как  Пежков  услышал,  что  дальше  Леонид  Ильич  будет пользоваться  уже  «громкой связью»,  он  тут  же включил  её. «Надо  будет  поинтересоваться    у  председателя  Союза    писателей,  как  у  Окуджавы  обстоят дела  с  квартирным  вопросом»,  –  подумалось  Брежневу,  пока  он ждал  песни от барда. Только, именно,  эти два  слова,  дача  и  квартира, ему отчётливо удалось расслышать в трубке  телефона, пока Ольга Владимировна обменивалась  репликами  со  своим    мужем,  уговаривая  его  подойти  к  телефону. И  Брежневу  подумалось,  что, наверное, у семьи  Окуджавы  тоже есть проблемы с этим делом.
          А Окуджава,  после  разговора  с  Генеральным  секретарём  ЦК  КПСС, очень  выразительно  посмотрел  на  Ольгу Владимировну. И она, всем своим женским  чутьём,  поняла,  что сейчас произойдёт что-то, доселе, небывалое в их, с мужем, жизни.
          – Держи! – и он  протянул  ей  телефонную  трубку, – только  не  клади на аппарат. Я мигом.

                                                            IV

          Он  почти  молнией  вбежал в свою  комнату, схватил  гитару  со стола, стул,  на  котором  он  работал,  и  также  молниеносно,  снова  оказался  в коридоре  их  квартиры,  где  и  находился  телефон.  Поставил  стул,  как ему показалось,  на  нужное, для  такого  деликатного  дела,  расстояние  от жены, уселся и пристроил гитару у себя на коленях. Потом  протянул  руку к трубке телефона, которую всё ещё ответственно  держала в своей  левой  руке  Ольга Владимировна,  и  взявшись  за  ладонь жены,  несколько, потянул её  к  себе. Давая, тем самым, понять жене, как  надо ту держать. После чего, за секунду, собравшись с мыслями, взял аккорд и запел.
          А  в  это  время  Эвтерпа,  всё  это  время  находившаяся  в  квартире,  наблюдая за своим  подопечным, заинтересовалась, и тут как раз  всё понятно ведь она была женщиной, вдруг  возникшей из неоткуда  всей  этой суетой. И она  решила  пока  никуда  не  улетать,  на  своих  волшебных  крылышках,  а посмотреть: чем всё это закончится. Тем более, что  на  сегодня, у неё  других визитов не предвиделось. Она  поудобнее  устроилась  на  их  диване, достала из-за правого уха  сигарету и щёлкнула своими  божественными  пальчиками. Отчего  из ногтя  большого  пальца  её  правой  руки  появился  небольшой огонёчек. Прикурила  и… по  комнате  разнёсся  божественный  аромат.  Но Окуджава  и  его  Ольга  Владимировна,  увы,  ничего  не  почувствовали. Смертным не полагалось  вкушать ничего  божественного,  и  даже ароматов. Так когда-то решил её шеф Зевс.
         
                                              У нас другой дороги нет.
                                    Нам совесть так диктует.
                                    И нам теперь уж всё равно, что нас возьмёт.
                                    Штык или пуля.
                                    Мы не свернём, и мы дойдём.
                                    Своих добьёмся целей.
                                    Ведь мы поверили в себя.
                                    И в нас мир поверил.
                                    Мы не свернём и мы дойдём.
                                    Своих добьёмся целей.
                                    Ведь мы поверили в себя.
                                    И в нас мир поверил.

                                    Мы были каждый по себе.
                                    Свои тянули лямки.
                                    Но пробил час и понял я и понял ты:
                                    «Пора за дело браться!»
                                    Чтоб не уйти в небытие.
                                    Каким ни будь планктоном.
                                    Комбат вручи мне автомат.
                                    Гранаты дай, патроны.
                                    Чтоб не уйти в небытие.
                                    Каким ни будь планктоном.
                                    Судьба вручи мне автомат.
                                    Гранаты дай, патроны.

                                    У каждого своя судьба.
                                    Не знаем кто где ляжет.