Виновник торжества

завтрака, поданного ровно в девять утра (персонал отеля, разумеется, был в курсе расписания встреч своих постояльцев и подстраивал под него график питания) Сатосов спустился в холл, сверился с картой, вышел на улицы, три минуты постоял у входа в отель, докуривая первую утреннюю сигарету, а потом двинулся вдоль по улице имени прославленной революционерки прямиком на площадь имени не менее прославленного святого.
  Трёхэтажное, выкрашенное бледно-жёлтой казённой краской здание городской администрации стояло как и полагается – на самом видном месте.
  Прямо посреди главной линии площади, серыми немытыми окнами в прищур разглядывая стоявший посреди прямоугольника коричневой брусчатки памятник… Ленину.
  Памятника Серафиму (или на худой конец Розалии) не было и в помине.
  Сатосов обошёл постамент, на ходу успев прочитать довольно длинную благодарственную надпись на подножии памятника, гласившую, что Святоградская (а в ту пору Краснокомсомольская) ГРЭС была построена в 1922 году по личному указанию вождя революции в рамках реализации плана ГОЭЛРО, пнул пустую бутылку, откатившуюся к ногам вождя мировой революции, и двинулся прямиком к бледно-жёлтому зданию.
  На проходной всё прошло гладко и без осечки.
  Пропуск на него уже был заказан и улыбчивый юноша в сером костюме провёл его прямиком от турникета охраны к кабинету сто два.
  Сатосов глянул на часы.
  Было без пяти десять.
  Сатосов решил было из принципа подождать пять минут, но улыбчивый юноша успел постучать в дверь и слегка приоткрыть её.
  Пришлось с ходу войти.
  - А мы вас ждали!
  Кабинет номер сто два походил скорее на небольшой конференц-зал. На невысоком подиуме стоял большеразмерный рабочий стол, сплошь заваленный сложенными в беспорядке пухлыми папками.
  «Дела» мысленно отметил Сатосов.
  Всё это занимало не более одной пятой площади кабинета.
  На оставшейся части располагались ряды стульев, обращённые к подиуму, а в самом конце комнаты, прямо напротив служебного стола, располагался другой стол, овальный и переговорный.
  Вот за ним-то и поджидала Сатосова преинтересная компания: двое служивых в разномастных костюмах (один в летнем, легкомысленно-белом, другой в костюме посерьёзней – цвета кофе с молоком), очкастая девица секретарского вида и… радостно улыбающийся священник.
  «Опаньки» подумал Сатосов.
  Сатосов решил, что чекист – это тип в костюме посерьёзней, благо что и цвет подчёркивал солидность конторы.
  Это предположение казалось ему тем более очевидным и логичным, что обладатель летнего костюма (в отличие от своего спутника) жизнерадостно улыбался и всем своим видом демонстрировал расположение к приговорённому и неподдельную радость от встречи с ним, чего ранее Сатосов у сотрудников органов не наблюдал (обычно эти существа были профессионально-хмуры, эмоционально отстранённы и непроницаемо-замкнуты).
  Но, против его ожиданий и предположений, именно летний и радостный тип отрекомендовался:
  - Майор Звонарёв Гарольд Никитич!
  И показал на заранее поставленный для гостя стул.
  Сатосов поздоровался и присел, несколько неуверенно и грузно опустившись на тонко скрипнувшую под ним казённую мебель.
  Летний и кофейный что-то быстро обсудили полушёпотом, после чего девица быстрым шагом пересекла зал и, подхватив одну из папок, отнесла главе администрации (теперь уж Сатосову стало более или менее понятно, кто есть кто за этим столом, разве только имя было известно лишь одно, остальные представляться не спешили).
  Молочно-кофейный подвинул папку и начал листать.
  На приговорённого он смотрел, даже искоса и мельком.
  Приговорённый, судя по всему, был ему совершенно не интересен.
  - Сатосов Валерьян Людвигович? – уточнил кофейный.
  - А я с кем разговариваю? – с некоторым вызовом бросил встречный вопрос приговорённый.
  - С начальством, - пробурчал кофейный, не поднимая головы.
  - Имя у начальства есть? – продолжал дерзить Сатосов. – И должность?
  Летний рассмеялся и, совершенно неожиданно для Сатосова вскочив с места, сбежал с подиума и встал рядом с приговорённым.
  - Эх, Валерьян Францевич...
  - Людвигович, - поправил чекиста Сатосов.
  - Он самый, - охотно согласился Звонарёв. – вы через строптивость свою столько уж мук перетерпели...
  - Полгода в СИЗО, - напомнил Сатосов. – Кормёжка, скажу я вам, отвратительная!
  - А сейчас вот на свободе, - парировал Гарольд Никитич и попытался дружески потрепать по плечу отшатнувшегося от его ласки диссидента.
  - Временно освобождён после вынесения приговора для следования к месту казни, - напомнил Сатосов.
  - Но ведь вам навстречу пошли! – патетически воскликнул Гарольд Никитич, на мгновение воздев руки к потолку.
  - Проезд и проживание за мой счёт, - продолжал дерзить Сатосов. – И бежать мне некуда, я с браслетиком и сопровождением.
  - А сопровождение засекли? – профессионально уточнил Звонарёв.
  - Ещё на вокзале, - ответил Сатосов.
  Гарольд Никитич озабоченно покачал головой, завздыхал и, промолвив «ай-яй-яй! непременно выговор надо будет объявить!», вернулся на подиум.
  Зайдя за спины своим спутникам, он неожиданно крутнулся на одной ноге и, озарившись широкой улыбкой, воскликнул:
  - Так я и представлю честную компанию!
  Никто против этого не возразил, а кофейный так и вовсе ухом не повёл, потому летний беспрепятственно продолжил.
  Представлял он спутников самым простецким и фамильярным образом: подходил сзади, хлопал по плечу и называл имя и должность (не сделав исключения и для девицы).
  - Глава городской администрации и председатель экзекуционной комиссия Семёнов Григорий Иванович...
  Хлоп!
  - Секретарь комиссии Коноплёва Лидия Ивановна...
  Хлоп!
  Девица поёжилась и потёрла плечо.
  - И всеми нами любимый почётный член комиссии и оратор городской администрации, отец Викентий.
  Поп попытался уклониться от чекистской длани, но не вышло.
  Хлоп!
  Священник разулыбался пуще прежнего и даже помахал приговорённому пухлой ладошкой.
  - Ну вот, Валерьян Францевич...
  - Людвигович, - поправил Сатосов.
  - ...вы со всеми нами и знакомы. А теперь Григорий Иваныч исполнит свою печальную, но совершенно необходимую обязанность: как председатель комиссии и старший из гражданских лиц официально и в присутствии свидетелей установит вашу личность и передаст вам все необходимые инструкции для участия в завтрашнем торжестве.
  - Торжестве?! – вырвалось у Сатосова.
  Гарольд Никитич улыбнулся ободряюще наивному гостю и, хозяйским жестом потянув за стул, присел, но не за стол, а чуть в отдалении и отчасти боком к почтенным членам комиссии.
  Видно было, что настоящий хозяин здесь – он, а не поспешно поднявшийся с места кофейный, который после представления сник и принял вид услужливый и печальный.
  - Устанавливаю личность приговорённого...
  Начал председатель эту фразу торжественно, но уже на втором слове сорвался в привычный для него бубнёж.
  - Сатосов Валерьян Людвигович?
  - Он самый, - подтвердил приговорённый.
  - Паспорт при себе имеется?
  «Шутит что ли?» подумал Сатосов.
  Гарольд Никитич развёл руками, как бы обращаясь к невидимому собеседнику с фразой: «А вот такой порядок у нас, уж не взыщите!»
  - Изъят при аресте, для проезда выдана справка, - ответил Сатосов.
  - Справка при себе? – продолжал допытываться Григорий Иванович.
  - Да куда уж без неё, - подтвердил приговорённый.
  - Предъявите секретарю, - всё тем же ровным голосом пробубнил председатель.
  Девица подошла к Сатосову, взяла из его рук справку, сфотографировала на сотовый и бумажку тут же вернула.
  - Пока держите при себе, - проинструктировала Коноплёва. – Справка будет у вас изъята завтра, во время казни, и приобщена к вашему делу.
  - Ой, спасибо! – поблагодарил её Сатосов. – А я уж подумал – со мной вместе закопаете.
  Гарольд Никитич жизнерадостно фыркнул и качнулся на стуле.
  - А вы. Сатосов, молодцом держитесь, - заметил чекист. – Тут до вас дама одна через комиссию проходила, так она и поначалу грустная была... а в конце и вовсе поплыла. Да так чаще всего и бывает – раскисает народ под конец. А вы ничего, ещё и хохмить пытаетесь! Если и завтра так бодрячком пойдёте – я вас и вовсе в пример начну ставить всем прочим врагам народа. Враг либо каяться должен и в ногах ползать у власти, либо как вы – хохмить и упорствовать. Доказывать, так сказать, свою нераскаянность и неисправимость. А все эти печали, слёзы и прочие мерихлюндии... Они народ расслабляют, на жалость наводят. А жалость – это как раз то, что нам совсем не нужно. Не правда ли, Григорий Иваныч?
  Глава администрации и председатель комиссии, который в продолжении чекистской речи опустился было на стул и впал в привычное безразлично-полусонное состояние, встрепенулся и поспешно кивнул в ответ.
  «Плакала...»
  Только сейчас на Сатосова стал накатывать приступ запоздалой озлобленности.
  - А к чему её приговорили? – уточнил он.
  - Кого? – с искренним удивлением в голосе переспросил чекист.
  - Даму эту... которая передо мной была.
  - Ах, эту! – воскликнул Гарольд Никитич.
  И, на секунду сделав вид что задумался, ответствовал бодро и уверенно:
  - К повешению! Вы не волнуйтесь, она не будет мучиться так долго как вы.
  - А почему я должен волноваться? – уточнил помрачневший Сатосов.
  Чекист развёл руками.
  - Ну, мне показалось, вы уж начали за неё переживать...
  - А её в глаза не видел, - напомнил Сатосов. – А переживал я за многих... и допереживался.
  И тут неожиданно оживившийся председатель хлопнул себя по лбе.
  - Запамятовал было, Валерьян Людвигович!
  В отличие от чекиста, флегматичный председатель в именах не путался.
  - Нам для протокола требуется... Вы у нас по какой статье проходите?
  - В деле всё написано, - напомнил Сатосов.
  - Да закопались мы уже в этих делах, - с неожиданной откровенностью признался председатель.
  И хлопнул ладонью по краю стола.
  Девица стала лихорадочно листать папку.
  Попадались ей, похоже, лишь щедро подшитые в дело скриншоты интернет-страниц и распечатки телефонных разговоров, а до приговора всё никак не доходило.
  - Экстремист, уклонист, пацифист, навальнист? – стал подсказывать председатель.
  - Подпиндосник? – подключился чекист.
  - Журналист-болтунист, - ответил Сатосов.
  И добавил:
  - Речепреступник и злобопечатник. Шёл по делу как...
  - Экстремист первой категории! – радостно выдала добравшаяся, наконец, до приговора Коноплёва.
  Чекист присвистнул восхищённо.
  - Опа, первой категории... В нашем Центре никогда раньше таких не закапывали!
  - С почином, - грустно поздравил Сатосов.
  Чекист подмигнул ему одобрительно.
  - Лидушка, - обратился он к секретарю, - раз уж вы так активно нам помогаете, то вы и проинструктируйте... э-э... гражданина. А то Григорий Иванович, смотрю, сдавать начал понемногу.
  Семёнов бросил на служивого недобрый взгляд исподлобья, и тут же взгляд этот спрятал.
  Девица охотно зачастила:
  - Процедура казни начнётся завтра, в десять часов утра, в парке за зданием городской администрации. Для прохода в парк необходимо обойти здание администрации с левой стороны и пройти через чугунные ворота по дорожке в парк, далее идти по указателям. Приговорённые следуют к