Тема с вариациями

спасибо. Только сначала переоденусь.
Вода в душе была тёплая, но не горячая; такая, за которую раньше мама его ругала, боясь, что он заболеет. Он тёр до красноты руки, чуть мягкие у плеч, и сами плечи, и бока с нежной кожей, и прямые стройные ноги. Он был слегка неуклюж, несмотря на общую ладность тела, и в сочетании с лёгкой робостью и печалью его взгляда это только придавало ему милости. Пока Сеня одевался и сушил волосы (сухими они слегка подвивались и забавно пушились сзади), Поля успела прислать ещё несколько сообщений. Он вышел на ужин растрёпанный, рассеянный и счастливый, не отрываясь от телефонной клавиатуры.
— Я просил, чтобы ты оставлял его в комнате, — холодным тоном сказал отец. Сеня сначала не услышал его, увлечённый другим. — Кому ты пишешь?
— Алексею, — Сеня убрал телефон и положил себе еды. — Он спрашивал кое-что по гармонии, — это даже не было ложью.
— Не думаю, что его вопрос требует незамедлительного ответа, — продолжал отец.
Сеня не обратил на него внимания и снова уткнулся в экран (Поля набирала что-то про балетный концерт, на котором была недавно). Лиза, сидевшая напротив, усмехнулась.
— И кому ты строчил? — насмешливо поинтересовалась она после, выходя вслед за ним на веранду.
— Я же сказал, — Сенин голос звучал чуть раздражённо. — Алексею.
— Ой, не ври, — хохотнула Лиза, доставая сигарету. Потом спохватилась: — Извините, забыла-с, при вас не курят… Так кто удостоился такой чести?
Сеня перебирал пальцами по перильцам, размышляя, стоит ли ей говорить. Но если он уже сказал об обете…
— Познакомились во время экзамена, — он не стал упоминать, что видел её на конкурсе давно, это было неважно. — Поля. Из Москвы.
— Поля из Москвы… — протянула Лиза и прищёлкнула языком. — Она разделяет твои… взгляды?
— Мы не говорили об этом, — Сеня отвернулся. — Послушай, я едва её знаю. Она совсем чужая. Но я надеюсь, что Поля станет моим другом.
— Странный ты, — Лиза автоматически поправила стоящий на столе горшочек с цветками. Телефон у Сени снова звякнул уведомлением. — Она тебе весь вечер пишет… Очень по-дружески.
— Я прошу тебя, Лиз… Не вмешивайся, ладно? — Сеня вздохнул. — Ты сразу всё понимаешь. Мгновенно влюбляешься. Я так не могу. И вообще не уверен, что кто-то захочет разделить мой выбор. — Его прошлую радость как рукой сняло. — Я сделал его, потому что не мог поступить иначе. Это была и есть моя потребность. Я принимаю своё одиночество, и часто оно помогает мне писать, но… Если ты думаешь, что мысль о невозможности разделить всё, что мне дорого, с кем-то родным и близким не приходит мне в голову и не мучает меня, ты глубоко ошибаешься. — У Сени задрожали губы. — Мне понравилось слушать Полю. Понравилось, как она смотрела на меня, когда я говорил. Как она пишет сейчас, задаёт вопросы, делится… И всё.
Сеня ушёл с веранды. Лиза молча смотрела ему вслед. Он вернулся к себе, сел на краешек кровати. Поля писала, что нашла в сети записи нескольких его пьес для скрипки; он сделал их сам в прошлом году. Наигранно возмутилась, что он не упомянул о них днём, и приложила маленький восторженный отзыв. Сеня сам не считал эти записи очень удачными. Много говорить о своём творчестве (а значит, восхвалять его) было неудобно. Ему вечно что-то не нравилось в собственных сочинениях, и он считал их очень далёкими от совершенства. В процессе написания Сене казалось, что он словно достаёт с небес звёзды, но когда он возвращался к пьесе спустя время, это ощущение пропадало, и он начинал видеть недостатки там, где их не было. Полины слова смутили его, и он даже сразу не нашёлся, что ответить. Потом записал коротенькое, полушутливое голосовое; Поля ответствовала, что его голос забавно звучит в записи, а затем вдруг отключилась. Он спросил у неё что-то про любимые стихи, но сообщение так и повисло непрочитанным. Он разделся, укрылся пододеяльником, немного почитал, а потом лёг на спину и долго изучал потолок с разводами теней по всей поверхности. Как в детстве. Подумал про Полины тёплые глаза, которые напоминали ему о тенях на потолке и об уюте. Может быть, он и правда не хотел признавать, что сразу безотчётно потянулся к ней. Может быть, несмотря на всю свою юность и чистоту, он уже был достаточно взрослым для того, чтобы захотеть тихого спокойного счастья, но боязнь его невозможности из-за данного им обещания не позволяла Сене броситься с головой в то, что он начинал чувствовать. Нет, он никогда бы не пожалел о содеянном, да и не смог бы переступить через своё сокровенное даже ради призрачного счастья, потому что тогда бы оно уже счастьем не было. И Сеня подумал, засыпая: «Пусть ничего не выйдет, сейчас я не стану печалиться об этом, а поблагодарю Господа за то, что у меня был этот день — и что в своей жизни я всё равно очень счастлив».
Поля ответила, когда он уже заснул: «Сеня, прости, мне неожиданно пришлось отключиться. Ты, наверное, спишь. Надеюсь, ты напишешь мне завтра. Спокойной ночи».

4.
Конечно, завтра Сеня написал Поле. В десять часов, как только открыл глаза и потянулся за телефоном. Лиза заглянула к нему сказать, что все уже позавтракали и собираются в город. Она мягко улыбнулась, стараясь сгладить вчерашнее. Да, пусть Лиза была другой и далеко не всегда могла понять Сеню, но в глубине души она хотела только, чтобы её странненький, милый и талантливый брат обрёл то, что искал. Сеня улыбнулся в ответ, подумав, что был несколько резок, но, кажется, её это не задело. Когда она вышла, он написал Поле: «У тебя свободный день сегодня?» Поля ответила, что думает съездить в центр. Они договорились встретиться через час у Екатерининского парка и поехать вместе.
— Лизок, ты не могла бы меня подвезти? — Сеня спустился вниз и достал из холодильника банановый йогурт.
— Кажется, вчера ты был не слишком рад моему обществу, — деланно посетовала она. — Куда именно?
— В Пушкин. Я боюсь опоздать...
— К Поле из Москвы? — Лизин голос звучал по-доброму насмешливо.
— Прекрати... — Сеня наморщил нос. — Мы собираемся в Эрмитаж. Поля здесь год не была. Соскучилась.
— Ты по ней, я смотрю, тоже. Со вчерашнего дня, — подведённые чёрным глаза лукаво блеснули. — Ладно-ладно, Сенечка, молчу. Подвезу, конечно.
Когда они подъехали, Поли ещё не было. Лиза вышла из машины вслед за Сеней.
— Хочу посмотреть, — сказала она, довольно отбрасывая назад свою чёрную гриву.
Сеня иногда удивлялся, что она нашла в холодноватом, казавшемся ему скучным Дмитрии. Высокая, насмешливая, с пантерьими глазами, чуть развязной походкой и грубоватым прокуренным голосом... Дмитрий, правильный до трясучки, вечно пытался её осадить, а она хохотала ему в лицо и отвечала лёгким матерком, от которого у Сени краснели кончики ушей.
— Я мог тебе просто фото показать...
— Не то, — сказала Лиза тоном специалиста и облокотилась на перильца.
Поля появилась минут через десять. За это время Лиза успела накричать на коллегу, который побеспокоил её в выходной, а потом, лучезарно улыбаясь, принялась расспрашивать Сеню про книгу, которую он вчера читал.
— Привет. — Поля подошла неожиданно, и Сеня, обернувшись и посмотрев на неё, покраснел.
— Привет. Я Лиза, сестра этого ангелочка. — Усмехнулась и протянула руку.
Поля пожала её, расслабляясь. Лиза не могла знать, что секунду назад Поля её почти ненавидела — подумала, что... Неважно.
— Очень приятно.
— Ладно, я поехала, — Лиза направилась к машине. — Пиши. Если смогу, заберу, — бросила она Сене. — Я сегодня с Димой в городе весь день.
В Эрмитаже было людно, ходили группки, вещали экскурсоводы; Сеня с Полей затерялись где-то в зале с натюрмортами, там народу было меньше. Они стояли рядом, изучая картины: выписанные тоненькими мазками фрукты, развороченная рыба, бездыханные цветы у серебрящихся блюд. Это было сплошное любование, но не столько картинами, сколько — изучение исподтишка мягкой белизны рук, родинки на щеке, длинных светлых ресниц, высокого лба, крупного завитка волос у жемчужной мочки уха. Поля смотрела. Влюблялась — мерно, шаг за шагом, постепенно прикипая. Сеня будто не замечал, что она изучает его исподволь; смущался, когда она что-то говорила, не знал, куда деть руки, и всё думал о её тёплых глазах.
Когда они сидели в зале Тициана, Поля сказала, что «Святой Себастьян» Перуджино гораздо совершеннее.
— Кажется, ты сегодня без настроения, — заметила она с улыбкой.
— Почему? — возразил Сеня.
— Вчера ты был разговорчивее.
Она была слишком спокойна и непринуждённа; если бы Сеня заметил её волнение, он бы перестал чувствовать себя неуютно.
— Мне нравится тебя слушать, — сказал он только.
Поля заговорила о стихах, как бы в ответ на его вчерашнее сообщение.
— Цветочная проснулась ваза и выплеснула свой хрусталь… — процитировала она задумчиво Мандельштама, склонив голову набок и почти коснувшись волосами Сениного плеча, а потом поднялась: — Ну что, пойдём?
Да, она была слишком спокойна, а Сеня был слишком невинен, чтобы понять, что за её нарочитой непринуждённостью скрывается страх: он её не выберет, как она выбрала его, и никогда не будет смотреть на неё с тем же любованием…
А потом пришёл любимый Полин август, как принято говорить, «воскресенье среди месяцев».
«Август — грозди винограда и рябины ржавой — август! — повторяла она Цветаеву, смеясь. — Мы его в школе как-то читали, представляешь, тысячу лет назад…»
А ещё, снова по Цветаевой, это был «месяц поздних поцелуев», и после долгих встреч, прощаясь, Поля целовала Сеню в родинку на щеке. Он улыбался, обнимая её; кажется, всё было хорошо, и не приходилось объясняться словами, но его мучило, что он так и не рассказал ей о своём выборе. Боялся, что это всё разрушит. Он даже не спрашивал, верует ли она, вдруг не поймёт? А ведь это было важно для него, и он не смог бы любить её так же, поэтому молчал — из страха сломать то хрупкое, что было между ними…
Эти дни были — хитрые глаза Лизы, по-доброму посмеивающейся над влюблённостью Сени, которую у него не получалось скрыть; тёплая Полина ладошка в его руке, её открытая улыбка и взгляд, полный нежного восхищения… Это было непривычно для Сени и делало его счастливым, но он понимал, что однажды наступит момент, когда рассказать придётся.
Оказалось, что Поля хорошо играет на фортепиано (в детстве с ней занималась мать), а потом, в старших классах, она аккомпанировала несколько раз однокласснице-скрипачке. И Поля предложила Сене поиграть вместе; он тогда впервые был у неё дома. Там царил творческий беспорядок: в гостиной на полу примостилось несколько стопок старых книг (два шкафа от пола до потолка были тоже забиты книгами); на стене висели два натюрморта («портреты мёртвых цветов», как задумчиво окрестил их Сеня), а у окна стоял кабинетный рояль с изящным резным пюпитром.
Поля сказала: «Давай Сен-Санса?» — села на танкетку и расправила длинное зелёное платье в чёрных разводах, делающее её похожей на сказочное существо. Она была в нём второй раз, и Сене оно очень нравилось.
Поля неплохо знала текст и могла не смотреть постоянно в ноты; она подглядывала за Сениными пальцами на грифе. Сеня закрыл глаза и, кажется, унёсся куда-то далеко, в другие измерения, думая только о скрипке, о музыке, возникающей из-под его смычка… Он сам не заметил, как заплакал; в его душе