Век прожить - не поле перейти (глава XXVI)

     От того, что состояние здоровья Татьяны становилось все тяжелее и тяжелее, мысли о жизни, до сих пор волновавшие Степана, выпали из головы совсем. Теперь он проводил дни и ночи у постели жены. Чтобы как-нибудь вылечить её и поднять на ноги, сходил к гадалке. По её совету из разных трав вываривал лекарственную воду. Но здоровье жены не улучшалось.
       Татьяна, как будто довольная своей болезнью, лежала тихо и спокойно. И ни о чем не спрашивала, ни о чем не болела. Отвары трав пила только потому, что на этом настаивал муж. На вопросы Степана отвечала односложно.
- Великий бог желает знать, что мы верим, желает, чтобы на нас были трудности … всё в его воле…
Ей не давало покоя только то, что муж не мог выйти на жатву вместе с деревней.
- Как успеть тебе одному, Степан? – вздыхала она.
- Не беспокойся об этом, Татьяна. Как-нибудь успею. Только бы ты выздоровела. Все остальное будет …
       Однажды к ним зашел новый слуга Михи - Трифон. Татьяна со Степаном тотчас же почувствовали, что он пришел не зря, но расспрашивать не стали, всё ждали, что он сам скажет.
После приветствия по обычаю, Трифон сказал:
- Дядя Степан, Миха велел тебе подойти к нему.
- Что за дело у него?
- Не знаю. Он не сказал. У него сейчас урядник и стражник.
Если Трифон и желал добра Степану, предупреждая об опасности, то это известие еще больше разбило Татьяну.
- Боже мой, Степан … Это не к добру. Что ещё выпало на нашу долю?
Степан искренне подосадовал, что не предупредил Трифона, что при Татьяне не надо говорить лишнего: «Почему же я не вызвал его в сени. Поговорили бы там, больная не услышала бы и сердце ее было спокойно».
Поняв, что теперь делать нечего, как мог старался утешить жену:
- Господи помилуй, Татьяна. Нет никаких оснований для беспокойства. Скорее всего Миха пригласил поговорить о долге. Что ж, поговорим … Я ему свое слово напомню. Сын с работы вернется и расплатится.
- А урядник зачем приехал?
- В гости, должно быть. Он часто к Михе приезжает. Я схожу к нему, а потом выйду на жатву. Урожай в этом году очень хороший. И долг заплатим, и лошадь возьмем …
- Ага, Степан … Умоляю, постарайся сохранить спокойствие. Не возражай им …
- Хорошо, Татьяна, -  обещал Степан.
        Миха угощал Огуречникова и Мошкова медом и вином. Они о чем-то шумно разговаривали охрипшими голосами, иногда хохотали. Степану вдруг показалось, что он опять вернулся в тот день, когда встретился с урядником в трактире на базаре Кармаша. Ему стало так же противно, как и тогда. Но, принуждая себя, стараясь казаться покорным, поклонился им.
- Здравствуйте.
Никто не откликнулся. Миха вышел из-за стола, сделал в его сторону два-три шага и стал, широко расставив ноги. Засунув руки в карманы, свысока посмотрел на Степана.
- Как живёшь, Степан Иванович?
Степан ещё дома почувствовал, что его пригласили не к добру, и теперь окончательно убедился в этом. «Что за дела? Какое у урядника и стражника дело ко мне, если разговор только о займе? Я ведь не захотел брать в долг. И сам Миха до сих пор не просил деньги назад. Когда деньги давал в долг, то казался добрым. И не сказал, когда вернуть. Почему же теперь так холодно смотрит? Не из-за денег же, выданных в долг? Так из-за чего же?» Степан перебирал в уме варианты, но никак не мог понять.
-  Живём, как велел Господь,- сказал он неохотно.
- Да? – с издевкой спросил Миха и с улыбкой обратился к уряднику.
- Григорий Петрович, слышишь, живет, как велел ему Господь!
Огуречников и Мошков засмеялись, чтобы угодить хозяину.
- А Господь не велит тебе вернуть деньги, взятые в долг? – спросил Миха.
Степан облегченно вздохнул. Говорить о займе было для него не так уж трудно.
- Велит.
- Что Господь велит? Прятать концы в воду? - насмешливо спросил Миха.
- Как только деньги будут, так сразу и отдам. Ты сам так и сказал.
На мгновение в избе стало тихо. Миха мучительно думал , что ещё сказать тому, чье сердце не собирается сдаваться, какие ещё возможности найти, чтобы заставить его страдать. Наконец захохотал и произнес:
- Ты, видать, в это поверил?
Миха не ошибся. Его колючие слова ножом вонзились в сердце Степана, на лбу выступили холодные капли пота. Теперь он понял, что, зная Миху, как разбойника, должен был быть готов к его злой хитрости. Степан был возмущен этим больше, чем смертью коровы и кражей двух лошадей. «Господи, как я не догадался? Кому верил? Какой же я дурак! Мое доверие и преданность - только на руку врагу».
Он взял себя в руки:
- Поверил. Думал, что ты крещеный человек, верил, что поклялся перед иконой искренне.
- Икону не поминай! Твоя пасть не должна божиться иконой! Ты разбойник!  - закричал урядник.
- Григорий Петрович, погоди! - строго оборвал Миха, недовольный преждевременным вмешательством в разговор.
- Ты, стало быть, решил, что я крещеный? Ты не ошибся. Я, действительно, крещеный чуваш. Сейчас мы узнаем, кто ты. Скажи, прошу тебя, сколько ты мне должен?
- Двадцать пять, - не раздумывая, ответил Степан.
- Двадцать пять рублей, говоришь?
- Да, — повторил Степан.
- А вот мы и узнали, кто ты такой. Ты — чуваш некрещеный. Недаром мне хочется пополнить твой долг. По-твоему, собака с конем, которых ты убил, разбитые ворота, сени и окна ничего не стоят?
Слова Михи наносили в сердце Степана всё новые и новые раны. Он понял, почему здесь урядник и стражник.
Миха заметил перемену в состоянии Степана, и его черная душа наполнилась радостью. Он решил еще больше задеть Степана.
- Ты сильный, да? Ты думал, что Миха испугался тебя, простил, что в Симек ты посрамил меня перед всей деревней и разбил дом? Медведь тоже сильный, а тигр сильнее его, но их всех можно поймать. Ты навозный гриб! В моей родне не принято прощать того, кто пытался причинить нам обиду. И я тоже без жалости растопчу любого, кто встанет на моем пути! И вот настал момент отомстить тебе. Ты сегодня же отдашь мне долг. Но не двадцать пять, а двести пятьдесят два рубля!
«Двести пятьдесят два рубля!»
Миха продолжал: — За коня сто пятьдесят рублей. За собаку — двадцать пять … За сени и за ворота — двадцать семь … За окно — двадцать пять. Двадцать пять рублей в долг!
Степана охватил гнев, пальцы непроизвольно сжались. « Задушить — и конец!»
Огуречников и Мошкову, внимательно всматривавшиеся в Степана, видя, что он возмущен, положили руки на кобуру.
Разум удерживал его от безумного шага: « Убьешь жену свою, глупый!» Взяв себя в руки, чтобы не кинуться на врага, сказал:
- За твои преступления Господь воздаст! Он все видит, все знает!
- Ты не пугай меня богом. Я молод и успею искупить грехи. Лучше расскажи, когда ты расплатишься?
- Когда будут деньги, тогда и отдам …
- Врёшь, сегодня же отдашь! Земля, хлеб, овцы, дом — все моё!
Наконец Степан не выдержал и, боясь задушить Миху, вышел из хаты.
На улице ему снова приходили в голову мысли: «Господи помилуй, почему я такой дурак? Как я мог поверить в этот ужас. Теперь он может меня уничтожить. Как об этом Татьяне рассказать? Если узнает, сердце разорвется. Нет, нет. Нельзя рассказывать … Может они только пугают меня? Коли надумают отбирать мое жилье, пусть придут и посмотрят, как я живу! И тогда поймут, что нельзя смеяться над людьми!»
        Придя домой, он объяснил жене, что, как они и предполагали, Миха пригласил его поговорить о долге.
Татьяна, будто поверив, после долгого молчания произнесла:
- Ай, господи, не успели заработать, отдать надо…
-  Господь все видит … Только бы мы были здоровы. Если голова здорова - обойдемся.
         Степан не успел уехать на жатву, как вошел Платон. Зная, что староста никогда не приходит с добром, Степан резко поднялся навстречу, не желая, чтобы разговор состоялся при больной жене. Платон в испуге попятился и быстро проговорил:
- Степан, старшина ждет тебя в конторе. Необходимо сейчас же идти. Оштрафуют, если сам не пойдешь!
Степан бросился на Платона, сжимая кулаки. Тот успел выскочить из избы. Спина Степана обмякла, ослаб кулак.
Жена застонала и попыталась пошевелиться в постели.
- Степан, что случилось? По какому делу звал тебя старшина?
Степан молчал, не зная, что ответить. «По какому делу вызывают? Я не должен казне ни копейки.  Неужели за деньги, которые Миха дал в долг? Нет, не может быть. Старшина - не стражник». Думая так, он начинал верить, будто старшина его вызвал по ошибке.
- Не надо, Татьяна, не слушай Платона. Сама знаешь, что мы в казну ни копейки не должны. Больше ни по какому делу туда не вызывают. Пусть идут к старшине те, у кого есть долг в казну. Если меня очень хотят видеть, то после уборки съезжу. Сейчас не буду ходить туда и тратить время.
Слова мужа еще больше испугали Татьяну.
- Нет, нет, Степан, нельзя не пойти. Не думай, что Платон просто так сказал. А если наложат штраф? У меня сердце не выдержит, когда я увижу, что за тобой пришли стражники.
- Господи помилуй, Татьяна…Не думай лишнего. Ничего не случится.
- Пусть будет так, как ты говоришь, Степан. Однако сходи к старшине, иначе душа моя не успокоится. Беда, о которой знаешь - беда, а неведомая беда - земная скорбь.
- Как хочешь, - наконец согласился Степан, - схожу я. Ты успокойся, ни о чем не думай. Я скоро приду.
Степану не потребовалось много времени, чтобы собраться в дорогу. Он ушел в том же, в чем ходил к Михе.
        Атал — небольшая русская деревня. Расположена она на берегу Волги, в семи вёрстах от Яниша. Выше деревни стояли пароходные пристани. В низовьях деревни - местный базар, на который народ собирается раз в неделю. На западном холме виднелся просторный дом французского барона, окруженный просторным садом. За господским домом расположились волостная контора и фельдшерский дом. В самом видном месте стояло новое здание для станового. Когда Степан вошел, в волостной конторе никого не было. Работники-старшины, дьяк и его помощник должны приходить раньше, но никто из них не вышел на работу. Жители деревни не приходили сюда ни во время жатвы, ни в удобное время. Они боялись конторы, как и урядников-стражников.
По дороге Степан всё думал, что узнает, зачем его вызывает старшина, и сейчас же пойдет домой. Увидев, что никого нет, он оживился. «Эка, заставят человека прийти, а самих нет. Им не надо жать хлеб. А ты тратишь своё драгоценное время без пользы». Чтобы как-то скоротать время в ожидании, Степан вышел на берег. Он впервые обратил внимание на то, что Волга совсем изменилась. До сих пор ему казалось, что Волга бесконечно широка и глубока. Перед ним текла не очень широкая речка. Около тридцати лет назад на Волге виднелся лишь маленький песчаный островок. Тогда пароходы проходили вдоль этого острова. Со временем остров расширился, увеличился, и перегородил часть Волги. Теперь и пароходы бегут по другую сторону острова. «… И в природе все меняется …», - Степан вздохнул, почему-то сравнивая свою жизнь с переменой реки. Тем временем, пароход, окрашенный розовой краской, прогудел внизу. Степан вздрогнул: «Господи помилуй, уже восемь часов, а я все время даром провожу».
Неудивительно, что Степан, увидев пароход, понял, сколько сейчас время. Не только Степан, но и другие чуваши, живущие на берегу Волги, научились угадывать время из-за того, что пароходы проходили ровно три раза в день.
        Степан торопливо направился в контору. Войдя во двор, он увидел человека с портфелем под мышкой и тонкой длинной