Эффект побочки

изменила современная одежда. Вождь был в серой футболке, потертых джинсах и кроссовках, которые наверное когда-то были белыми. Саша тоже был в джинсах и кедах, но его ярко оранжевая футболка пестрила непонятными рисунками. Монах был одет в голубую майку, синие спортивные шорты и тапочки вьетнамки. Вся эта одежда досталась им от своих предшественников. Эти парни может вынужденно, а может и нет поделились с ними своими телами, а вот теперь и одеждой.
Своим облачением поначалу был недоволен только Поэт. Он долго упирался, не хотел одевать «это убожество», пока Рыжий не пригрозил оставить его в палате. Вождь и Монах спокойно отнеслись к предложенному им одеянию Для Вождя было не важно, что снаружи, главное то, что внутри. Для Монаха же главным было то, что внутри того, что внутри.
Мы с Куратором были одеты в своё. Я был в новых белоснежных кроссовках и адидасовском костюме, а Рыжий в жёлтой клетчатой рубахе, классических брюках и чёрных очках.
***
Рыжий устроил нам шикарную детскую программу. Со стороны наверное выглядело нелепо, когда пятеро взрослых мужиков едят сладкую вату, весело улюлюкая катаются на каруселях, визжат как девчонки, летя вниз с  аттракциона «Стелла». На пару часов все мы превратились в маленьких детишек. Детишкам без разницы, в какой эпохе они находятся, им до фени, кризис мировой экономики, войны и катастрофы, их не заботит социальное неравенство, чихать они хотели на пандемию, их абсолютно не заботит то, что будет завтра. Есть только этот миг, этот прекрасный солнечный день. Детство это вечный кайф, детство это вечность, бессмертие! Даже Вождь заразился этим детским настроением. Он громче всех орал на каруселях ; шустро рыскал среди аттракционов выискивая самые крутые, а потом, как капризный сынишка, требовал у Рыжего, чтобы он купил туда билеты. Он выпрашивал у скупого родителя мороженное, пирожки , чебуреки, он кайфовал, наблюдая как Рыжий краснеет и злится в очередной раз доставая худеющий кошелёк.
Я наблюдал, как Вождь толкается среди пестрой толпы, кого то задирает, с кем-то обменивается короткими репликами;  смотрел, как он юрко втискивается в голову очереди, игнорируя, возмущение народа, а потом ещё самым бесстыдным образом, машет рукой, призывая всю нашу компанию. Наверное у него было мало детства, так же, как и у меня. Слишком рано нам стали говорить, что жизнь сложна и тяжела, что нужно взрослеть как можно быстрее, что не нужно вести себя как маленький, не нужно сидеть без дела, фантазировать и играть в бирюльки. Эти разговоры и нравоучения, как капли с нейтрализующим раствором, попадали в колбу наполненную цветной бурлящей жидкостью, пока не превратили её в серую воду.
С Поэтом и Монахом всё было более менее понятно. Они вели себя так, как от них и ожидалось.  Улыбки словно залитые глазурью от сладкой ваты не сходили с их лиц. Монах складывал ладони в молитвенном жесте перед каждым, кто попадался ему на пути, или встречался с ним взглядом. В эти моменты размягчались и приобретали человечность даже самые суровые лица.
Поэт тоже быстро проникся любовью к этим новым, не похожим на обычных сапиенсов особям. Он дивился их откровенным одеждам, напоминающим одеяния диких африканских племён его бытности. Его африканских предков напоминали булавки в носах, гвозди в ушах и множество наколок на всех частях тела встречающихся прохожих. Он смотрел на этих людей как на разноцветных экзотических бабочек.
Но больше всего его поражали современные красотки. Здесь их было в избытке. Слишком много встречалось идеальных форм, точёных ножек, до кукольности правильных черт лица и идеально белых ровных зубов. В его время было сложно встретить девушку, обладающую всей совокупностью этих атрибутов красоты, да что там сложно…просто невозможно. Здесь же их просто кишело. Немного настораживало только то, что они слишком похожи друг на друга, как фарфоровые куклы.
Пару раз Поэт предпринимал попытки контакта с проходящими мимо очаровательными незнакомками, но оба раза прерывал общение сам, и возвращался к нашей компании несколько обескураженным.
- Что, Саша…не по вкусу ты этой крале? – спешил глумиться Вождь. – Ты бы ей стишок прочитал, может и потекла бы. Смотри какие красотки! – он жадно сглатывал слюну.
Саша тут же прочитал свой экспромт, но обращён он был, почему-то к Вождю.
«Постой мой друг! Позволь мне дать один совет,
Ты не спеши быть очарованным красоткой здешней,
Но если всё же увлечёт, исполни мной завещанный обет,
Любуйся молча ей, и с разговорами подольше мешкай.
Не позволяй красотке ты уста разверзнуть,
Тогда поток зловонный смоет увлеченья свет,
Он унесёт тебя в слепого отторженья бездну…»
- Ну тебя, Сашка! – Вождь махнул рукой, - Тебе девка для чего нужна, для любви, или поэтических вечеров? Пусть себе несёт что хочет, не обращай внимания. Вот видишь эту трубку? – Он глубоко затянулся. – Мне нравится её курить, вдыхать этот дым, но я не требую, чтобы она при каждой затяжке, как флейта, издавала волшебные звуки. Я использую её по основному предназначению, потому что просто люблю курить.
- А если мне уже и курить не хочется? – Поэт грустно улыбнулся.
Вождь махнул рукой и продолжил движение к увлёкшему его аттракциону.  Сделав несколько шагов, он остановился, развернулся к Поэту и произнёс.
«Любезный мой и дорогой Поэт,
Советом я тебе отвечу на совет!
Ты, друг, советы раздавай тогда,
Когда у собеседника в них есть нужда!».
Мы все переглянулись, выпучив глаза и раскрыв рты.
- А что вы думали, я тоже рифмы плести могу. В молодости увлекался, у меня целая тетрадка стихов была. Кстати…надо бы её найти. 

Глава 20. Чёртово колесо

Последним аттракционом, на котором мы прокатились, было чёртово колесо. Вождь, в свойственной ему манере, нагло втиснулся в голову стоящей за билетами очереди. Он успокоил запричитавшую было тётку короткой фразой.
- Тише, гражданочка. Не шумите. Мы на службе…будете мешать выполнению операции, поедете с нами в одной кабинке.
Тётка так и замолкла с открытым ртом, словно подавившись так и не слетевшим с уст ругательством. 
А Вождь уже махал дымящейся трубкой, подзывая нас.
Перед тем как мы забрались в  кабинку, Вождь сказал Рыжему, что неплохо было бы обозревать красоты этого городка, попивая пиво, не хочет ли он сгонять и купить две-три бутылочки холодненького? Лицо Рыжего вытянулось и взгляд под пластиковыми стёклами очков похолодел. Он стремительно возвращался в образ строгого Куратора.
- Я же вас предупреждал Иосиф, что никакого алкоголя.
- Да…это ж пиво, какой там алкоголь…- пренебрежительно махнул рукой Вождь.
- Если вы не расслышали, повторяю ещё раз: никакого алкоголя, ни-ка-ко-го! - отрезал куратор. - Два три глотка того же пива и от всех вас останутся только эти жалкие оболочки. Вы как личности перестанете существовать, это ясно? Может быть кто-нибудь хочет проверить?
Куратор обвёл всех взглядом, как сержант проштрафившихся бойцов. Все, в том числе и Вождь понятливо закивали головами. Никто не захотел проверять слова Рыжего на правдивость. Никто не хотел рисковать этой новой, только начинающейся и набирающей обороты жизнью.
Мы утрамбовались в пластиковую кабинку и плавно поплыли вверх. Хоть колесо и не было самым огромным в мире, но вид был отпадным. Начавшее заходить солнце позолотило представшее перед нами зрелище. Ровные ряды тополей, прямые линии дорожек, овалы цветников, кружки фонтанов, лужайки, крыши зданий, вереницы стоящих в пробках автомобилей, всё это было покрыто червонным золотом заката. Люди разноцветными горошинами были равномерно рассыпаны по всему периметру этого натюрморта. Мы поднимались выше и выше, пока нашему взору не открылась бо̀льшая часть этого города. Он медленно дышал и нехотя шевелился, как огромный ленивый дракон. Светящиеся точки фонарей образовывали концентрические круги, будто накрученные на ёлку гирлянды.
Иосифа возбудило это зрелище. Он не скрывал своих эмоций, кричал, тыкал рукой, указывая на тот или иной впечатливший его объект, топал ногами так, что раскачивающаяся кабинка готова была сорваться с удерживающих её креплений. Он смотрел на эту красивую картинку, как ребёнок, открывший коробку с подарком. Весь этот новый мир он рассматривал как большой сюрприз,  и уже примерялся, как бы засунуть его в карман. Все эти домики, машинки, деревца были для него, как частички игрового набора. А люди…люди это пасущиеся на поле барашки.
Поэт сидел вцепившись в поручень мёртвой хваткой и широко распахнутыми глазами смотрел через пластиковое окно. В нём в равных пропорциях смешались два чувства - восторг и страх. Саша любил смешение этих ингредиентов, в какой-то мере он был рисковым человеком. Он знал, какой эффект даёт микст этих чувств. Это оргазм, выплеск творческой энергии. В его голове появлялись новые рифмы, а слова сплетались в вычурные выражения.
Монах делал то же, что и всегда. Улыбался и отрешённым взглядом глядел на сидящего напротив Иосифа. Нет,  его не интересовал Вождь, сейчас, как и всегда, он смотрел куда-то внутрь. Но Вождь видел то, что видел. В момент очередной паузы между приливавшими волнами эмоциями, он будто заметил Монаха.
- Ну что ты на меня уставился, божья коровка? - Иосиф сверкал пьяными возбуждёнными глазами. - Туда надо смотреть, а не на меня. - Он ткнул пальцем себе за спину, где за стеклом бликовали и переливались цветные фонарики .
Улыбка Монаха стала шире, он снова сложил ладони перед грудью и наклонил голову.
- Ну тебя! Эй, товарищ…- он чуть было не сказал «товарищ Антон», что мгновенно указало бы Куратору на то, что я раскрыт. Но Вождь вовремя опомнился. - Товарищ…Борис…давай местами поменяемся.

Глава 21. Поэт и шопинг

К моменту нашего приземления солнце почти зашло, и все ощутили, что очень хотят есть. Рыжий повёл нашу делегацию в торговый центр,  где, по его словам, находились кафе и рестораны. Но до ресторанов мы добрались не сразу. Виной всему оказалась неожиданно открывшаяся страсть поэта к шопингу. Мы полчаса не могли вытянуть его из шмоточных магазинов, которыми кишел первый этаж мола. Поэт заходил в каждый, будь то обувной, спортивный, или вообще магазин нижнего женского белья. Он был без ума от тряпок, щупал их на манекенах, шелестел тряпьём на вешалке, как страницами книги, мял тискал и гнул кожаную обувь, рассматривал на свет и даже нюхал кружевные женские трусики. Наша угрюмая компания ходила вслед за ним, как муж за бабой барахольщицей, но Саша нас даже не замечал. Он вообще оказался в своей стихии. Его перестали смущать пищащие электронные турникеты, звенящая палка, которую охранник подносил к его чреслам на выходе из магазина, его не удивляли стеклянные двери, открывающиеся как по волшебному велению, прямо перед его носом. Поэту было не до этого. Здесь и сейчас его интересовали тряпки, горы одежды. Такого изобилия фасонов, цветов и тканей он не видел за всю свою прошлую жизнь. Да что там было-то? Фраки нескольких покроев, накрахмаленные рубахи, да пяти фасонов шляпы. Дамские наряды, те вообще были как мешки, и до конца так и не было понятно, какая же фигурка скрывается под этим пышным балахоном. Такая интрига могла длиться годами, вплоть до свадьбы, и очень часто бедного