Эффект побочки

интеллигентный человек, Саша быстро придумал, как замазать эту грозящую стать пропастью, трещину. Он просто не давал Анечке говорить, пресекал любую её попытку что-то произнести, изящным движением поднятого вверх пальца. Вскоре понятливая Анечка выучила этот жест и стала реагировать на него автоматически, подобно собаке Павлова. В качестве же нравоучительного наставления, Поэт предоставил вниманию возлюбленной очередной стих.
«Молчи, красавица! Прошу тебя, молчи!
Замкни уста ты на замок волшебный,
Ты в милый взгляд и жесты лучше обличи,
Души твоей тревожные томленья.
В молчании твоём и тайна и обман,
Туман…вуаль на милый лик одета,
Молчи любовь, и будет вечен сей роман,
И не ослабнет цепь влечения поэта!»
Анечка была настолько глупа и в тоже время мудра, чтобы не обидеться на недвусмысленный намёк Поэта. Теперь она размыкала свои пухлые губки только по необходимости и от этого только выигрывала, становясь ещё загадочнее и желаннее.
Наблюдая за развитием отношений влюблённой парочки, в какой то момент, я поймал себя на том, что засматриваюсь на медсестру больше, чем этого требуют рамки приличия. Она стала притягивать меня тем же, чем в своё время притянула Поэта. Было в этой хрупкой блондинке, что то очаровательное, не от мира сего. Иногда мне казалось, что вместо Поэта напротив Анечки сижу я. Что это я держу в ладонях её маленькую тёплую ручку и читаю ей стихи. Может быть, моя фантазия и не распалялась бы настолько сильно, если бы мне иногда не казалось, что Аня отвечает мне взглядом, не лишённым симпатии. В какой то момент, моё воображение стало  рисовать любовный треугольник, и это было вполне объяснимо.
За свои тридцать пять лет, у меня совсем не было личной жизни. Была жизнь общественная, жизнь без остатка отданная службе и всё. Все мои личные контакты сводились к одночасовым романам с проститутками. А ведь я не сухарь какой-то. Я всегда мечтал о красивой верной жене, большом доме и куче детишек. Но ничего этого у меня до сих пор нет и вряд ли уже будет. Тридцать пять лет одиночества, это уже карма. Загруженный бесконечными командировками и важными заданиями я совсем забыл, ради чего живу. Вспомнил поздно и не во время.
Но треугольник тоже не был конечной фигурой. Почти не отводя потаённого взгляда от Анечки, я заметил, что её внимание привлекает ещё один человек. Когда её взгляд случайно останавливался на этом человеке, она уже долго не могла отвести глаз. Они оказывались примагниченными электрическим зарядом, который искрился и трещал, проходя дугой из дальней части палаты. Я проследил за направлением этой дуги и увидел, что она берёт своё начало из серых широко расставленных глаз, которые украдкой выглядывают из-за китайского планшета.  Это открытие повергло меня в шок и я подумал, что Саше следует всерьёз опасаться такого конкурента.
Словом, с каждым прожитым днем, с каждым визитом милой Анечки, наэлектризованность нашей палаты возрастала и это грозило обернуться техногенной катастрофой.
Нужно было срочно дать разрядку скопившемуся напряжению, и этим, как ни странно озаботился Вождь.

Глава 19. Главный талант Вождя

«Не могу больше сидеть в четырёх стенах!»
Этот голос, раздавшийся за изголовьем кровати, пробудил во мне инстинкт самосохранения.  Я вздрогнул и как облитый кипятком вскочил на ноги.
«Как он может так незаметно перемещаться, ведь только же был в своём углу?» - пронеслось в моих возбуждённых мозгах.
- Скажи своему Куратору, чтобы вывел нас на прогулку в город. Мы здесь не звери в клетке и не заключённые.
Это был приказ, обсуждать который не имело смысла, поэтому, той же ночью, я привычным мне способом оказался в кабинете у Куратора.
- Об этом не может быть и речи! – Отрезал он, сверкая пятном на лбу, которое оставил кулак, используемый вместо подушки.
Он был раздражён и возмущён. Возмущён тем, что я опять ворвался к нему без приказа; что я прошу о вещах, которые неумолимо ведут к срыву операции.
Я смотрел на эту рыжую физиономию, и мои глаза наливались красным.
«Ах ты сука! Ты же ещё ни разу за эти пятнадцать дней не вызвал меня сам, ни разу не попросил отчёта, не дал мне ни крупицы необходимой информации. Понятно, что всё что тебе нужно, ты видишь с помощью камер. Тогда как объяснить, что ты чуть не позволил придушить своего сотрудника? Я могу прямо сейчас свернуть твою куриную шею, забрать объектов и раствориться с ними в городе так, что никто и никогда нас не найдёт. Могу, но пока не буду этого делать, потому что ещё рано. Нам ещё рано покидать эту обитель, пока большая голова не придумала железный план. И уж тогда, Рыжий, не обессудь!».
Проговорив про себя этот монолог, я развернулся и покинул кабинет Куратора.
Доклад о понесённом фиаско, вызвал у генералиссимуса презрительную улыбку. Рыжие усики покосились набок. Да-да, Вождь к тому времени уже обзавёлся шикарными усами. Для этого только и нужно было сделать, что сбрить бороду.
Он досадно махнул рукой, как мастер на нерадивого ученика.
«Ну тебя, рукожопый! Всё за тебя самому переделывать!» - красноречиво говорил весь его вид.
Вождь удивил меня в который раз. Он сам договорился с Куратором, и на это ему понадобилось всего пятнадцать минут. Во время очередного визита Рыжего, он зажал его между койкой и окном и что-то долго и воодушевлённо нашёптывал тому в ухо. Сначала Куратор категорически мотал головой, но со временем, движения головы становились более медленными и плавными, а потом и вовсе из вращательных перешли в поступательные.
В конце разговора Рыжий чему-то улыбнулся, но потом тут же принял вид строгого учителя, и, вздёрнув вверх указательный палец, что-то негромко наказывал Вождю. Потом он хлопнул собеседника по плечу и сказал уже громко, чтобы слышали все:
- Договорились! Объявите эту новость своим коллегам сами!
Выходя из палаты, Куратор стрельнул в меня злорадными глазками.
«Съел?» - говорил этот взгляд.
Мне только и оставалось, что выстрелить в ответ, только уже в затылок Рыжему.
А Вождь уже праздновал победу. Он провозглашал результаты своих переговоров, будто стоя на трибуне «Съезда народных депутатов» зачитывал доклад о результатах продразвёрстки.
- У меня для вас хорошая новосТ, товарищи! Завтра мы все отправляемся в город на прогулку.
- Все?! – воскликнул Поэт, радостно подпрыгивая на кровати.
- Все-все! Я, товарищ Поэт, товарищ Монах…даже товарища Антона с собой прихватим. Хотя-я…я поначалу думал, брать его с собой, или нет?
Вождь не упускал случая уколоть меня в любой удобный момент, но я кажется стал привыкать к этим его уколам.

Глава 17. Пролетая над гнездом капитализма

- Какая марка у этого автомобиля? – спросил Вождь. В отличие от Поэта, который завороженно смотрел в окно, на бешено несущиеся мимо машины, деревья, столбы и проспекты с пёстрыми пешеходами, он деловито оглядывал салон. Он пробовал обивку на мягкость, щупал ворсистые чехлы, осторожно трогал кнопки на двери, рассматривал светящуюся панель.
- Мазда…Мазда тройка…- ответил Куратор, плавно вращая пухлым рулём.
- Ма-азда…хи-хи-хи…звучит почти как пи…да! – Весело прыскал в усики Вождь.
- Это японская машина! – Куратор обиженно зыркнул в зеркало заднего вида.
- Надо же…какую пи…ду япошки соорудили…- он таки надавил на кнопку стеклоподъёмника. Окно плавно поехало вниз, впуская в салон шумный поток воздуха. Поэт вздрогнул и пригнул голову к коленям. Я же пожалел, что Вождь не сидит спереди. Вот уж где много кнопочек, куда он мог бы потыкать, чтобы понервировать эту рыжую обезьяну.
Во мне бурлила досада за то, что я сам не сижу спереди, а нахожусь на самом невыгодном и неудобном месте, зажатый между телами Вождя и Поэта.
Рыжий даже не предложил мне сесть рядом с собой, вообще не рассматривал мою кандидатуру. Сначала почётное место на переднем пассажирском сидении было предложено Вождю. Тот категорически отказался. Правители никогда не садятся спереди, так как это самое уязвимое место в случае атаки террористов. Тогда Рыжий предложил это место Саше, но взгляд Поэта был таким затравленным, что Куратор сам  отказался от этой идеи. Я молча ожидал приглашения, но Куратор посмотрел на Монаха и сделал пригласительный жест рукой.
«Может хотя бы ты?» - говорил его взгляд, таивший последнюю надежду избавиться от моего соседства.
Монах загадочно улыбнулся, сложил ладони в молитвенном жесте и порскнул в открытую дверь. Этот всю дорогу сидел невозмутимо и не выражал никаких эмоций, кроме отражающейся в зеркале заднего вида фирменной улыбки.
Зато эмоций Поэта хватило на всех нас. В каждую секунду времени, он создавал с десяток мелких хаотичных движений всеми частями тела. Я не видел его уставленных в окно глаз, но они уж точно вращались как у неваляшки. Каждая клеточка его тела была обеспокоена и, не находя себе места, пыталась вырваться наружу. Движение на такой скорости для него было равносильно падению с высоты, причём падению очень долгому, бесконечному. Взгляд Саши метался от окна, где всё мелькало, к подголовнику сидения Рыжего, от него на меня и обратно. Руки и ноги ходили ходуном. Временами он утыкался носом между коленей, и тогда я слышал, как в рвотных позывах ходит его кадык.
Мы неслись по проспекту и я не мог понять, куда Рыжий так гонит. Мы вроде на прогулке, а не участвуем в авторалли.  Судя по всему, Рыжий хотел впечатлить гостей из далёкого и не очень, прошлого, демонстрируя им мощь современной техники.
По настоящему удалось впечатлить только Поэта, который уже начинал жалобно поскуливать.
Вождь хоть и был впечатлён, но предпочёл держаться с достоинством и не выказывать сильного удивления. Для того, чтобы уравновесить силы, он решил разгромить современный автопром. Да, он не спорит, что двигатели научились делать мощные, но всё что касается кузова. Что это такое? Кусок пластика. Дверца этой машины не тяжелее книжной обложки. Получается, что ты несёшься на ничем не защищённой стальной раме со сверхмощным движком, как бабка на метле. Не-ет, он бы с удовольствием предпочёл всей этой шушаре свой правительственный «ЗИС». У того и движок не слабее и дверь без усилия не откроешь. Мощь, не то что это. Пи…да, она и есть пи…да!
Рыжий пытался возражать, что мол, наоборот безопасность у этих машин выше, чем раньше, но Вождь уже всё сказал. Теперь он переключился на современную архитектуру.
«Скворечники…муравейники…пчелиные соты» - Такими эпитетами он наделял сгрудившиеся в кучу разноцветные высотки. Пытаясь посчитать этажи и окна в одном из таких домов он несколько раз сбивался со счёта.
- Это сколько же людей живёт в таком домике? А в квартале? Тысячи…десятки тысяч! Зачем же так плотно трамбовать людей, когда вокруг столько свободного места?
- Вы тоже их будь здоров трамбовали, - хмыкнул Рыжий. – В Москве до сих пор ваши высотки и многоквартирные дома стоят.
- Да…это было вынужденной необходимостью в больших городах, где действительно не хватало места. Но те дома, они же были серьёзными постройками, с самобытной архитектурой, не то, что эти картонные коробки.  Хотя-я…может они дёшево стоят. Тогда это идея хорошая. В ваше время ведь государство уже не обеспечивает трудящихся и жильё это доступное…
- Ага…доступное! – хохотнул Рыжий. – Да