вздымавшейся у него за спиной на ветру подобно крыльям, а задорный блеск голубых глаз Младшего Цезаря – с сиянием ловко пригнанного к его стройному юному телу панциря, на центральной пластине которого искусный ремесленник изобразил самого Геркулеса. Вся фигура соправителя, фигура мускулистого атлета, излучала радость, силу и мужественное величие. Коммод, молодецки подбоченясь, смотрел на восток, где, примерно в стадии от трибуны, застыли во всем своем великолепии изготовившиеся к парадному маршу союзники и вспомогательные войска.
По левую руку от Старшего Цезаря скромно расположился коренастый, неприметный Аврелий Пиктор, вольноотпущенник Марка и глава одной из императорских канцелярий. Этот, предпочитавший оставаться в тени человек играл в данном случае роль номенклатора (подсказчика имен), ибо патрон нетвердо помнил имена союзных вождей и наименования воинских частей, которыми те командовали.
Префект претория Клавдий Помпейан, пятидесятилетний невзрачный сириец с крючковатым носом и живыми карими глазами, тактично кашлянул.
- Пора начинать, Доминус, - негромко проговорил Пиктор, обращаясь к Марку.
Тот рассеянно посмотрел на порозовевшее от холодного ветра морщинистое лицо вольноотпущенника и хрипло пробормотал:
- Да, да, начинайте.
Пиктор сбросил капюшон с лысой головы, повернулся и выразительно посмотрел на префекта. Помпейан кивнул, поднял руку и дал отмашку трубачам. Гнусаво запели кавалерийские рожки, и спустя несколько мгновений к трибуне, окруженной императорской когортой, на рысях приблизилась первая союзная ала.
- Архелай, сын князя Осроэны, - негромко и деловито подсказал Пиктор, повернувшись к Марку.
Младший Цезарь сделал серьезное лицо и взметнул в приветствии сильную руку с массивным золотым кольцом на безымянном пальце.
Старший Цезарь откашлялся, дождался, когда союзный вождь и его знаменосец поравняются с передовыми рядами императорской когорты, обозначавшими границу претория, вытянул вперед тонкую сухую руку и громким, но несколько глухим голосом торжественно произнес:
- Приветствую тебя, Архелай, доблестный сын светлого князя цветущей Осроэны!
Дородный «доблестный сын», обряженный в долгополую мидийскую кольчугу, которая горела на солнце подобно рыбьей чешуе, пришпорил коня, отвесил низкий поклон и, не мешкая, повернул к трибуне – месту сбора военачальников. Знаменосец с союзной алой выкрикнули ответное приветствие, а затем, миновав преторий, поскакали на отведенное им в заснеженном поле место, где ждала их стража и был водружен стяг с соответствующими этому подразделению надписью и номером.
- Артавазд, владетель Коммагены, - своевременно подсказал Пиктор, рассмотрев очередную алу, возглавлявшуюся черноусым вождем в пернатом шлеме и темно-коричневом войлочном кафтане. За спиной вождя красовался изогнутый лук, а сбоку у седла был приторочен изящный колчан с пучком позолоченных стрел.
Младший Цезарь насупил брови и вновь вытянул руку. Старший вновь откашлялся и, выждав положенное время, приветствовал своим низким глухим голосом усатого главу союзного государства:
- Рад видеть тебя, сиятельный владетель обильной Коммагены!
После «сиятельного владетеля» последовали не менее сиятельные вожди: арабов-набатейцев, эфиопов, ливийцев, нумидийцев, мавретанов, понтийских эллинов, армян, колхов, скифов, фракийцев, родственных им задунайских даков и гетов, далматинцев, иллирийцев, дружественных сарматов-языгов, недавно переметнувшихся на римскую сторону вандалов-астингов, замиренных маркоманнов …У соправителей, стоявших на трибуне, и военачальников, столпившихся вокруг нее, зарябило в глазах от нарядных одеяний и ярких значков, украшенных пестрыми лентами колесниц и драконов на длинных шестах, быстрых ал и пеших отрядов, передвигавшихся бегом.
- Восхищаюсь тобой, отец, - не удержался от насмешки Младший Цезарь после того, как очередной вождь прошествовал мимо трибуны. – Для каждого предводителя ты всякий раз находишь новый эпитет и, кажется, не повторился ни разу.
- Мы с Пиктором разучивали приветствия в течение пяти последних ночей, - улыбнувшись краем рта, ответил Марк.
В это время к трибуне, с левой ее стороны, подбежал дюжий рослый центурион в сером шерстяном плаще и стоптанных калигах. Он поклонился и, встав на цыпочки, передал Пиктору небольшой кипарисовый ларец. Пиктор о чем-то спросил центуриона, принял ларец, осмотрел его и сорвал печать. Затем специальным стилетом открыл ларец и не извлекая лежавшей там навощенной таблички, принялся читать, беззвучно шевеля тонкими губами.
Старший Цезарь посмотрел направо: к трибуне приближался конный отряд огненно-рыжих молодцов, обряженных в звериные шкуры. Не дождавшись подсказки Пиктора, Марк удивленно покосился на вольноотпущенника и легонько шлепнул того по плечу.
Глава канцелярии, оторвавшись от чтения, разинул рот, судорожно закрыл его, а вслед за ртом - ларец. Затем Пиктор как-то отстраненно посмотрел на приближавшихся всадников и сдавленным голосом поспешно и отрывисто произнес:
- Э-э-э…Батавы, Доминус… Ингвеульф…
Марк кашлянул и, привычно вытянув одновременно с Младшим Цезарем руку, приветствовал волосатого вождя:
- Здравствуй, верный конунг Ингвеульф, предводитель храбрых батавов!
Коммод хмыкнул.
- В чем дело, Пиктор? – недоуменно и укоризненно спросил вольноотпущенника старший Цезарь. - Не видишь ни бороды, ни Философа?
Пиктор побледнел и, низко поклонившись, пробормотал:
- Одно… сообщение, Доминус…Я доложу перед пиром…
III
Парад завершился. Доминус и Рекс, вместе с Младшим Цезарем, Помпейаном, вождями и свитой направились к сложенному из грубо обтесанных каменных глыб алтарю, посвященному Фортуне Возвращающейся, Богам-человеколюбцам и Богам-советчикам. Цезари собственноручно закололи жертвенного быка (вернее, всё сделал младший Цезарь, а старший лишь коснулся жертвенным ножом шеи жалобно мычавшего животного).
Затем процессия двинулась к войскам-участникам смотра: Цезари, забравшись на раззолоченную колесницу, объехали отборные отряды союзных и вспомогательных войск и вручили младшим командирам денежные подарки. После этого воинов распустили по лагерям, а союзных вождей и начальствующих лиц препроводили в огромный шатер, где все уже было готово для пира. Когда союзники и римские префекты устроились на ложах, расставленных вдоль длинного ряда столов, образующих греческую П, Старший Цезарь встал, приосанился, потом по привычке откашлялся и глухим простуженным голосом принялся читать заученную накануне речь:
- Светлейшие мужи, честные союзники и надежные друзья сената и римского народа!
Сегодня дух мой исполнился радостью и счастьем. Я увидел силу и мощь, уверенность и задор, верность и братство, доблесть и славу. Всё это продемонстрировали вы, ваши воины, ваши народы. Вместе с вами, мы с божьей помощью отведем беды от родных очагов и оградим божественный миропорядок, наши пределы, наших людей, наше достоинство и благополучие от дикого и безрассудного врага.
Римскому государству, да и вам, любезные друзья, веками угрожали две силы – Парфия на востоке и разбойные варвары на севере. Ныне царь Вологез рвет свои одежды и проклинает тот день и час, когда он отважился посягнуть на союзную нам Армению и нашу процветающую Сирию. Вероломный царь квадов Ариогез заточен нами в Александрии. А свирепые разбойники, люди без роду и племени, шайки которых, пользуясь тем, что парфянская чума обескровила данувийские легионы, дерзостно покусились на сердце нашего государства, Италию, были неоднократно наголову разбиты и отброшены римскими мечами в свои жалкие логова, спрятанные в лесах за божественным Данувием. К нам вернулись наша Фортуна, наша Виктория, сам
Юпитер, Величайший и Наилучший. Они наказали врагов за злодейские убийства и грабежи, пленение тысяч римских граждан и бесчеловечное надругательство над ними.
Еще одно усилие, еще один поход, и с помощью бессмертных богов доблестные легионы Рима и ваши грозные отряды заставят упорствующих квадов, роксоланов, костобоков и то отребье, которое к ним примкнуло, принять мир по нашей воле и справедливости.
Ибо не только боги, но и римская справедливость, римское право, римские законы и обычаи защищают порядок, благополучие, само наше существование от того хаоса, который несут с собой северные варвары, не признающие наших святынь и нравов, чинящие наглые грабежи, совершающие жестокие, изуверские убийства, творящие звериное насилие и сеющие бессмысленные разрушения. Если склонимся мы перед ними, рухнет наш мир и ждет нас одичание, забвение и пандемониум…
Младший Цезарь рассеянно слушал глухой голос вечно простуженного отца, его речь, составленную по правилам, которые придумали бездельники-риторы для того, чтобы оправдать свое существование. Время от времени он встречался взглядом с командиром ХХХ Сдвоенного легиона Юлием Вером, который важно возлежал на ложе в глубине шатра неподалеку от чадившего светильника. Младшему Цезарю не терпелось плотно закусить и выпить превосходного красного вина, сотню амфор которого он привез на подводах из Сирмия вместе с вспомогательными иллирийскими когортами легиона Вера.
- …Воздадим же должное богам-гостеприимцам, - завершил, наконец, свою речь Старший Цезарь.
По его знаку дюжина четырнадцатилетних вольноотпущенников, в коротких туниках и шерстяных плащах подлиннее, с кувшинами в руках, «словно голуби из сети», как в шутку любил говорить о виночерпиях Коммод, выпорхнули из бокового входа в шатер и быстрым шагом направились к столам, за которыми возлежали союзники, «друзья римского народа», легаты и трибуны. Юноши принялись разливать вино по медным кубкам, украшавшим столы. При этом молодые люди наклонялись над столами, чтобы не пролить темно-красный напиток, и Коммод с интересом следил, не обнажатся ли у кого-нибудь из «эфебов» - это было еще одно из любимых им словечек, которыми он награждал виночерпиев, – ляжки, достойные его, если не прикосновения, то хотя бы взгляда.
То, что обнажалось, интереса не вызвало, и Коммод поискал глазами своего любимца Наркисса, шестнадцатилетнего красавца, все еще выглядевшего свежим и прекрасным словно альпийский цветок.
Участники пира дружно и торжественно выплеснула налитое вино на дощатый пол, после чего «эфебы» вновь наполнили кубки – теперь уже до краев, и пирующие, выкрикнув полагающиеся здравицы в честь могущественных соправителей, с удовольствием вкусили божественного напитка, привезенного Младшим Цезарем из Сирмия.
От пирующих не отставал и Старший Цезарь. Его приближенные, правда, знали, что пьет он не вино, а целебный фериак – лекарство, которое по рецепту капризного и вспыльчивого императорского врача Галена, отсиживавшегося в Риме, ежедневно готовили Марку два его походных лекаря, люди преданные, верные и вполне надежные, если в этом мире хоть что-то оставалось еще надежным и верным.
Старший Цезарь, страдавший от легочных и желудочных болей, последние семнадцать лет практически ничего не ел и не пил, кроме своего чудодейственного фериака. В состав целебного напитка, по слухам, входили травы, вроде клевера и
