Второй звонок

В тот сентябрьский вечер, в очередной, а точнее - в четырехтысячный раз, если считать с 1975 года, он распахнул дверь своей гримерной. Как и все эти чертовы сорок сотен раз, он явился в театр за два часа до начала спектакля.
Чтобы наложить грим, ему требовалось около двух часов. Один час "уходил" на лицо, остальное время – на тело.
Он разделся и, расположившись в кресле, почувствовал облегчение.
В гримуборной всё было так, как он хотел: стены выкрашены в шоколадный цвет, на полу – ковер; такой же ковер в маленькой гостиной, расположенной рядом. Ни в гримерной, ни в гостиной не было этих чертовых ржавых умывальника с унитазом – для них устроили крохотный туалет, спрятанный от любопытных глаз гостей, навещающих его после представления.
«Короли» не справляют малую нужду (и уж тем более большую!)!
В тысячах его гримерных комнат не было места стандартному сочетанию ламп дневного света, идиотских надписей и рисунков на стенах... Да, и ненавистных ему, "Королю", этих чертовых...disgusting roaches! (отвратительных тараканов - прим. автора.)
Гримуборные являли собой его суверенную территорию, где бы он ни гастролировал, где бы ни останавливался: в Нью-Йорке или Чикаго, Бостоне или Филадельфии, Солт-Лейк-Сити или Коламбусе, Сан-Франциско или Лос-Анджелесе. Это было его королевство, в котором он царил восемь раз в неделю, восемь лет подряд.
В гримерной можно было расслабиться перед священнодействием – наложением грима.
Некоторое время он просиживал в кресле, рассматривая себя. Затем начинал гримироваться: сначала, разумеется, лицо, потом - тело. Его бритая голова сообщала ему сходство с буддийскими монахами, а подчеркивание скул, подведение глаз и удлинение бровей – с демоническими масками театра кабуки.
Закончив гримировать лицо, он брал губку и покрывал свои мускулистые руки, грудь и ступни «основой» - краской орехового цвета. На «основу» наносился еще один красочный слой - «светло-египетского» оттенка, который ему полюбился со времен съемок в «Десяти заповедях».
После этого, в гриме «Короля Сиама», он казался себе настоящим тигром – царем уссурийской тайги, пугавшим мужчин и приводившим в трепет женщин.
Он любил это время: накладывая грим, «Король» забывал о постоянно мучивших его болях в спине и отвратительном першении в горле.
Спина у него болела, то слабее, то сильнее, с тех самых пор, когда он, семнадцатилетний цирковой гимнаст, отрабатывая на репетициях акробатический трюк, травмировал пару ребер и костей таза на парижской арене «Сирк д’Ивер», а горло...Горло начало досаждать недавно – с полгода назад. Пришлось даже обратиться к врачам.
- Итак, Юл, - сказал он, обращаясь к себе почему-то по-русски, и осекся.
«Нет, «Юл» не годится. На русском это звучит как-то по-детски", - подумал он и поймал себя на мысли, что думает на английском языке. "Король" улыбнулся.
Тем более, что во Владивостоке родители и сестры звали его, будущего "Короля", на французский манер – Жюль, а в метрике записали «Юлий».
- Итак, Юлий…, - повторил он и вновь замолчал.
«Мне 62, а Ирина говорила, что обращаться в таком роде к господам моего возраста и ранга неуважительно и фамильярно. Вспомни Толстого..., Достоевского, наконец».
- Итак, Юлий Борисович, - в третий раз обратился он к своему отражению в зеркале, - второй колокол уже…
«Черт возьми, как по-русски будет “the bell”? – в раздражении подумал он. - Нет, «колокол» не годится. Это для церкви, а для театра…ах, да - звонок!
«Король» улыбнулся, вспомнив правильное слово.
- …Второй звонок уже…- ему так и хотелось сказать gone, но он понимал, что по-русски звонки не «ходят». – …уже дали!
«Как жаль, что нет практики», - усмехнулся он, накладывая грим доведенными до автоматизма движениями рук.
Интересно, с кем он разговаривал по-русски с тех пор, как закончилось детство, и судьба забросила его сначала в Китай, а потом на Запад? Разумеется, с мамой, тетей, сестрой... со сверстниками-цыганами Лёхой и Валькой Дмитриевичами из парижского кабаре… Потом, в Даляне, - с отцом и его возлюбленной - Катей, бывшей мхатовской актрисой… С кем еще?.. С Сержем Лифарем, Жоржем Питоевым... А после войны с прежними знакомыми - цыганами..., с Анатолем Литваком…
Да, с Рудольфом Нуриевым!
Руди он даже собирался усыновить, пока тот не стал в Париже королем танца и «культурным достоянием Французской Республики». Два короля не могут одновременно править и быть в прямом родстве между собой…
Ну, и пару слов он, кажется, сказал по-русски Тони Кертису на съемках «Тараса Бульбы». Это звучало забавно…
«Король» укоризненно покачал бритой головой своему отражению в зеркале:
- Юлий Борисович, вы забыли мистера Чехова!
...Снедаемый страстью стать великим актером, он в тридцать восьмом прикатил в Лондон к Михаилу Чехову, «профессору Чехову», и на прослушивании спел ему (даже не спел, а прорычал) «Очи чёрныя» и еще несколько романсов, разученных им в кабаре Сержа Лифаря под гитарный аккомпанемент Алеши и Валентины.
Чехов задумчиво поскреб гладко выбритый подбородок, принял на секунду скульптурную позу роденовского Мыслителя, а затем внимательно посмотрел на будущего «Короля» и изрек:
- Молодой человек, я не буду вас учить. В ваших глазах – глаза у вас совершенно безумные - я вижу страшную жажду успеха ради власти над актерами, над зрителем, над кем угодно. Вы хотите подавить всех и во что бы то ни стало утвердить себя, одного себя. Актерское ремесло – это путь к Богу, вас же искушает дьявол…
«Профессор» Чехов – так Жюль, наполовину в шутку, наполовину всерьез, звал великого актера, - помолчал, ожидая реакции будущего «Короля». Однако пауза затянулась, и мхатовец заметил:
- Знаете, молодой человек, древние римляне казнили всякого, кто, по их мнению, домогался царской власти.
- И получили власть императоров, - съязвил «молодой человек».
- Отчего и погибли, все поголовно! - весело парировал Чехов.
На том и расстались.
«И всё-таки я стану, стану Королем! Я стану им еще до того, как мне исполнится тридцать!» - подумал тогда будущий «Король»…
Вскоре после этого он перестал думать по-русски и воспринимал себя не иначе, как «мсье Жюль Бринэ». «Офранцузился», он, однако, не благодаря лицею «Монсей», в котором не столько учился, сколько дрался и неизменно побеждал в поединках с одноклассниками и парнями постарше (а как же иначе? – ведь он – будущий «Король»!). Нет, «французом» он стал после того, как принялся усмирять боли в травмированной спине опием. Случай свел его тогда с другим любителем "вьетнамского зелья" – декадентским поэтом Жаном Кокто, который ввел будущего «Короля» в свой «порочный», но блистательный круг.
Поэт, бросивший вызов «приличному обществу», познакомил Жюля с Пабло Пикассо, Марселем Марсо и Жаном Марэ – без этого красавца Кокто, кажется, тогда жить не мог. Как, впрочем, и без опия.
Не мог существовать без "вьетнамской отравы" и будущий "Король". Жюль курил опий – по две-три трубки в день – и, слушая Кокто, наслаждался изощренной игрой галльских слов, которую он начинал превосходно постигать.
Опий не только сделал будущего «Короля» настоящим «французом», но и привел его на край гибели. Мама, уразумев, что сын умирает, в ужасе написала родным.
Выручили тетка и двоюродная сестра, проживавшие тогда в Швейцарии. Они перевезли Жюля к себе в Цюрих и вытащили с того света. Это "вытаскивание" заняло целый год. Что же касается Кокто, то и поэт тем временем лечился - в частной клинике под Парижем на деньги - кого бы вы думали? - самой Коко Шанель!. Гению удалось к тому же написать там свой бессмертный и эпатажный «Дневник наркомана»…
«Король» и не заметил, как боль в спине прошла. Глоток минеральной воды - и совсем не першит в горле! Правда, ужасно хочется затянуться любимыми «Голуаз блонд», но – нельзя – скоро спектакль, в котором он играет Короля…
И всё-таки «профессор Чехов» вынужден был принять его, будущего «Короля», в свою труппу! Это случилось, когда и тот и другой, убегая от войны, оказались в начале сороковых в Штатах. «Профессору» нужен был водитель фургона, чтобы гастролировать по американским городам и весям. Жюль умел водить всё, что можно было водить, к тому же он предъявил «профессору» рекомендательное письмо от Кати из Даляня, и мистер Чехов сдался. Тогда-то новоиспеченный водитель фургона и стал актером «Йоулом», а потом просто Юлом, или Юлом Брайнером, как звали его эти олухи-американцы.
В ноябре сорок первого, когда в Коннектикуте стало прохладно, труппа подалась на юга. В окрестностях городка Батон-Руж местные копы арестовали «мистера Брайнера» с его фургоном за то, что у Юла не было этих чертовых луизианских прав! А потом чертов местный шериф засадил его, будущего «Короля», не умевшего тогда и двух слов связать по-английски, в каталажку к цветным!
За это унижение и еще за то, что чертово американское правительство положило себе в карман девятьсот тысяч долларов из заработанного им, «Королем», а если уж быть точным, «Фараоном» из библейского боевика «Десять заповедей», целого миллиона, он отомстил. Он отомстил этим звездно-полосатым подонкам!..
«Король» блаженно улыбнулся и выпятил мускулистую грудь.
Для начала, став «Королем», он наболтал их чертовым пустоголовым писакам, что его бабка происходит из знатного монгольского рода, начало которому положил один из Чингизидов, и что настоящее его, «Короля», имя – Течже-хан. А потом, пользуясь тем, что его дед, Юлиус Бринер, сбежал в девятнадцатом веке из какой-то Богом забытой швейцарской деревушки в Японию, он стал подданным кантона Валэ, что в Швейцарской Конфедерации, и публично наплевал на их чертово американское гражданство, которого так униженно добивался тогда, в начале сороковых!..
Неожиданно он перестал массировать шейные мышцы. «Король» вспомнил босса-патриота, в шоу которого он когда-то работал.
- Да, мистер Салливэн, - жестко процедил он, сжав кулаки, - плевал я на ваше ублюдочное гражданство и на все ваши звезды и полосы!..
В конце концов, его «Королевство» было не от мира сего, и какое «Королям» дело до всех этих гражданств и идиотских патриотизмов! Однако тогда, в конце сороковых, он лишь затаил обиду. Немного подучив английский, будущий «Король» переправил "i" на "y" и удвоил «n» в своей фамилии - чтобы сделаться, наконец, Юлом Бриннером.
… «Так, отлично», - лицо и тело были в полном порядке: в зеркале на Юла смотрел настоящий, удивительно притягательный демон с гипнотическим взглядом и торсом бога: в молодости это был Аполлон, а сейчас, в зрелом возрасте – Геракл или Пан.
«Только рогов не хватает», - подумал он и нахмурился, вспомнив, сколько раз изменяла ему его первая жена, Вирджиния Гилмор, «королева пчелок» (Queen of B-movies – королева второсортных кинокартин – прим. автора), обладательница «чудных ляжек», но, «как ни странно, отнюдь не дура», - так отзывались о ней остряки-режиссеры. Впрочем, первым изменил он, но «Королям» это позволительно, не правда ли, иначе какие же они «Короли»?..
Юл начал наносить «основу», и его сильное, как у хищного зверя, тело благодарно отозвалось на легкие пластичные движения мускулистых рук. Боже, сколько женщин, сладко стонали от этих прикосновений! И Джоан Кроуфорд, и Джуди Гарлэнд (это