Смугляночка

И, когда играла Зою, чувствовала, что делюсь со зрителем самым сокровенным... Потом сомневалась, стоит ли мне дальше сниматься? Маленькие, эпизодические роли играть не хотела, комедийные — тоже. Даже отказалась от предложения сняться в одной комедии. Думала, что после Зои уже нельзя появляться в таких ролях... Ко мне на улице подходят люди, говорят восхищённые слова, я благодарю их, но понимаю, что это обращаются прежде всего к светлому образу Зои, вечно живому…
Потом она вспомнила прошлогоднюю поездку в Болгарию в составе делегации советской молодёжи. Гости проехали на машинах через всю страну, и повсюду их встречали со слезами, объятиями, словами благодарности. В каждом городе висели афиши фильма «Зоя», везде его показывали. Галина много выступала перед зрителями, голос у неё садился, а люди звали выступать снова и снова, скандируя: «Зо-я!»
А недавно она была в составе первой советской делегации на Первом Каннском фестивале вместе с Михаилом Калатозовым, Сергеем Герасимовым и Мариной Ладыниной. В конкурсе участвовало девять советских кинокартин. Лучшие фильмы отмечались призом «Гран-при». Фильм «Зоя» смотрели со слезами. Но в победители вышла советская лента «Великий перелом». И западная публика, и пресса очень заинтересовались Галиной — первой увиденной ими советской кинозвездой. О ней много писали в газетах, её фотография попала на обложку французского журнала «Cinema».
— Там столько отелей, ресторанов, кафе и магазинов! — вспоминала она. — И всюду толпы людей. Мы с Мариной Ладыниной жили в огромном номере отеля с видом на море, с двумя спальнями и гостиной. Фестиваль шёл целый месяц. Было очень интересно... У меня дома много фотографий, сделанных там. Когда вернёмся в Москву, покажу их вам.
...Вечером Леонид Константинович и Галина встречали гостей в образах Деда Мороза и Снегурочки: он был в красном колпаке, она — в синем. Прибыли коллеги профессора — пожилые преподаватели, его выпускники — состоявшиеся учёные-историки, аспиранты и студенты. Всего человек тридцать. Все знакомились с Галиной, проходили в дом, размещались за столом, накрытым в зале. Они привезли с собой добавку к новогоднему столу — бефстроганов, лангет и винегрет. Из напитков у хозяина был только чай и яблочный кисель, а гости привезли ещё шампанское и глинтвейн.
Приближалась полночь. Все наполнили бокалы шампанским, и гости попросили Леонида Константиновича сказать тост. Он поднялся со стула.
— Дорогие мои... Нам пришлось пережить тяжёлое, страшное время. Война принесла непоправимое горе. Но все сплотились, поддерживали, спасали друг друга и вместе шли к Победе. Мы многое потеряли в этой войне. Но у нас осталось тепло души и любовь друг к другу. И нам надо сохранить это в себе...
И все чокнулись бокалами, провожая старый год. А вскоре стали бить настенные часы и все встретили новый 1947 год.
Потом ели, пили, вспоминали весёлые истории из университетской жизни. И Галине было так хорошо, уютно с новыми знакомыми... По их просьбе она подарила всем экземпляры своей фотографии, которые нашлись у неё в чемодане, с подписью и словами: «Я так же, как и Вы, люблю киноискусство». Затем все слушали пластинки со старинными романсами на патефоне, пели под гитару, танцевали... Так пролетела новогодняя ночь.
Под утро все стали ложиться спать кто где: на диване, на кровати в спальне, на раскладушке, на полу... Леонид Константинович увидел, что Галина начала убирать со стола, но её клонило ко сну. Он принёс из спальни матрас, уложил её спать на нём и укрыл одеялом, а потом сам вынес тарелки и приборы на кухню и помыл.
***
Днём гости уехали. Леонид Константинович, зная, что Галина любит кататься на лыжах, нашёл в чулане старые Филькины и отдал ей. И отправил её на прогулку, а сам стал готовить обед. Вернулась она бледная и вялая. Потрогав её лоб, профессор испугался: тот был горячим...
Он стал её лечить. Положил на диван, растёр медицинским спиртом и завернул в одеяло. Потом прошёлся по посёлку, спрашивая людей, нет ли у кого молока. Достал его у одного старого знакомого, с которым они выручали друг друга. Стал готовить молоко с мёдом и чай с малиновым вареньем и поить её. Температура то понижалась, то повышалась. Потом наконец её сбили совсем.
Леонид Константинович, ухаживая за Галиной, перебрался в зал и устроился на матрасе. Она, чувствуя себя неловко, предлагала поменяться местами, но он отказывался. Перед сном они любили поговорить. О бывшем муже Галина ни разу не упоминала, и профессор не спрашивал её. Как-то она рассказала о том, что её тревожило:
— Мы с Любовью Тимофеевной, мамой Зои, сильно сблизились. Когда снимали фильм, она не требовала полного сходства и не придиралась к деталям, понимая, что фильм посвящён не только Зое, но и всем девочкам и мальчикам, погибшим в войну… Я приходила к ней домой, и она показывала мне фотографии своих детей. У неё был ещё сын Саша, он погиб на фронте в конце войны. Её часто приглашают на мероприятия, она выступает перед людьми. Очень мужественная и благородная женщина... Но недавно наша общая знакомая сказала, что она хочет меня удочерить. Как же так? Моя родная мама жива, я не могу поменять её на другую...
— Вряд ли до этого дойдёт дело, — успокоил её Леонид Константинович. — А если она и станет говорить об этом, расскажи о своём детстве, о маме, о том, как ты сильно её любишь. Я уверен, что Любовь Тимофеевна поймёт тебя.
***
Они встретили Рождество, и Галина стала собираться в Москву — впереди у неё были репетиции и спектакли. Она пригласила Леонида Константиновича на первый спектакль и перед отъездом сняла с него мерки, чтобы заказать в ателье хороший костюм, в котором он должен был прийти на представление. Он одел её в свои ватные штаны и свитер, проследил, чтобы она повязала тёплый платок и шарф. И, провожая на станцию, велел позвонить ему по прибытии. Вечером они созвонились и долго разговаривали. Галина была совершенно здорова и в хорошем настроении, и это радовало Леонида Константиновича. Всего через три дня они должны были встретиться...
Но в то утро, которого профессор ждал с нетерпением, его арестовали. Он шёл с чемоданом к станции и увидел, как трое пьяных мужчин мучают щенка. Тот скулил и пытался вырваться от них, но ему вывернули лапы. Леонид Константинович узнал в одном из мужиков жителя посёлка Рюхина — алкоголика, жестокого человека, избивавшего свою жену и детей. Профессор подошёл к нему и дружкам и попросил оставить щенка в покое. Те, бросив его, начали ругаться с заступником, ссора перешла в потасовку. Леонид Константинович был уже сильно поколочен, когда достал из кармана револьвер, чтобы припугнуть живодёров. Те попытались отобрать у него оружие, и он случайно нажал на курок... Рюхин был убит, его дружки убежали. Профессор пошёл сдаваться в милицию.
Его арестовали и привезли в Москву, поместили в следственный изолятор. Два месяца он ждал суда. На следствии профессор и дружки Рюхина рассказали, как всё произошло. Во время судебного заседания адвокат упирал на то, что это было непредумышленное причинение смерти, и просил, чтобы подсудимому из-за преклонного возраста дали условный срок. Но его приговорили к двум годам колонии-поселения.
Поездом доставили профессора в один из посёлков Читинской области. Там разместили в хорошей избе с печкой. Строгого надзора за ним не было. И ему казалось, что он не отбывает наказание, а просто поменял дачу. Только вот Галины здесь не было... Несколько раз он брался за письмо ей, в котором сообщал, что попал в колонию на небольшой срок, просил жить спокойно дальше и не тревожиться за него. Но так и не закончил его, не отправил. Не хотел портить ей жизнь. Надеялся, что она поищет его и успокоится, заживёт своей жизнью.
Заключённые вместе с нанятыми рабочими строили новые дома в посёлке. И Леонид Константинович присоединился к ним, стал выполнять подсобные работы. Стройматериалы им привозил на грузовике высокий, худой парень, которого почему-то прозвали Коржиком.
Так профессор прожил там весну, лето и осень. В конце ноября начальник колонии сообщил, что его хотят амнистировать из-за возраста, огромных заслуг в научной и преподавательской деятельности и помощи фронту в годы войны — должны будут отпустить уже в январе. Вскоре пришло письмо от Лукьяна: они с Галиной искали Леонида Константиновича, с трудом узнали, где он находится, и собирались навестить его. В ответном письме он попросил их не приезжать, так как скоро вернётся сам.
Однажды, в середине января, Коржику понадобился помощник, чтобы погрузить в машину материалы в другом посёлке, и Леонид Константинович вызвался поехать с ним и получил на это разрешение начальника колонии.
Грузовик стало заносить в сторону на ледяной дороге, когда он поехал под гору. Вдали показалась автоцистерна, двигавшаяся навстречу. Коржик пытался ехать прямо, и сначала это ему удавалось, но потом он потерял управление. Заскользив влево, грузовик врезался в автоцистерну и протащил её несколько метров. Раздался один взрыв, потом — другой, от которого содрогнулась земля, и обе машины охватил гигантский клубок пламени...
Когда люди добрались до них, там были уже только чёрные груды металла с обугленными останками погибших; ветер гнал по земле пепел... Мужчин опознали по личным вещам, которые не сгорели. Коржика и водителя автоцистерны забрали для погребения их родственники. А Леонида Константиновича похоронили на местном кладбище.
Буквально через пару дней из Москвы пришло распоряжение об амнистии для него, но отпускать на свободу было уже некого…