раз два и обчёлся. А опубликованных – ещё меньше, так что хвалиться было нечем.
Гэже удивилась.
– Вы так непосредственны, – упрекнула она, – что диву даешься! Другой бы ахал от восторга!
Правая бровь её взлетела вверх, а на губах мелькнула короткая, заинтересованная улыбка.
Она знала Булгакова только со слов Белозёрской, которая его в грош не ставила. «Ах, котик, ну, какой он писатель? Сидит по ночам бумагу марает… я потом ею печь растапливаю. Только ты ему не говори, а то смертельно обидится», – говорила она, многозначительно поводя бровью, мол, любой автомеханик даст ему сто очей вперёд.
Поэтому она и пришла, чтобы разобраться, кто же на самом деле Булгаков, и нашла, что даже на первый взгляд совсем не так уж дурён, что на вид гораздо лучше, чем большинство представителей мужского пола, озабоченных сексом, деньгами и карьерами, и что у него такие же волчьи глаза, как и у полковника Германа Курбатова.
Сам полковник Герман Курбатов заявится к ней во сне и открыл карты со всей фантасмагоричностью, на которую был способен: «Ежели вы не передумали, а готовы идти до конца, и вам это надо, то отправляйтесь завтра же на день рождения к Моисеенко, где будет ваш подопечный!» Она поняла всё по-своему: деньги из волшебного ридикюля уже брала? Брала! Значит, заказ в силе, и отступать некуда.
Слово «подопечный» её покарябало, но она набралась храбрости и явилась с прекрасно уложенными волосами и в чрезвычайно модной сиреневой кофточке с рюшками и в чёрном бисере, который великолепно контрастировал с её оливковым цветом кожи и конечно же, с чёрными-пречёрными глазами.
– Непосредственность писателя – отвратительное качество, – упёрся Булгаков, имея в виду литературу, и тут же пожалел об этом, потому что привык к реакции возмущения Ракалия, от которой надо было защищаться всеми доступными способами, а здесь было совсем другое, явно не злобливое, хотя и в женском обличие, которое он последнее время считал весьма несовершенным, а после Ракалии стал ещё и побаиваться, как бормашины. Однако тут же устыдился того, что заподозрил Гэже в лицемерии: взгляд у неё был чистый и свежий, а Булгаков ещё не потерял вкуса к красивым женщинам, так как в этом вопросе находился в переходном периоде. У него даже слюнки текли, как у опытного английского бульдога, и он зашвыркал ногами, словно собираясь за кем-то бежать, но, конечно же, не побежал, а пал ниц, то бишь моментально влюбился до потери сознания.
– После таких романов только и думаешь об авторе, – призналась она убеждённо и тайно, чтобы никто не заметил, коротко пожала ему руку.
Их нарочно усадили рядом – какая сила и почему, она не поняла, сколько ни выглядывала в многочисленной толпе гостей полковника Германа Курбатова. А потом о нём напрочь забыла, стоило ей было произнести заученную фразу: «Я прочла все ваши романы!» Это был элемент женской тактики, но Регина Сергеевна действовала, не осознавая своего коварства и улыбалась так, что у Булгакова сладко заныло сердце. И защитная вредность его отпустила перед её естественностью, и он моментально поверил. Он снова стал тем, кем был в юности, в его прекрасном Киеве, на Владимирской горке, тем юношей, которым себя представлял, когда боготворил всех, без исключения, женщин и считал их главной целью в жизни.
Он внимательно посмотрел на эту женщину и вспомнил ту иерархию, которой она у него занимала. А занимала она у него место под грифом «красивая брюнетка, с безупречным вкусом, с бархатной кожей и тонким запахом французских духов». Так его выдрессировала Белозёрская-Ракалия – бояться собственных мыслей. Ах, да-а-а… вспомнил он ещё: ни разу не поссорившаяся со мной. Это было более чем удивительно, ибо не было женщины, которая бы не стремилась накинуть на него петлю женского эгоизма; даже моя святая Тася. Может быть, всё только впереди, предполагал он, делая в душе первый робкий шаг к сближению, но тогда я в опасности, и с тревогой взглянул на Гэже.
– У меня манжетка развязалась… вы не поможете, – протянула она руку.
И пока он возился с её тонким запястьем, он вдруг понял, что у них начались отношения: то странное ощущение заботы о ком-то, которое он успел подзабыть за долгими годами супружеской жизни с Тасей и нервическими выходками Белозёрской-Ракалии.
Рядом с ней он снова почувствовал себя мужчиной. И ему стало страшно за Гэже в этом безбрежно-суровом мире.
С большим интересом читаю, как вы описываете творческие поиски писателя.
Хочу особо отметить несколько фраз из этой главы:
«…надо всё время сравнивать себя настоящего с предыдущим»;
«Булгаков был настолько искренен в своих чувствах и в своих произведениях, что к нему не прилипала никакая грязь»;
«Зависть – самое отвратительное качество писателя»;
«…как водится в таких случаях, события развивались, казалось бы, по случайному сценарию, зависимость которых скрыта от человеческого взора, но проявляется в чувствах и движениях души».