разночинскими статьями Маяковского относительно его романов и пьес, особенно досталось почему-то «Мольеру», а «Зойкину же квартиру» он заклеймил почему-то как осиное гнездо разврата.
Это было началом конца! Он предвидел его. Недаром лунные человеки предрекли ему славу всего лишь на три года. Однако пока Мейерхольд не звонил и даже не заикался о добровольном отказе от постановки, хотя бойкоты театров вот-вот должны были посыпаться, как из рога изобилия.
Булгаков понял, что за Эдуардом Водохлёбовым стоит Дукака Трубецкой. Но почему? Он стал думать, и ниточка привела его к… Юлию Геронимусу. Он один знал тонкости движения душ в пьесе «Дни Турбинных». А ему-то зачем? – изумился он, не веря самому себе. И сам же ответил: «Зависть – самое отвратительное качество писателя! С Ракалией у него не получилось, решил действовать исподтишка».
Булгаков кинулся искать Дукаку Трубецкого, этого дурно пахнущего, чаморошного человечка с замашками маленького диктатора, и заурядно пузатого Эдуарда Водохлёбова, чтобы набить им морду, но они как в воду канули. И Юлий Геронимус клялся и божился с честным лицом лицемера, что «не видел обоих уже целую вечность». И Жорж Петров, и Илья Ильф с лицами, аки у ангелов, только мотали головами: «Не лицезрели, не слышали, не знаем…» А Юлий Геронимус болезненно улыбался всякий раз, когда Булгаков пытал его водкой и холодными котлетами с чесноком из профсоюзной столовой.
Он хотел всех страшно удивить тем, что сам Сталин благословил его с романов «Белая гвардия», но вовремя опомнился, вспомнив строгое предостережение Лария Похабова не болтать лишнего. Последствием этой фразы могла быть дыба и пуля в затылок.
Да здесь заговор, сообразил он, плюнул, вернулся домой в холодную, нетопленную квартиру и сел писать роман о Мастере и какой-то Маргарите. Переписывал главы по тридцать три раза в день, и постепенно это вошло у него в привычку. Иногда он разрезал страничку и вклеивал вновь придуманный текст. Но это не приносило удовлетворения, ибо было работой опричь души.
Его мучил вопрос, правильно ли он пишет, используя велеречивость, как основной инструмент для создания ауры. И нужна ли эта самая аура? Он долго не мог понять, что делает, и всё потому что, думал: меня подгоняют, а я не люблю из-под палки. И в конце концов впадал в ступор, после очередного удара в потолок, чтобы подойти к буфету и выпить водки. Она единственная помогала ему в таких случаях.
На самом деле, ему не хватало чувственности, то, что дарят лунные человеки самым талантливым подопечным. Значит, я в их число не вхожу, делал горестные выводы Булгаков, и преднамеренно цедил водку мелкими глотками, как пиво, и впадал в состояние пароксизма и уныния.
Если бы он только твёрдо знал, что его судьба решается не за письменным столом, а в совершенно в другой сфере, знакомой ему по лунным человекам, он бы копытами не бил, вставки не клеил, а побежал бы к своей старой знакомой, которую он называл Гэже и которая ему дюже нравилась своей перманентностью, и тут же предложил бы руку и сердце. Но он не подозревал, что Гэже уже перешла в разряд потенциальных жён; и как водится в таких случаях, события развивались, казалось бы, по случайному сценарию, зависимость которых скрыта от человеческого взора, но проявляется в чувствах и движениях души.
Ночью во дворе дома из принципа к своим ошибкам он сжёг очередную порцию черновиков, за которые ему было особенно стыдно, и безмерно страдал из-за того, что опять не может взять правильную ноту, и бился головой в стену, и пил водку, которая не помогала, а обрекала на творческие муки ещё пуще, ещё сильнее, и уполз в квартиру, чтобы зализать душевные раны на промятом диване.
***
Среди знакомых мужа выделялся поджарый, как русский гончак, красавец, черноволосый и чернобровый полковник Герман Курбатов, он же инженер путей сообщения. Всю жизнь он занимался железнодорожными вопросами; в революции, а тем паче в боях, не участвовал, был поклонником Густава Лебона, забытого всеми французского психолога, его идей эры масс, и должно быть, по этой причине уцелел в мясорубке гражданской войны и становления новой власти.
Однажды на вечеринке по случаю годовщины «Первого мая» он незаметно для гостей подошёл к Регине Сергеевне и крайне сдержанно, даже глядя в сторону, чтобы она, не дай бог, не подумала чего-либо лишнего, сказал:
– Мне нужно с вами тайно переговорить с полчаса...
Регина Сергеевна очень удивилась его вниманию, тем более, что полковник никогда не позволял себе обхождение к ней за рамками этикета.
– Когда и где? – спросила она, вскинув свои глубокие, как омут, карие глаза, полные тайны, опасений и страсти.
Но казалось, это не произвело на полковника ровно никакого впечатления, он остался так же ровен и почтителен, как и за мгновение до этого, а ведь обычно от её взгляда мужчины терялись и начинали заикаться и нести околесицу, вообразив себе чёрт знает что.
– А где вы обычно гуляете, чтобы на нас не обратили внимания?
И Регина Сергеевна поняла, что это не тот случай и вообще никакой случай, и удивилась: полковник Герман Курбатов производил впечатление бесполого существа.
– А давайте, в зоопарке, – предложила она с издёвкой, – я там уток кормлю.
Забавно будет, подумала она, когда об этом узнает Рюрик и что он после этого сделает с ним, но ничего по этому поводу не сказала, полагая, что завтра всё выяснится и станет понятно, что делать с полковником.
– Прекрасный выбор, – несколько странно оценил ситуацию Герман Курбатов. Он вообще выражался старомодным, изысканным стилем. – Завтра в пять?
– Да, – согласилась она. – В семнадцать на алее уток.
Странно, но она совсем не удивилась, что полковник прекрасно осведомлён о её привычках, а приняла этот факт как само собой разумеющееся для такого статного красавца, который, похоже, решил за ней приударить.
– У меня только маленькая просьба… – сказал он, – о нашей встрече никто не должен знать. Вы потом поймёте почему…
– Ну конечно, – ответила она беспечным тоном красивой женщины, откладывая расправу на потом.
Однако заинтригованная такими странностями, не спала всю ночь, была крайне взволнованна и едва дождалась второй половины дня. Взяла мешочек овсянки, села на третью бис марку трамвая и поехала в зоопарк.
Полковника она увидела сразу. Он сидел на скамейке в гражданском и смотрел на пруд. Чёрные, смоляные волосы у него были зачесаны назад, серые глаза глядели пристально и непонятно, и если бы не глубокие складки по обе стороны рта, то ему можно было дать не больше сорока лет.
У неё была привычка обманывать настырных мужчин: обычно она не приходила на свидание, а потом уже, если надо было, конечно, доносила мужу, у которого было масса возможностей улещить невежду. Но здесь оказывается совсем не тот случай.
– Вам предстоит выйти замуж ещё раз, – без обиняков заявил Герман Курбатов, после того, как он поднялся, поцеловал ей руку, и они сели на скамейку.
Регина Сергеевна демонстрировала независимость и лёгкую самонадеянность, которую долго тренировала перед зеркалом.
– За кого?.. – отшатнулась она, вскинув тонкие, как у Марлен Дитрих, брови, – неужели за вас?.. – В её голосе проскользнуло презрение.
Она не любила очень высоких мужчин, от них у неё кружилась голова.
– За писателя Булгакова, – огорошил её Герман Курбатов.
Тон его был безапелляционным, как приказ трибуна, взгляд затяжной, как у Мунка.
– Это невозможно! – всплеснула она руками. – Он женат на моей лучшей подруге!
– Ну и что? – нагло спросил Герман Курбатов, поглядывая на неё сверху вниз.
– Мы бываем друг у друга дома! – Регина Сергеевна привела ещё один довод. – Это моветон!
Она всё ещё ничего не понимала, что находится в русле своих эмоций и не может совладать с ними.
– Они разведутся! – остудил он её пыл.
– И что… я должна подобрать его просто так, из любви к искусству?!
Она не улавливала сути проблемы, однако полковник забавлял её всё больше и больше. Что за бескорыстие? – удивилась она и решила тут же уйти, даже вызывающе щёлкнула ридикюлем.
Но полковник Герман Курбатов не дал ей этого сделать.
– Но вы же хотите начать новую жизнь? – упрекнул он её в непоследовательности.
У неё окаменело сердце: Герман Курбатов озвучил то, отчего она страдала в браке. Регина Сергеевна нахмурилась: что полковник себе позволяет! И пожалела, что согласилась на свидание.
Однако Герман Курбатов остался таким же невозмутимым, как и прежде. Видно было, что он не желал этой фразы, невольно напомнив ей её же страшные метания души: последние годы она жила чужой жизнью с человеком, которого разлюбила, и непонятные томления мучительно наполняли душу, словно в жизни надо было сделать опрометчивый поступок, но какой, она не понимала и не хотела признаться себе, что их отношения с Сабаневским напрочь изжили себе.
– Откуда?.. Откуда вы знаете?! Вы следите за мной?! – встрепенулась она.
Полковник Герман Курбатов добродушно рассмеялся:
– Нет, конечно, никто за вами не следит, – почти обманул он её. – Но… представьте себе на мгновение, – он сделал многозначительную паузу, – что есть силы… которые всё и вся знают!
Наступила странная пауза, в течение которой полковник Герман Курбатов многозначительно смотрел на Регину Сергеевну своими волчьими глазами, а она в отчаянии соображала, как поступить, но ничего толкового сообразить не могла, в голове вертелась фраза о боге, но это была явная глупость. Единственно, она почувствовала, что перед ней стоит огромная тайна, к которой мало кто соприкасался.
– А вы не боитесь… – спросила Регина Сергеевна, – выдавать мне свою тайну?
Она начала кое о чём догадываться, и душа у неё покрылась инеем.
– Нет, разумеется, – раздвинул чёрные усы Герман Курбатов, между которыми блеснули молодые зубы. – Мы всё просчитали. Мы сделаем так, что он страстно полюбит вас, а вы полюбите его. Это будет самый гармоничный брак в мире. Вы ни разу не поссоритесь и будете чрезвычайно довольны друг другом, а ваша душа наконец-то успокоился и приобретет гармонию.
– И я не буду испытывать тоску? – непроизвольно вырвалось у неё, хотя она всё ещё сопротивлялась доверительности полковника.
Лицо её с маленьким округлым подбородком при этом помолодело и сделалось совершенно девичьим. Глаза с материнскими веками опростились, и она нервно щёлкала ридикюлем.
– Ну разве чуть-чуть, – добродушно отозвался полковник Герман Курбатов, смягчив взгляд и давая понять, что это уже детали, которые не имеют никакого значения.
– Кто вы? – спросила она в лоб.
– Я тот, кто появляется один раз в жизни и делает предложения, от которых обычно не отказываются. Я вижу, вы мне не верите. Смотрите!
В руке у него появился шарик для пинг-понга. Он сам собой упал на землю, покатился наискосок по песчаной дорожки, запутался в траве, словно в паутине, а потом, как верная собака, совершил то же путь назад, прыгнул в руку Германа Курбатова и пропал, то есть просто растаял на ладони.
Регина Сергеевна, которая была знакома с работами Успенского, Гуджиева и Блаватской, ничуть не удивилась, словно была готова к таким невинным чудесам. Однако одно дело читать, а другое лицезреть собственными глазами.
Полковник Герман Курбатов хитро
С большим интересом читаю, как вы описываете творческие поиски писателя.
Хочу особо отметить несколько фраз из этой главы:
«…надо всё время сравнивать себя настоящего с предыдущим»;
«Булгаков был настолько искренен в своих чувствах и в своих произведениях, что к нему не прилипала никакая грязь»;
«Зависть – самое отвратительное качество писателя»;
«…как водится в таких случаях, события развивались, казалось бы, по случайному сценарию, зависимость которых скрыта от человеческого взора, но проявляется в чувствах и движениях души».