Частица той Руси (По реальным событиям)

только семь таких мест.
        Род мой по мужской линии идёт из Теньковки. Дед говорил, что над селом нашим стояла раньше красивая златоглавая церковь из красного кирпича. Он сам от стариков слышал, что строили её наши прапрадеды и прапрапрадеды, всем миром, «незнамо, сколько лет…» Каждый бедный мужик или вдова копили гроши весь год, и отдавали их по осени старосте на покупку одного кирпича. Те, кто побогаче жили – давали больше, с каждого нового урожая. Кирпич для строительства церкви покупали самый лучший. Все мужики, что лошадок имели, всю зиму кирпич тот от берега на гору возили. Раз в год после Пасхи приезжали в Теньковку строители, на месяц или на два. Девицы тогда в платках белых с лукошками по всему селу ходили – яйца куриные собирали. Раствор для церковных стен в те времена замешивали на яичных желтках, и клали их с молитвою.
        Ох, и намозолила Церковь наша глаза пролетариям при Советской власти. И решили они «пережиток» этот сломать. Не раз партийцы и комсомольцы с ломами и кувалдами ходили её крушить. Большого урона Дому Божьему они не нанесли, но кто-то себя там у них изувечил… Ещё больше распалились они тогда: к Церкви на тракторах подъехали, и стали её цепями пилить. Много дней техника там ревела, и в конце концов Церковь нашу они снесли.
        Раз в десять лет случаются в Поволжье засухи, и приходил раньше вместе с ними в деревни голод. В один такой год прадед мой и прабабушка пристроили деда моего к барину в дворню: ну, чтобы не помер он с голоду… Увёз его барин на пароходе в город Чистополь. Прошли годы. И вот, в 13 лет, сбежал дед мой от того барина в губернский город Казань. Устроился он работать в аптеке «Пассажа», разносчиком лекарств. За треть жалования на рабочей окраине снимал угол.
        Когда произошла революция, то в Казани жить стало трудно. Вернулся мой дед в Теньковку и там обзавёлся семьёй. У деда моего было семь детей. Но пятеро из них в 1933 году от голода умерли. Из всех детей у него только мой отец и ещё одна дочь выжили. И вот в 1934 году дед мой с женой и оставшимися детьми вновь едет жить в Казань.
        В начале финской войны дед мой был разведчиком в артиллерийском полку. Потом прикрепили его к батарее, корректировщиком огня. Однажды, возвращаясь среди зимы по лесу в свою часть, он вдруг столкнулся нос к носу с медведем, разбуженным войной. Стоят они друг против друга в глаза друг другу смотрят. У деда моего карабин был, но стрелять он не мог, так как он был за линией фронта. Но медведь сам вдруг отвернулся и вразвалку ушёл…
        Всю Великую отечественную войну дед мой воевал в Карелии. Однажды, корректируя огонь, он лежал в снегу так долго, что отморозил ноги. До своих окопов он как-то дополз, и наши отвезли его в госпиталь. Ноги у деда распухли и стали красными. Когда военврач тыкал в них иглой – боли он не чувствовал.
        – У вас, боец, начинается обширная гангрена, – не поднимая глаз, сказал врач. – Обе ноги нужно ампутировать, выше колен. Провести операцию нужно срочно. Никак иначе вас не спасти…
        И дед мой ответил твёрдо:
        – Нет, не хочу я жить калекой. Отказываюсь от операции…
        Но гангрена у него не началась. К удивлению врачей дед пошёл на поправку, и из госпиталя вернулся в свою часть, в строй.
        Дед мой был человеком тихим, мягким. За всю жизнь отец мой ни разу не услышал от него ни одного резкого слова. Лет десять работал он в Казани директором парка Петрова. И делу этому дед отдал всю свою душу. Говорят, что он работал с самим Калининым.
        Отец мой, Семён Стрельников, до войны ещё окончил Самарское военное училище по специальности бортмеханик, и попал служить в истребительную авиацию. За два дня до начала войны он совершил перелёт в Белоруссию на истребителе И-16, за бронеспинкой летчика. Там они и приняли первый бой.
        Всю войну отец мой прослужил в звании младшего лейтенанта техником командира эскадрильи. Повышений по службе у него не было, и наград правительственных ему не давали. Сейчас расскажу почему.
        Второй год войны авиаполк моего отца летал на истребителях Як-1. Самолёт этот устроен был просто, и его легко было ремонтировать. Фюзеляж – сварной из стальных труб, крылья – деревянные неразъемные, обшивка полотняная, ну и дюралюминиевые капоты и оперение. Приборов в кабине у лётчика мало было, но вот видимость – круговой обзор – лучшая, чем у всех истребителей того времени. В воздухе Як-1 был маневренным: быстро взлетал и мог садиться на любой луг. Немецкий Мессершмитт Bf 109 был оснащённее, имел металлическое покрытие, и им сложнее было управлять. Наши соколы на Як-1 успешно бились с фрицами на Bf 109 двое против четырёх и четверо против шестнадцати… В 1942 году полк отца стал гвардейским. В 1944 году полк был пересажен на Як-3, что дало нашим асам полное превосходство в воздухе. Внешне Як-3 был похож на Як-1, но из-за уменьшения веса и размеров, на том же движке, он летал быстрее. Мощность двигателя позволяла ему выполнять вертикальные манёвры!
        Командиром другой эскадрильи в том же самом полку был младший сын товарища Сталина – Василий. Сын Верховного Главнокомандующего Красной армии и Генерального секретаря компартии Советского Союза был неплохим лётчиком. Он любил возвращаться на аэродром на пустом баке, когда мотор у него глох прямо над взлётно-посадочной полосой. Каждый боевой вылет он летал далеко за линией фронта, и до последнего высматривал, где какой самолёт врага или наземную цель можно ещё подбить.
        И вот однажды двигатель у Сталина-младшего заглох в воздухе раньше времени… А дело тут было вот в чем. На аэродроме на запуск мотора из бака расходовалось пять литров бензина. Перед самым вылетом техник сыну Сталина бензин тот доливал. И вот в тот день, по какой-то причине, а скорее всего по халатности, бензин он не долил… И всё же, всё же Василий Сталин как-то дотянул до края аэродрома.
        А летал Василий Сталин без парашюта, так как считал, что сдаваться в плен он не имеет права. По натуре он не был вспыльчив. Но вот в тот раз, едва не разбившись, он спрыгнул с крыла самолёта, шлем оземь бросил, выхватил револьвер и давай из него в техника палить. Техник тот, как заяц, вправо и влево стал прыгать, да в щель рыбкой так и нырнул. Но лётчик его и оттуда выкурил. И если бы Василий хотел техника убить, то, несомненно, убил бы. Но Сталин-младший просто стрелял рядом и с криком за ним бегал по аэродрому. Когда же техник споткнулся, упал и замер на траве, то Василий вскинул пистолет и штанину ему прострелил. После этого сын Сталина успокоился, сунул пистолет в кобуру и отправился в свой дом…
        Лётчик и техник в авиации – это одно целое. Вместе они радуются, вместе страдают и знают друг о друге всё. И теснее всего эта связь бывает на войне.
        Отец мой был в полку на хорошем счету. Все израненные вконец истребители он возвращал в строй. За такие заслуги командир полка представил отца к ордену.
        И именно в те дни вызвал моего отца к себе Василий Сталин и предложил стать ему у него борттехником. Прежнему борттехнику жизнь свою он доверить больше не мог. Отец испугался. Да, служить под началом у сына самого Сталина было лестно, но это была и неимоверная ответственность. И было что-то ещё, что ему помешало сразу сказать «да». Знал мой отец и то, что за отказ от любого назначения во время войны полагается расстрел. И, не зная, что сказать, он попросил у сына Сталина дать ему время на раздумье. И Василий с улыбкою дал ему три дня.
        Все эти три дня отец мой ходил в ближайший лес и там молился. На третий день был ему «на сердце знак»…
        Отец мой надел офицерскую форму, пришёл к Василию, и вот сын простого крестьянина сыну Сталина отказал. Василий Сталин был в ярости, что-то кричал, а потом схватил моего отца за грудки и вышвырнул его в дверь…
        Много дней отец мой ждал ареста, но за ним не приходили.
        Потом как-то в одном из воздушных боёв Василий Сталин был ранен в ногу и попал в госпиталь.
        Никаких взысканий по службе отец так и не получил. Но и орден ему не дали.
        – Ох-хо-хо… Орден у меня украли! – как-то дома с горечью произнёс он.
        После смерти товарища Сталина бортмеханику Василия Сталина нарочный принёс повестку в МВД. По повестке бортмеханик пошёл. Надо думать, крепко взялись за него следователи, вытрясая на генерала Василия Сталина компромат… Сам же Сталин-младший попал под следствие за связь с иностранной разведкой. Вина его не была доказана. Но из армии его всё равно уволили, за пьянку. Из Москвы Василия отправили в ссылку в город Казань. У нас в городе Сталин-младший много пил и на этой почве умер. Похоронен он на Арском кладбище.
        После победы в войне отцу моему предложили интересную работу в армии. Он согласился и стал служить на секретном аэродроме, где производились лётные испытания самолетов новых типов.
        После слов этих Стрельников замолчал и стал рассматривать пробегающие за окном зимние пейзажи.
        – Прежде всего, Семён Степанович, я бы отметил кое-какие совпадения в рассказе вашем, – сказал я ему. – Дед ваш с медведем в глаза друг другу смотрели, и вы с террористом тоже: тот и другой явились неожиданно, и оба сами от вас ушли. Василий Сталин штанину борттехнику прострелил, и сам вскоре получил ранение в ногу. С теми, кто виновен, разбирался он по-свойски грубо, но на бумаге, как говорят, экономил – своих под суд не сдавал. И вот, когда сам он под суд угодил, так и его судили. В МВД ему пришлось туго, но ведь звания генерала его не лишили, и срока реального – не получил. Отец ваш в армию призван был из Казани. Василий Сталин вышвырнул его в дверь, и, быть может, поэтому сам окончил жизнь свою в Казани… Вот так определяют люди весь свой дальнейший путь. Всё это действуют законы Божьи.
        Родные ваши по мужской линии, Степаныч как думается мне, к делу вашему отношения не имеют. И из всего, что вы рассказали мне, я усмотрел два вида событий.
        Во-первых, недруги наши, тангалашки, за вами всё время наблюдают, копают на вашем пути ямы, и в самый неожиданный момент наносят мгновенный удар. Но ангелы Божии надёжно вас охраняют… И вот мне подумалось, Степаныч, а не хотят ли тангалашки род ваш прервать?
        – Ну, это вряд ли, – глядя в окно, сказал Стрельников. – Они бы тогда и сыну и дочери докучали, и всем другим родственникам тоже. Но этого нет.
        – И вот второй вид событий, – продолжил я. – В присутствии вашем аварийный самолёт не падает, и дом, избранный для теракта, не взрывается. И много таких случаев вы просто не заметили! Не здесь ли корень событий ваших зарыт?... Есть в вас нечто, из-за чего весь сыр-бор этот разгорелся. А так как всё это происходит с детства, то дано это вам не по заслугам. Мне кажется, я догадываюсь, что это может быть. Задам один наводящий вопрос. А нет ли, Семён Степранович, у вас другой, очень особенной родни? Ну, вы поняли, о ком я говорю…
        – А вы знаете, Арсений, попали вы в точку, – вскоре с заметным смущёнием сказал Степаныч и, покачав головой, добавил: – Не думал я, что вы до этого докопаетесь. Ладно, расскажу что-то, как и обещал, в общих чертах, не называя имён, фамилий и титулов. Быть может быть, это поможет нам