теперь разместились больничные палаты. Пройдя мимо пришкольного сада, он оказался на перекрестке, за которым начинался жилой массив. Сергея еще раньше просветили, что небольшие, обшитые тесом дома по левую руку, называемые Комстроем, — жилье для рабочего класса. Справа в два ряда выстроились двухэтажные оштукатуренные, а за ними шли бревенчатые дома, заселенные семьями итээр. Западный конец проулка вел к рынку и паровозному депо, короткий восточный упирался в зеленую стену защитной посадки Плодстроевского сада, отгороженного от селения специально вырытой канавой.
Послеобеденная улица пустынна... встретились только двое прохожих. Однако, подойдя к первой двухэтажке, Сергей увидел во дворе группку детей и у сараев сердитую женщину, вероятно, ругавшую непослушников.
Но внезапно, раздирая нервы, завыли железнодорожные сирены. Потом раздались тревожные паровозные гудки. Сергей выжидающе застыл, следовало определиться — где ближайший телефон: в поселковом... или в госпитале. И тут раздался скрежет и кашель рупорного громкоговорителя, висевшего, вероятно, у здания поселкового совета. Но вот «колокол» прочистил горло и металлическим голосом, слышным далеко в округе, возвестил, повторяясь: «Внимание! Внимание! Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие! Всем в укрытие!» Следом отдаленным эхом рупору вторили уличные репродукторы у рынка и клуба. И уж потом завыла сирена в самом госпитале.
Сергей знал наверняка, что у медиков предусмотрено бомбоубежище, которое предназначено для операционного персонала и тяжелораненых. Остальным ходячим раненым надлежало бежать в укрытия. Вероятно, на территории школьного сада, прилегающего к госпиталю, приготовлены специальные щели или хотя бы защитные траншеи. Ну а коль нет таковых, то единственным местом спасения и для раненых, и для гражданских лиц послужит канава яблоневого сада.
Майор направился к входу в госпиталь, но картина, вдруг представшая чекисту, невольно заставила остановиться. Из распахнутых окон первого этажа выпрыгивали раненые в нательных рубахах, группируясь, бойцы помогали спуститься на землю ослабленным товарищам в бинтах или с костылями. А потом люди устремлялись в проулок к спасительной канаве.
Сергей посмотрел по сторонам. Толпы мирных граждан с детьми, иные даже с узлами спешили к саду из прилегающих мест в надежде укрыться от фашистского авианалета. Воронов понимал, что в частном доме еще отсидишься в огородном леднике, на худой случай за поленницей дров, но где спрячешься в казенном строении — будешь погребен под развалинами...
Сергей напряг слух, надеясь уловить тяжелый гул приближающихся бомбовозов, но вместо него услышал рокот пропеллеров истребителей, возникший совсем рядом. А вот и самолеты... Тройка «Мессеров» с крысиными серыми мордами, крестами на крыльях и фюзеляжах внезапно пронеслись над головой. Ушли в сторону сада, лихо, веером развернулись и помчали на Кречетовку.
Сергей понял, что не успеет добежать до укрытия. Да что он, другие люди рядом с ним оказались застигнуты врасплох...
— Ложись! Ложись на землю! — закричал Воронов что было сил.
Конечно, команду услышали, хотя нашлись и такие, кто заворожено смотрел на маневр вражеских истребителей. А ближний фашист уже нацелился в людей, Воронову даже показалась, что различил остервенелую рожу летчика сквозь стекло фонаря. Вот пилот выбрал угол атаки и вскоре нажмет на гашетку.
Майор быстро огляделся. Метрах в пяти... парализованная ужасом, стояла девочка лет десяти в цветастом ситцевом платьице — никого взрослых рядом. Воронов метнулся к девчушке, подмял ребенка под себя и укрыл собственным телом.
Раздались хлесткие пулеметные выстрелы. Резкая боль пронзила спину Сергея, внутренности зажгло, он через силу поднял голову и увидел, что фашист уже пролетел. Девочка под ним сжалась в комочек и дрожала от страха. Но опять раздался рокот пропеллера, Воронов приготовился к новой атаке. Но это оказался уже наш — краснозвездный ястребок, погнавший немца прочь. Сергей отстранился набок, убедился, что с девочкой все в порядке, погладил малышку по худенькому плечику и спросил тихо:
— Дочка, а как тебя звать?
— Нина, — прозвучал ангельский голосок.
И Воронов потерял сознание…
Девочка затормошила его, потом закричала:
— Дядя, дядя!
Но он уже ничего не слышал....
Вероника с отцом и сыном переждали воздушную тревогу в подвале орсовского магазина, по случаю войны переоборудованного в бомбоубежище. Благо тот помещался в двух шагах от аптеки. Стоило черному репродуктору проскрежетать два-три раза: «Внимание! Граждане! Отбой воздушной тревоги!», как лица людей, находящихся в убежище, разом посветлели; раздались шутливые реплики, прерываемые беззлобным матерком и кашлем старичков, которым не терпелось покурить на воздухе. Вероника с семейством вслед за другими поднялась по скользким ступеням наверх. Люди, столпившись у магазина, не спешили восвояси в надежде выведать подробности случившегося авианалета фрицев. Толком никто ничего не знал. Но уже потому, что не было дыма пожарищ и видимого намека на спасательные действия властей, народ успокоился и постепенно стал расходиться.
Но тут прибежала, запыхавшись, продавщица, которая отлучалась покормить детей. Женщина и сообщала, что фашист натворил все-таки черных дел. Ее муж, участковый Филишин, заскочил на минутку домой и рассказал, что немецкие истребители открыли пулеметную стрельбу у школы (теперь госпиталя), возле кондукторского резерва на перекрестке и чуть подальше, в местности у северной горки.
На тревожные вопросы о жертвах продавщица отвечала расплывчато:
— Юрка сказал — пострадавшие были. Есть, и немало... Говорил — еще одного большого энкавэдэшного начальника у школы убило.
Сердце у Вероники оборвалось. Женщина уже не вникала в уточняющие вопросы любопытных, перепоручив сына отцу, что было мочи устремилась к парку.
— Господи, Господи!.. Только бы не он, только бы не он... Божия Матушка, спаси Сережу! Пусть будет жив, пусть будет жив... — то ли шептала, то ли кричала она.
Женщина неизвестно почему не сомневалась, что это именно Сергей. Да и кого еще участковый сочтет большим начальником... Вероника несколько раз споткнулась, даже чуть не растянулась ничком, упав на руки. Но бежала, бежала... Хлынули слезы, застилая глаза. Бедняжка размазывала влагу по лицу грязными руками и, только выбежав к входу в госпиталь, машинально утерлась подолом платья.
Веронику встретила круговерть госпитальных будней. До нее — здоровой женщины никому не было дела. Так случается при сильной запарке... Она тыкалась во все стороны: к санитарам, к раненым красноармейцам — но не находила нужного ответа.
Наконец нашлась одна сердобольная медсестра, которая выслушала сбивчивые нервные вопросы... Однако и та оказалась не в курсе дел, но, посочувствовав Веронике, выдала женщине подвернувшийся больничный халат и подвела к ординаторской на втором этаже.
Вероника обратилась к первому вышедшему из кабинета военврачу:
— Скажите, пожалуйста, — женщину всю трясло, — Воронов Сергей, майор НКВД, не поступал сегодня? — Она уже запуталась. — Нет... ну, недавно... после самолетного обстрела...
— А кто вы, собственно, такая? — последовал резонный вопрос.
— Я... — Вероника раздосадовано выпучила глаза, — жена ему... — помолчав, повторила уже спокойно, — жена Сергея Александровича.
— Подождите минуточку, — врач приоткрыл дверь ординаторской и кликнул в проем. — Владимир Андреевич, тут по поводу нашего чекиста... Женщина, говорит, — женой майору доводится... — и уже Веронике вполголоса добавил. — Сам начальник госпиталя, полковник, по-старому…
В коридор вышел сутулый седой человек со свежей щетиной на щеках. Главврач внимательно оглядел Веронику.
— Вы на самом деле супруга майора госбезопасности Воронова? Но у него в графе — прочерк... непонятно, гражданка?
Веронику передернуло.
— Доктор, скажите только одно, что с Сергеем — живой?!. — и страдальчески выкрикнула. — Живой он?!
И сказано было настолько сердечно, настолько трепетно, что умудренный жизнью медицинский полковник уже не сомневался:
— Да, живой... милочка, живой. Сейчас идет операция, оперирует военврач первого ранга Спешнев — наш главный хирург... Не переживайте, жизнь чекиста-героя вне опасности...
— Вероника заплакала, но это были слезы небывалого облегчения, слезы умиления. Заикаясь, женщина недоуменно выговорила, сама не понимая зачем:
— А почему герой? Ведь героем называют только посмертно...
— Успокойтесь, — мужчина понимал состояние посетительницы и не удивился наивному вопросу. — Герой, потому что девочку, ребенка прикрыл собственным телом. Спас, одним словом, жертвуя собой.
Вероника в изнеможении прислонилась к подоконнику, силы оставляли ее, в глазах помутилось.
— Ну-ну, милочка, чего так волнуетесь... Все хорошо, все будет хорошо... — и бригврач крикнул в сторону. — Эй, сестра... нашатырь!
ЭПИЛОГ
Через неделю станция Кречетовка подверглась мощнейшей ночной бомбежке. Впервые кречетовцам пришлось столкнуться со столь злобной агрессией фашистов. Десятки немецких самолетов опорожнили бомбовые люки над станцией и прилегающей местностью. Многое было порушено и исковеркано, но станция не прекратила работы. Железнодорожники, только тверже стиснув зубы, самоотверженно сутками продолжали трудиться...
Но линия фронта неуклонно приближалась к Кречетовке. Гитлеровские войска рвались к Воронежу, целью стало отрезать оборонявшие обширный город войска от Москвы.
В короткую июньскую ночь Кречетовский железнодорожный узел перенес небывалый по жестокости массированный налет фашистской авиации. Потом кречетовцы назвали эту ночь «Варфоломеевской».
На пятикилометровом протяжении станции, в парках и подъездных путях скопилось невероятное число поездов: воинские эшелоны, составы с горючим, боеприпасами, вооружением, санитарные поезда и поезда с эвакуированными.
Воздушная атака началась в одиннадцать вечера, небо еще не заволокло тьмой, немецкие бомбардировщики, опекаемые скоростными Мессершмидтами, заходили с трех сторон. Заградительный огонь, открытый зенитными батареями, и атаки наших истребителей сдержали первую волну фашистского натиска, не дали пикирующим Юнкерсам совершить отработанный коронный маневр. Однако, хотя и не прицельно, немцам удалось сбросить бомбы на округу, возникли очаги пожаров, появились первые людские жертвы.
Стало быстро темнеть, при новой волне натиска немцам удалось применить осветительные бомбы — и станцию стало видно как днем. Наши зенитчики стреляли по ним даже из винтовок, случалось, «фонари» гасли. Но теперь у немецких летчиков было явное преимущество...
Вражеские самолеты шли непрерывным потоком. Фашисты бомбили напропалую... Зрелище стало зловещим. Цистерны с горючим рвались одна за другой. Фонтаны разъяренного пламени вздымались на невероятную
