-Часовой пропал! - сипло выкрикнул сержант Краюшкин, забегая в караулку военного училища.
-Кто пропал? - поднимая голову от стола и смахивая рукавом шинели кружку с холодным чаем, уставился на него лейтенант Глущенко, наш взводный.
-Курсант Гаврилов! Склад ГэСээМ охранял!
Лейтенант потряс головой, отгоняя предутреннюю дремоту:
-Погоди! Может, поссать куда пошёл?
-Да нет нигде! Везде искали!
Лейтенант испуганно глянул на телефон:
"Докладывать о ЧэПэ? Или подождать? Всё ж таки День Советской Армии, 23 Февраля! "Пришьют" политическую составляющую! За такое ЧэПэ запросто выпрут в войска! Если, конечно, не посадят. А может, и посадят. Ведь не было, за всю историю училища, такой хрени! Да ещё в главный военный праздник! Твою ни мать!"
Чтобы скрыть испуг, взводный нарочито грубо спросил:
-Что, диверсанты его похитили? Моссад израильский?
-Не похоже! Надо поспрашивать его земляков. Илюшкин говорил, что скандалил Гаврилов со своей молодой жинкой. Может, в этом причина? Домой побежал разбираться?
Меня, как самого ближнего земляка Гаврилова, тут же подняли с деревянных нар и разбудили нервозными пинками:
-Чё там у Гаврилова с женой?
-В смысле? - тараща сонные глаза, не понял я.
Лейтенант звонко и тонко выкрикнул, переходя на свой обычный нервозный тенор:
-Пропал твой Гаврилов! Говори давай, чё там у него с женой? Может, побежал стрелять её? Откуда она родом, с его хутора?
Почесавшись и сладко зевнув, я рассказал всё, что знал о молодой супруге курсанта Гаврилова.
А знал я, как и все, очень мало.
Наташку, стройную гибкую красавицу из родного хутора Безымянка, Слава Гаврилов давно присматривал.
И летом, будучи на втором курсе, решил: "Пора жениться!"
Стали они жить-поживать, да добра наживать.
Жили недалеко от военного училища, снимая комнату в частном секторе. И всем были довольны.
А что? Два года, и Гаврилов - лейтенант!
Но! Страшно не понравилось Славику, что его любимая жинка мгновенно позабыла о "сельскости" и начала (о ужас!) красить губы да рядиться в красивые юбки.
Его душа, помня заветы хуторских казаков-старообрядцев, страшно вознегодовала.
Придя из увольнения, Гаврилов размахивал кулаками у моего носа и брызгал слюной от возмущения:
-Я ей гутарю: "Сыми тряпки! Не позорь хутор!" Она, змеюка, лыбится! Я гутарю, шо морду набью! Опять лыбится! Ты, гутарит, будущий офицер. И не должон руки распускать по мелким поводам. А какой же это мелкий повод? Губы красит! Срамота! Кошмар!
Выслушав мои воспоминания, Глущенко уточнил:
-Так бил Гаврилов жену или нет?
-Говорит, не бил, а только учил. Намотает косу на руку, и учит. А как учит, не говорил! Наверное, бил, но несильно. Иначе бы убил. Удар у Славика что надо! Мы ж с ним боксом и рукопашкой занимаемся. Сильный удар! Если попадёт, конечно.
Лейтенант Глущенко посмотрел на часы и нервно закусил губу.
Соображал, что же делать. Докладывать о ЧэПэ или пробовать искать беглеца своими силами.
А может, Гаврилов не беглец, а убили его и забрали автомат!
Видя нерешительность взводного, я предложил:
-Товарищ лейтенант! Разрешите, мы сгоняем на хату Гаврилова? Тут рядом, пять минут ходу.
Глущенко побарабанил пальцами по стеклу, уложенному на письменный стол. Поморщил высокий лоб.
И решил:
-Давай, Илюшкин! Бери своего земляка Пшеничного и беги! Одна нога здесь, другая там! Как у вас в станице говорят, шамером!
Этим самым шамером, почти ураганом, нас донесло до хатки, снимаемой нашим исчезнувшим земляком.
Ткнув гамкающего во дворе злобного пса под рёбра, мы забежали на высокий крылец.
Постучали. И сразу, не дожидаясь приглашения, влетели внутрь.
За столом, горестно подперев руками седую голову, сидела древняя бабуля.
Заслышав грохот наших подкованных копыт, она подняла маленькие глазки, утонувшие в глубоких морщинах.
-Никитишна! Славик приходил? - с порога выкрикнул я.
Старушка вздохнула и показала скрюченным пальцем на стену:
-Вона! Глянь!
На большом фото, прикреплённом кнопками к обоям, улыбалась юная очаровательная жинка нашего злобного Славика.
Хм! Ну и чего такого? Улыбается!
Ничего не поняв, я было повернулся к бабуле. Но что-то меня смутило на снимке.
Ах да! Посреди фото чернела маленькая дыра!
-Дыря! - подтвердила бабуля. - Славик прибёг, глянул у комнатку, а жинки нету. Записка токмо. Убёгла жинка до хутора. Не хотит, грит, терпети бой от паганава супружника.
-Так она чего, до хутора, к родителям, побёгла? - удивился я решительности молодой хуторянки.
-Знамо дело, до хутора! - вздохнула старушка. - А Славик и збесивси! Как стрельнёт у портрету! Грит, убью дуру! И побёг!
-Куда побёг? - воскликнул молчавший до того Коля Пшеничный.
-Знамо куда! На хутор к сабе!
Лейтенант, выслушав наши разведданные, начал бегать по караулке, как тигр в клетке.
Голова его искрила от напряжения, выдавая "на-гора" единственную истеричную фразу:
-Твою ни мать!
Коля Пшеничный мрачно крутил головой вслед за тигриными прыжками лейтенанта.
И, почесав затылок, предложил:
-Товарищ лейтенант! Гаврилов взял деньги у бабули. Но совсем мало. На частника-таксиста не хватит. Стало быть, поедет на автобусе. Надо бежать на автостанцию.
Лейтенант остановил свой нервный галоп и удивлённо посмотрел на странного курсанта:
-Пшеничный! Ты дурак, что ли? С автоматом - на автобус?! Ты чё! Скорее всего, захватит легковушку да ринется догонять свою жену. Сколько до его хутора по трассе?
-Ну, километров сто пятьдесят, ежли через Михайловку иттить. Город такой перед их Безымянкой.
Глущенко пожевал губами, наморщил лоб.
И решил:
-Так! Едем на моём "Запорожце"! Илюшкин, Пшеничный, сдать оружие и за мной! Сержант Краюшкин, принимай командование на себя! Никому не докладывай!
Пока мы стремительно мчались, как черепахи, на стареньком пыхтящем "Запоре" по ночной трассе, Глущенко выспрашивал подробности о беглом курсанте.
Главным образом, интересовала его возможность уговорить бешеного Славика сложить оружие и не пострелять полхутора.
В городке Михайловка мы заехали в местный отдел милиции, и лейтенант кратко обрисовал ситуацию.
И попросил помощи в разоружении курсанта.
Сонный капитан долго таращил удивлённые глаза на странных военных, рассказывающих о вооружённом солдате.
Не верил!
По вскоре проснулся и начал действовать.
Позвонив куда-то, он затребовал взвод из батальона Внутренних Войск, квартировавшего в городке.
И пообещал нашему литёхе, что курсант никуда не денется:
-Окружат его, постреляют над головой. Сложит оружие как миленький!
-А если не сложит? - насторожился я такой решительности местных ВэВэшников.
-Пристрелял. И дело с концом! - сонно зевнул капитан.
Слова эти сильно подействовали на Глущенко.
Выскочив из милицейского околотка, он запрыгнул в свой "Запор":
-Едем! Надо опередить этих костоломов! Пристрелят дурака Гаврилова, даже не поморщатся!
На подъезде к хутору Безымянка фары высветили скромный белый обелиск с красной звездой на верхушке.
-Сражение здесь было в Гражданскую войну! - сквозь рёв и дребезжание авто крикнул я. - Красные преследовали белоказаков, своих же станичников. И напоролись на засаду. Казаки дождались, когда полк красных вытянется в узкой горловине между буграми, и атаковали. Казачья лава - с трёх сторон! Много тогда порубали!
Глущенко лишь покачал головой.
-Здесь не бугры, а настоящие дюны, как в Прибалтике! - прокричал он, поворачивая на песчаную узкую дорогу.
Зимнее холодное небо начало светлеть, гася звёздную подсветку.
Единственная улочка хутора пестрела белыми тулупами и цветастыми кацавейками. Народ столпился у низенького плетня, ограждавшего чей-то двор.
Затормозив рядом, Глущенко высунулся из окна:
-Что случилось?
Седобородый старик в чёрном зипуне равнодушно осмотрел "Запорожец" и махнул рукавицей в сторону дома:
-Славик Гаврилов прибёг с ружжом! Тама - родители евоной жинки. Требуит з них свою жинку. Гутарит, шо прячут воны дочу. Стрельнул ужо два раза! Нас не пущает. Гутарит, шо застрелит.
Глущенко вылез из авто и хлопнул дверцей:
-Илюшкин, пошли уговаривать дурака!
Зайдя на крыльцо, лейтенант начал барабанить в дверь и греметь хлипким засовом:
-Курсант Гаврилов! Это лейтенант Глущенко! Выходи! Поехали в училище!
В ответ - тишина.
И почти сразу - звон разбитого стекла.
Из окна высунулось дуло автомата.
-Всем назад! С крыльца! Застрелю! - нервный крик Славика утонул в грохоте автоматной очереди.
От неожиданности Глущенко споткнулся и кувыркнулся на землю.
Вскочив, бросился за плетень:
-Илюшкин, ложись!
Закурив и переведя дух, лейтенант приказал:
-Илюшкин! Может, тебе удастся уговорить дурака? Только смотри, времени у нас мало. В любой момент нагрянув ВэВэшники да застрелял придурка к еб..й матери! Тогда уж точно меня посадят!
Метнувшись за ствол берёзы, растущей рядом с окном, я начал переговоры:
-Славик! Это я, Илюшкин! Две минуты можешь послушать?
-Пошли все на х..й! Пока жену мою не приведёте, разговора не будет! Я сказал! - нервно завизжал мой друг, выглядывая из-за белой оконной занавески.
-Славик! Ну и выпусти родителей жены. Они и приведут!
-Хрен там! Не хотят! Матерятся на меня! Надо их пристрелить!
"Бл..дь! В таком нервозном состоянии он реально может застрелить!" - думал я, лихорадочно перебирая варианты дальнейших своих манёвров.
Надо ведь успокоить парня, а затем предложить подходящий для него выход.
Понимает ведь, что ждёт его тюрьма.
И заложников захватил, и оружие похитил, и самовольно покинул воинскую часть.
Лет на двадцать может присесть!
-Славик! Так родители ни в чём не виновны! Зачем их стрелять? - крикнул я, выглянув из-за дерева.
Ствол автомата, высунувшись из окна, мгновенно уставился на мою глупую наивную голову:
-Петро! Мы с тобой друзья! Но если ты полезешь сюда, застрелю!
-Зачем мне лезть? - усмехнулся я, подходя к окну. - Хочешь, стреляй. Только в чём тебе польза? Своих стрелять - дурное дело. Мы сейчас проезжали на трассе у памятника погибшим казакам. Тогда, в восемнадцатом году, постреляли да порубили казаки своих же станичников. И чё они доказали? Полхутора вашего опустело навсегда!
Славик выглянул в окно, присматриваясь к толпе на улице:
-Ты чаво вспомнил Гражданскую войну?
Не ответив ему, я спросил:
-Славик! А ты тогда, в восемнадцатом, на чьей стороне был бы?
Гаврилов что-то буркнул в ответ и притих.
А затем крикнул:
-За настоящих казаков я, за белых! А красные - предатели Дона! Присягу нарушили, перешли к новой власти. Думали, Советская власть земли им побольше даст. Хрен там! Последнее отобрали! Отец Наташки рассказывал, как продотряды последнее зерно по амбарам шарили. Штыками землю тыкали, искали спрятанный хлеб. И расстреливали казаков, которые зерно спасали. А семьи казачьи потом с голоду пухли, умирали! А потом всех загнали в колхоз. Денег не платили, выдавая лишь чуток зерна. На прокорм. А уехать никуда нельзя было, паспортов специально не давали. Как рабы! Вот тебе и красные!
Выслушав гневную контрреволюционную речь Славика, я понял, что стрелять родителей жены он раздумал. Поэтому принялся за разум ревнивого курсанта:
-Славик! Включи логику! У тебя времени очень мало. Из Михайловки едет взвод ВэВэшников. Нам сказали, это такие отморозки, которые не станут с тобой разговаривать.
