Жрец

заработаешь, и чести дома не уронишь. Не придется венчать грешников.
-Но они любят друг друга! Как можно говорить о наживе…
-А если его родители убьют такую поганую невесту? А если она вздернется? Или он утопится? Нет, родители должны знать. У юноши блестящее будущее, наверняка, ему уже подыскали партию, а девчонка еще молода…отойдут. А если нет – не наша забота. Существовать же на что-то жрецы должны, одним бюджетом не насытишься. Так что, либо ты сделаешь так как я сказал, либо кто-то другой из наших жрецов сделает это, не бойся, найдутся.
Медер восставал внутренне против этого решения. Но разум говорил, что родители обоих должны знать. А если совершать уже подлость к влюбленным, то почему бы не совершить и благодетель, взяв деньги? В конце концов, с этих денег, с пожертвований кормит Церковь нищих и бесприютных. Сама существуя на казенном довольствии, но почему же не искупить подлость благом?
Медер понимал, что это больше похоже на самооправдание. Но что он мог? Отступить? А куда отступать?
И вот уже музыка не уносит его к небесам, привязывает к земле и вдавливает. Медер впервые слышит, как она громка, как страшна, и возвещает не о чем-то радостном, а о неизбежном страшном суде над сами собой.
И Медер пишет письмо.
***
Идут годы. Он уже не удивляется новым отчетам, не удивляется просьбам (приказам) Дознания о доносах, не удивляется ничему. Его не трогает больше подкуп, Медер пытается поступать так, как правильно поступить, но правильно поступить именно для Церкви в частном случае. И это возвышает его.
Медер помогает нищим за счет своего жалования, выслушивает и сочувствует, всегда готов принять и поговорить, он – символ добродетели…
Но та добродетель церковная, за ней скрыто много чего дурного, много чего неявного, подлого и низкого. Медер искренне помогает людям, искупая слабость своего духа, но все глубже увязает в темных водах. Он теперь точно знает, с кем говорить, кого просить. Его боятся, его уважают, и он одинок.
А потом приходит смута. Вернее, началось все с того, что Король, еще будучи ребенком, очень хотел доказать своему младшему брату – принцу Мирасу, свою исключительность. Годы шли, а желание никуда не девалось и даже усиливалось.
А принц Мирас был человеком амбициозным, тщеславным и болезненно воспринимал все тычки и оскорбления. Стоило ли удивляться тому, что Мирас, отдавший всю свою ярость и неприкаянность на служение народу, вскоре стал обладателем мощной политической партии? Стоило ли удивляться перевороту?
Обстоятельства его были странными, туманными. Но Медер объяснил себе так: был Король Прежний, но ушел. Теперь Король Мирас.
Впервые войдя в королевскую залу, ставшую новой палатой Короля, Медер приветствовал правителя:
-Ваше величество, - чем изрядно расслабил Мираса, знавшего, какой властью обладают жрецы.
-Я рад твоей дружбе, - признался новый король. – Высший жрец, Медер.
-Я дружен со всеми, - не стал отпираться Медер. – дела трона мало интересуют слугу Луала и Девяти рыцарей Его. Религия должна идти рядом с политикой, но не пересекать ее.
-Разве религия не может прийти на помощь своему королю? – Мирас был само очарование. – разве не присягал ты короне?
-Корона имеет смертную голову, а жрец – волю Небес.
-Но смертная голова может служить благу, что одобрит воля небес, - Мирас ценил искренность в людях, даже если эта искренность была опасной. – скажи мне, высший жрец, разве всегда ты поступал на одно благо? Разве не прятал ты браки, разве не доносил ли исповеди, и, в конце концов, разве не благословлял ли ты тайно бастардов?
Замечание было правильным. Медер сумел вырваться в Высшие Жрецы, возглавил Церковь Луала и Девяти рыцарей Его, но что он для этого совершил, сколько раз и как…это тайна, за которую теперь жрец планировал расплачиваться, твердо веря, что под его правлением Церковь откажется от всех подлостей.
-Ваше величество хорошо осведомлены, - признал Медер.
-Послужи своему народу, как служит ему всякий жрец, - Мирас склонил голову в дружелюбном сочувствии…
***
Смута несет в себе смерть. Вскоре Медер понял, почему именно его Мирас призвал на свою службу. смерти надо оправдать перед народом.
-Объяви его врагом, - убеждал король своего жреца, заговаривая об очередном опасном своем советнике.
-Он не совершил преступления против церкви или Луала!
-Но он совершил преступление против своего короля.
-Пусть дознаватели объявляют тогда его предателем, - настаивал Медер.
-Дознавателей народ не любит, а жрецам верит, - признавался король. – объяви.
-Ваше величество, - чуть не плача, умолял Медер, но Мирас, показавшийся таким тихим и дружелюбным в первую встречу, жестко констатировал:
-Или так, или всей свободе церкви придет конец, я сделаю ее подвластной Дознанию!
И Медер, спасая своих братьев, свой народ, своего бога объявлял врагами. И снова объявлял. Благословлял карательный поход против не сразу покорившейся земли. И снова объявлял врагов, и призывал карать тех, кто творит заговор против своего короля. И снова действовал, опять и опять подчиняясь указанию короля…
-К этому ли я шел? – спрашивал Медер сам себя, провозглашая вчерашнего верного друга короны сегодня врагом перед народом. – Этого ли я ждал?
Спасения не было. Музыка, прежде священная, стала темной. Она резала, жгла, выла, выжигала, опаляла всякую надежду и всякое стремление к благу.
Просыпаясь, Медер не видел света за окном. Он не выносил тишины, но не выносил и разговора. Каждый день отравлял другой.
-Я просто хотел помочь людям! – в отчаянии кричал он вдруг во время заседания советников, сменившихся благодаря Медеру почти полностью.
-Я просто хотел нести благо! – умолял Медер, в отчаянии хватаясь за плащи своих послушников, ползая в молитвенном зале, пугая юных учеников, к которым пришли музыка и желание нести слово Луала и Девяти Рыцарей Его.
-Я просто верил…- в бессонную, очередную бессонную ночь, шептал в темноту Медер.
-Я преступник. И я несу народу вред. Я предал своего короля. Я предал Маару, я предал Луала, - объявил Медер в один пасмурный день народу и народ испуганно охнул.
Король бесновался, требовал покаяния, но Медер отвечал спокойно и безразлично:
-Я предал Луала, я был труслив, чтобы быть ему. Судите меня.
-Ты высший жрец моего королевства! 
-Я прошу вашего милосердия, - не отступал Медер. – Казните меня так, как казнили других по моему жесточайшему и подлому навету.
Мирас вздохнул, унимая гнев. Что делать с безумцами?
-Ты был верным слугой, - простился король со жрецом, а через три дня Медер, не дрогнув, ступил на эшафот. Абсолютно успокоенный, уверенный в правильности своего поступка и твердый в своей вере.
Он мысленно успел еще воззвать к Луалу прежде, чем дернуло стальным ожогом по коже, и даже увидел края открывающегося чертога Луала и бесконечный, сжигающий смертного свет.