Случай на станции Кречетовка. Глава XIII

неистовствовать, мороз крепчал, начались сильные метели. Бойцам Народной армии приходилось туго, дошло до того, что ополченцы поверх многочисленных одежек затягивались в одеяла с прорезью посередине — «манта». Сергей, к тому времени чуток овладевший испанским, помногу общался с людьми и, разговаривая с бесхитростными испанцами, с горечью видел, как былая решимость солдат Маневренной армии стала сходить на нет. Но и врагам было не слаще, фалангисты испытывали такие же тяготы, учитывая то, что среди них много южан и марокканцев.
      Но непогода все же сыграла на руку наступавшим, малочисленные заслоны националистов из-за скверной видимости не могли толком определить численность и маневры противника. Двадцать первого декабря республиканцы вошли в Теруэль — и дом за домом, квартал за кварталом овладели большей частью города.
      Но тут вмешался военный министр Прието, который решил показать миру великодушие нового правительства, призывая осажденных сдаться и попутно организуя эвакуацию мирных граждан. Но эти проволочки сыграли злую роль. Погода ощутимо улучшилась, националисты начали наступление на внешнем фронте и Новогодней ночью прорвались в город. Поспешно оставляемый республиканской пехотой Теруэль бы пал, если бы не вмешательство советских танкистов. Воодушевленные дивизии Сарабии вернулись на прежние позиции, и франкистам пришлось отступить. Седьмого января обескровленный гарнизон цитадели Теруэля поднял белый флаг.
      В центре города закрепились сорок шестая дивизии Кампесино, входившая теперь в двадцатый корпус под командованием полковника Франсиско Голана (брата которого Фермина — противника диктатуры генерала Прима де Риверы казнили в тридцатом). Воронову пришлось встретиться с командирами-ровесниками: Франсиско принял Сергея радушно, угощал добрым вином из замшелых погребов, балагурил. Валентино же еле сдерживал старую ненависть к русскому, говорил сквозь зубы. Странно, почему бывший шахтер так невзлюбил советского человека?.. Слывший отчаянным смельчаком малограмотный Кампесино, по сути, оставался недисциплинированным анархистом, как и в годы бурной юности.
      Воронову запала в сердце ночная посиделка в холодном зале муниципалитета. Бойцы организовали самодеятельный концерт: пели под гитару, читали стихи, смеялись над шутками доморощенных конферансье. Но искренний восторг невзыскательной публики вызывали концертные номера чудом оказавшихся там женщин. А одна зажигательная, в духе фламенко, песня очаровательной девушки с многочисленными повторами фраз и вскриками «ай-яй-яй» в полном смысле сразила Сергея. Майору уже доводилось слышать «Три красавицы небес», но эта удивительная певица наполнила народную песню такой неистовой страстью и темпераментом, что зажгла огнем мужчин в зале, и те разом влюбились в нее. Одетая в грубый армейский ватник и мешковатые штаны, несмотря на этот убожеский наряд — сеньорита поразительно хороша собой. Кудрявые волосы ручейками струятся по плечам, черные глаза сверкают обжигающим пламенем, а звонкий задорный голос — заставляет трепетать сердце. Восхищенные зрители не отпускали вокалистку, девушка спела песню на бис, но и в конце программы ее опять вызвали на сцену — таких восторженных аплодисментов Сергей ни разу не слыхал в жизни.
      Наверное, этот подарок судьбы... Воронов за дни пребывания в Теруэле раза три случайно встречался с Паломой (Голубкой), так звали певицу — радистку в штабе дивизии. Довелось даже покурить вместе на лестничном пятачке. Сергей не преминул выразить девушке восхищение и песней, и... неземной красотой исполнительницы. Что у него было дорогого... — серебряный портсигар, купленный по случаю в Барселоне. Он отдал вещицу Паломе на память...
      В республиканском лагере царила победная эйфория, но Воронов понимал призрачную видимость этой радости. Не один Сергей сообщал наверх о концентрации войск фалангистов на подступах к городу, о скороспелой отправке ряда частей на отдых, да и вообще о наступившей массовой расслабленности и упадке дисциплины в войсках. Но без толку... Воронов, как мог, старался пресечь такой настрой хотя бы в корпусе Модесто, но оказался одинок в своих потугах. Он видел, как над Народной армией нависала беда.
      Семнадцатого января националисты начали массированное наступление на Теруэль. Опять установились холода, а для Испании — редкая жесточайшая стужа, морозы перешагнули за минус двадцать. Число заболевших и обмороженных росло катастрофически. Обильные снегопады прервали подвоз подкреплений и провианта из Валенсии, в снегах застряла огромная автоколонна из четырехсот грузовиков.
      Переутомление и холод спровоцировали бунты в частях Народной армии. Складывалась крайне нервозная обстановка, когда карательные меры, наоборот, вызывали у бойцов еще большее сопротивление. В то же время, а Сергей знал это — у националистов бунтов не было, что говорило о большей нравственной устойчивости противника. Теперь, имея превосходство и в количестве бойцов, и в огневых и мобильных средствах, франкисты развернулись широким фронтом и стали методично оттеснять республиканцев к востоку. Прието и Сарабия пришлось вернуть интербригады, но и свежие силы уже ничего не изменили. Сковав республиканцев под Теруэлем, фалангисты совершили прорыв к северу в районе Альфамбры, продвинулись там на сорок километров и разбили в пух и прах две дивизии правительственных войск.
      Семнадцатого февраля Франко начал новое — последнее наступление на Теруэль, окружая город со всех сторон. Вытесняемые по периметру войска Сарабии несли большие потери и стали отступать. Три же окруженные дивизии успели выскользнуть из мешка, оставив соседнюю — сорок шестую без поддержки, и она оказалась заперта в городе. Части дивизии организовали круговую оборону, но бомбежка и непрестанный артиллерийский огонь франкистов наносили чудовищные потери. Ряды бойцов Кампесино таяли на глазах. Попытки республиканцев прийти на выручку сорок шестой, деблокировать Теруэль оказались тщетными... Кампесино пришлось прорываться самостоятельно. Двадцать второго февраля остатки дивизии прорвали кольцо насевшего противника, перешли реку Турия и соединились с основными частями Народной армии. В одиннадцать вечера Теруэль оказался полностью в руках фалангистов.
      Днем назад Воронов вымолил «добро» комкора и повел в атаку сборный полк сорок седьмой дивизии, надеясь пробиться в Теруэль. Многое двигало тогда Сергеем, но главной причиной стала Палома, желание спасти любимую девушку. Однако вражеским пулям чужды благие мотивы вероятных жертв. Сергея тяжело ранило в надплечье, истекающего кровью майора-республиканца увезли в тыл и потом переправили Барселонский госпиталь. Но сполна исцелиться в Испании так и не пришлось, Цикановский отозвал старшего лейтенанта в Москву, видимо, боялся, что могут «вообще залечить»...
     
      В раннее мартовское утро под сводами Французского вокзала Барселоны раздался звонкий девичий голос:
      — Команданте, команданте!
      Сергей оглянулся. К нему, протискиваясь сквозь толпы отъезжающих, спешила Палома. Он не мог себе поверить, она ли это — его Голубка, живая, в форменном платье, с букетиком алых гвоздик в руке.
      О чем они говорили тогда?.. А может, молчали, устремив взоры и тщетные помыслы друг на друга. Он ничего не помнил. И лишь когда она поцеловала его на прощанье, он обнял ее и прошептал:
      — Lo siento y adiоs, mi amor (прости и прощай, любовь моя)...
      Она тихо заплакала, да и его прошибла горькая слеза.
      Им никогда не быть вместе, никогда...
      Осталась только песня (Воронов потом отыскал перевод на русский):
     
      Три красавиц небес шли по улицам Мадрида
      Донна Клара, Долорес и красавица Лолита,
      И по улице одной в самом бедном одеянье
      Нищий бледный и худой попросил о подаянье,
      Донна Клар дала ему лишь одну реалу,
      Долорес была щедра и дала реалов пару,
      А красавица Лолита, не имея ни реала
      Вместо золота она бедняка поцеловала,
      В это время проходил продавец букетов рядом
      И его остановил нищий изможденным взглядом
      И букет прекрасных роз он купил за три реала,
      Той девице преподнес, что его поцеловала,
      А на утро город знал, что по улицам Мадрида
      Ходит девушка одна и зовут ее Лолита...
     
      — Товарищ майор, — громкий голос Алтабаева вывел Воронова из мечтательного оцепененья, — наши собрались...
      Сергей встрепенулся, поднялся с планшетки, заткнутой под зад в качестве сиденья, повел плечами, разгоняя затекшие мышцы.
      — Какие дела, сержант... — ребята в засаде ничего не сообщали?
      — Молчат пока... Тут я, товарищ майор, велел бойцу забраться на огроменный тополь и следить в бинокль за другим берегом Паршивки, — парень почесал затылок. — Пойменный луг как на ладони, но на бугре — сквозь плотный дубняк ничего не различить.
      — Молодец, сержант, оперативно сообразил, — похвалил Воронов и в раздумии произнес. — Но, думаю, в приречных кущах немцу не отсидеться, перекантует малость и двинет дальше... Только вот куда, гад, попрет? — закончил он тихо, надеясь, что Ширяев станет отходить назад к Кречетовке.
      — Вот и ладно! — Алтабаев воспрянул духом, не расслышав последние слова Сергея. — Дальше там колхозные поля до лесочка Дубровка, ровные зеленя четко просматриваются. Нормально видать также дорогу со стороны Зосимова, — и солдат, сотворив простецкое выражение, поинтересовался. — Товарищ майор, группа московского лейтенанта со стороны села поедет, — и, как бы уточняя с хитрецой прибавил, — или как?..
      Воронов поглядел на циферблат Кировских, прикинув в уме, ответил:
      — По моим подсчетам, лейтенант Юрков скоро появится на той грунтовке. Другого пути у него нет... — и косо взглянул на сержанта. — Да чего спрашиваешь, будто сам не знаешь? Смотри, Алтабаев... тут не до шуток...
      — Виноват, товарищ майор, не сообразил сразу, — и уже по уставу. — Разрешите узнать у дозорного, что там происходит...
      — Да пойдем вместе... — Сергей и не думал сердиться на расторопного тэошника.
      Командир и солдат продрались сквозь буйно разросшиеся кусты и вышли к толстенному тополю, возрастом лет под семьдесят. Нижние толстенные ветви усохли и местами обломались, но разлапистая верхушка еще густая и зеленая.
      Воронов задрал голову вверх и наконец различил бойца, словно диковинная птица, примостившегося в зеленом гнездовье.
      — Как, храбрец, туда забрался, — удивился Сергей, — ствол-то в два обхвата?..
      — Сразу видно, товарищ майор, что вы не сельский, — улыбнулся хитрющий Алтабаев, — тут деревенская сноровка нужна.
      — А почем ты знаешь, Алтабаев... откуда родом будешь?
      — Из Предуралья, там, в Башкирии, лесища ни чета здешним... — протянул сержант с гордостью, потом пояснил, указав рукой поодаль. — Приставили палый ствол с ребятами, по нему боец и взгромоздился, как белка.
      — Да молодцы, ничего не скажешь! — похвалил Воронов. — Ну, давай, выходи на связь, — добавил шутливо.
      — Санек... — шумнул сержант, — чего там видно! — и сразу обмолвился.