Случай на станции Кречетовка. Глава XII

        


       Роман Денисович Ширяев отчетливо понимал, что ночью идти на станцию, чтобы с грузовым составом покинуть Кречетовку — подобно смерти . По темному времени легко напороться на патруль или охрану воинского эшелона. Бойцы не станут долго раздумывать и после предупредительного залпа положат на месте. Небо уже заволокло черной пеленой, не зги не видно — тут уж немудрено ноги переломать на путях, да и заграбастают целехонького, как раз плюнуть, ударом приклада положив оземь. Риск крайне неоправданный. Определенно стоило переждать, залечь до рассвета.
      Прокралась соблазнительная мыслишка: «А что, если вернуться опять к Устинье, на мягкие перины шинкарки...» — но быстро отмел искушение, хотя плоть возбужденно трепыхнулась, памятуя о недавней неге. Операм не трудно будет отследить дневные маршруты исчезнувшего инженера, собственно, так он бы и поступил, окажись на месте чекистов. Вопрос только в том, сколько у «органов» наличных сил... Устинью гэбэшники вычислят на раз, и вполне возможно, что дура-баба уже дает против него признательные показания.
      Вернуться на чердак детского садика вариант, честно скажем — никудышный. Не хватало беглецу еще перемазаться в голубином помете, в изобилии устлавшем проемы меж потолочных балок. Короче говоря, прилечь там не удастся, а сиднем выдержать до восхода солнца удовольствие ниже среднего...
      Остается одно — ночевка в домике поездного кондуктора Ефремыча. Навряд в том глухом месте Ширяева видали, да и насколько известно — дедок вечером отбыл в очередную поездку.
      А впрочем, зачем слишком переоценивать местных чекистов, пусть даже теперь стали опекаться чином из Москвы. После убийства Пахряева прошло уже девять часов. Допустим, оперативники вышли на деповского инженера по горячим следам... Прохожий заметил мотоцикл у стройучастка — тут не сложно сложить два и два... Но почему тогда так валандались? То, что агента не взяли еще в депо или у Устиньи, говорит о многом — похоже, у ребят из транспортного отдела и смежных структур не было в то время никаких улик. Но охранение у дома уже выставлено, значит, получив новую информацию, пошли по нужному следу. Альберт наверняка знал, что теперь уже успели допросить людей, имевших к Ширяеву прямое отношение. Даже рассуждая поверхностно, зацепок к нему найдется под завязку... Да тут и к бабушке не ходи — чекисты ищут конкретно деповского инженера, но, слава Богу, пока неудачно, да и темная ночь тому помощница.
      Ширяев чуть ли не на корточках обошел с юга дощатый забор детского садика и, только оказавшись на Садовой улице, передохнул, прислонясь к шершавым доскам спиной.
      И тут до Романа Денисовича наконец дошло, что по-прежнему совершает нелогичные и даже неоправданные для разведчика-профессионала поступки. Ну пусть по злобе расправился со снабженцем Машковым, а зачем тогда приспичило ликвидировать уркагана Лошака и бойца ТО Пахряева... Не лучше ли, почуяв надвигающуюся опасность, вместе с женой покинуть Кречетовку, но предварительно позвонить в депо, ссылаясь на болезнь. Тем самым выиграл бы время, когда там еще Конюхов-Лошак признается — получалось сутки в его пользу... А агент с Татьяной оказались бы уже далеко, там, где супругов никто не знает, да и не найдут ни за что, ведь паспорта и другие удостоверения личности выполнены так, что комар носа не подточит.
      А вот теперь он мечется в трех соснах, как загнанный зверь, и не знает толком, что предпринять. Разведчик не строил иллюзий, что после обыска в квартире чекисты не обнаружат неопровержимых улик шпионской практики. И уже утром Кречетовка будет перекрыта, в окрестностях станции поставят дозоры — это так, если сыскари не полные дилетанты. Выходит, Альберт сам себя — по чистой дури загнал в тупик.
      Но, как ни крути, за ночь преследователям не провернуться... но и беглец до рассвета вынужден остаться на месте. «Ладно, — сказал себе Роман Денисович, — утро вечера мудреней (однако как цепко въелись в сознание эти русские пословицы и поговорки). Нечего паниковать по-пустому — где наша не пропадала...»
      И агент осторожно, как ночной хищник, неслышной походкой направился вдоль темной улицы, прижимаясь к заборчикам спящих домишек. Роман Денисович основательно знал Кречетовку, изъездил на велосипеде и мотоцикле поселок вдоль и поперек. Потому инженеру не стоило труда, хотя ни зги не видно, добраться до усадебного участка кондуктора Ефремыча. Ширяев не стал искушать судьбу и тихонечко перелез поникший плетень, затаился в кустах. Кажется, тихо... Достав «Парабеллум» медленно приблизился к темной террасе дома. Никого. Ступил на скрипнувшее крыльцо, вспомнив, где вагонник прячет ключ, пошарив по стене, отыскал в ложбине шалевки и отпер дверь. Проникнув в пристройку, Роман Денисович даже не стал заходить внутрь дома. Сняв ботинки, завалился на колченогий топчан — летнее лежбище кондуктора.
      Но после столь напряженного дня сон не приходил к нему. В голову лезла надоедливая ерунда, отголоски случайных мыслей, всполохи незавершенных или запланированных прежде дел. Пытаясь настроить себя на спячку, разведчик решил подумать о событиях, приятных для души, умиротворенно успокаивающих. Но вышло, наоборот — стал мерещиться рыжеватый боец Виктор Пахряев, заколотый сегодня за задами мастерской НГЧ. Парень, как бы уже мертвый, с кровянистой пеной у рта, пытался сказать нечто полезное, крайне необходимое и нужное теперь Ширяеву. Роман Денисович вконец извертелся на жестком топчане в попытке отогнать дурное наваждение, убеждая себя, что привиделась явная чушь. Он ведь не впервые лишает человека жизни, да и подобные сантименты сегодня не ко времени. Рефлектировать по поводу своеручно убитого человека могут только неоперившиеся юнцы, недавно лишенные маминой сиси.
      Измотанные нервы и усталость брали свое, и уже стало трудно отличать явь от приливами наплывающих грез. Альберт понял, что засыпает…
     
      Обшарпанные стены столичного вокзала, давно окрашенные ядовито зеленой краской, в полутьме приобрели сыровато-землистый оттенок. Цвет источенной солнцем и временем могильной плиты. Народу было с избытком... Люди в одежде, лишенной выразительности, шли, уткнув голову в пол, — одним словом, обезличенная серая масса. Толпа поспешно растекалась, исчезая бесследно в многочисленных вокзальных закоулках-лабиринтах.
      Альберт пытался найти проход в метро, надеясь увидеть привычные очертания эскалатора, уходящего в подземное чрево. Но указатели отсутствовали. Только неведомым подсознательным чувством удалось отыскать узкую лестницу с истертыми ступенями, круто уходящую вниз. Одиноко спускаясь, не слыша характерного звука поездов подземки, разведчик было подумал, что направляется на некий технический этаж. Но вскоре вышел на пустой перрон, туманно мрачный и холодный. И тут его внезапно осенила тревожная мысль: «А куда ехать, куда собрался...» — спросить не у кого, да и поездов, по видимости, не намечалось. «Неужели угодил на заброшенную или нефункционирующую по военному времени линию...» — на душе скапливалась тяжесть.
      Альберт прошел перрон насквозь, так и не поняв, где находится. Поднялся по противоположной лестнице и оказался в длинном коридоре, освещенном редкими тусклыми лампочками. «Ага, видимо, это переход между подземными вестибюлями... Но куда тот ведет? — стало тревожно. — Уж не мышеловка ли это, специально заготовленная для простаков, которых заманивают, чтобы похитить для неблаговидных целей». Агенту пришлось прибавить шаг, а затем побежать, ускоряя темп, по уходящему в неизвестную даль коридору. Сердце екало в груди, впрочем, он внутренне готов ко неожиданностям — офицеру ли бояться... Но вдруг Альберт понял, что безоружен — ни «Люгер», ни «Вальтер» не отягощают закрома куртки и поясной ремень за спиной. Разведчик похлопал себя по карманам: «Черт возьми?» — у него нет никаких свидетельств, ни денег, ничего нет — абсолютно пустой. И вдруг стремительно начали покидать силы, ноги стали свинцовыми, еле передвигались. Каждый шаг совлечен с чрезмерным усилием воли, ступни еле тащились по полу...
      И Альберт отчетливо осознал, что оказался в переходе между корпусами берлинского госпиталя. Да и одет в больничную пижаму, а на ногах войлочные тапочки.
      Агент помнил этот проход, там в конце потайная дверка... Дверца из кошмарных снов, через которую попадаешь в некий закуток, где легко затаиться, переждать... А потом, как ни в чем не бывало, объявиться на третьем этаже, у седьмой палаты. На душе потеплело. А вот и тот дверной проем, точнее, малозаметный лаз в стене, Альберт мышкой юркнул в потайную сень. Оказавшись в захламленном строительным мусором и поломанной мебелью чулане, стараясь не пораниться об обломки искореженных кроватных железяк, протиснулся к противоположной двери, выходу наружу. Сквозь дощатые щели пробивался яркий свет. Он слегка приотворил створку. Пахнуло густым больничным настоем. Промелькнул белый халат сестры милосердия, некто громко заговорил по-немецки. И Альберт облегченно вздохнул: «Наконец-то выбрался из передряги...»
      Но тут мерзопакостно резанул вопрос: «А кто я в действительности?»
      Кто — оберст-лейтенант Арнольд Альберт, инженер-паровозник Роман Ширяев или вовсе незнакомый, подобранный в недрах Абвера персонаж по имени Смагин Валентин Григорьевич... Тот тоже железнодорожный инженер, работник подмосковной станции, а теперь числится в командировке в другой области. Но эта новая личина еще не стала второй кожей, разведчик еще не вжился в этот неведомый и далекий от текущей жизни образ, чуждый привычному естеству. Да, будь неладна эта конспирация — но и без нее никак нельзя. Так кто он сегодня в конечном итоге? Как звать-величать самого себя, еще находящегося в Кречетовке... И пришла утешительная мысль, пусть все остается по-старому, и он пока — Роман Ширяев.
      Роман Денисович пробудился... кошмарный флер улетучился. Еще не осознавая, где находится, отметил машинально, что подобные грезы не редкость... Но он уже приспособился ориентироваться в снящихся лабиринтах и умеет находить спасительный выход.
      И уже окончательно проснувшись, трезвым умом Роман Денисович явственно понял, осмыслил ночное видение. И то, что остается Ширяевым, пришлось по душе.
      Да, судьба загнала в незавидное положение, крайне дрянное. Как теперь выпутаться из возникшей патовой ситуации. По сути, агент в ловушке. Ночной кошмар только подтвердил подсознательные страхи и неуверенность в собственных силах. И только слепой случай поможет Альберту выбраться из западни, в которую втюхался по собственной глупости. Иначе и не назовешь...
     
      Сквозь сделанные с расстекловкой окна террасы уже начала пробиваться предрассветная синь. Ширяев посмотрел на часы — половина четвертого. «Тянуть кота за хвост — не тот случай...» — беглец быстренько поднялся, ополоснул лицо из ржавого рукомойника с пимпочкой, прибитого к глухой стене. Вышел во двор, поутру спросонья — зябко, инженеру уже давно не доводилось вставать в такую рань. На западе, пока погруженном в ночь, изредка грохоча,