Осенний реквием

пьяным исчезает. Сгребаю с полки пару бутылок французского арманьяка, бутылку абсента и текилу.
Одежда. Джинсы, тёплый свитер, майка, носки, трусы, вязаная шапка, перчатки, ремень. Пожалуй, пора поменять куртку и ботинки на «потеплее». Не забыть про бритву и зубную щётку. Вот она мечта о наступлении коммунизма. Ты приходишь в магазин, берешь, что тебе нужно, сваливая старое шмотьё на пол прямо в центре зала. Деньги исчезли, как инструмент.

Мы стоим посреди зала игровых автоматов. Тёма держит меня за указательный палец левой руки. В правой я сжимаю восемь жетонов. Наша мама разрешила только восемь. Оставшаяся сдача пойдёт на колу и ведёрко попкорна.
- Пару кругов наперегонки, на машинках?
- Паааап! Неет, - тянет сын.
- Снова, зомби?
- Да! – он прыгает от счастья.
Мы раз в месяц ходим в этот кинотеатр на очередной мультик. Но именно эта банальная, тупая игра есть верх его детских восторгов. Артём сжимает пластиковый пистолет, стреляет, одновременно болтая со мной:
- Пап, видел как я его? Спорим, что в этот раз я больше пройду!
Жизнь сыграла с нами злую шутку.

Распахнутые двери видеосалона манят внутрь.

Лучшие фильмы про зомби:
«Стая (Орда)»,
«Репортаж 2: Репортаж из преисподней»,
«Зомби 2 (Зомби: Пожиратели плоти)»,
«Возвращение живых мертвецов 3»,
«28 недель спустя» (2007),
«Возвращение реаниматора» (2003),
«Реаниматор» (1985),
«Рассвет мертвецов» (2004),
«28 дней спустя»,
«Ночь живых мертвецов» (1990),
«Конура» (2009),
«Добро пожаловать в Зомбилэнд» (2009),
«Змей и радуга» (1988),
«Про любовь: Медовый месяц зомби» (2004),
«Планета страха» (2007),
«Репортаж: Прямая трансляция из Ада»,
«Я – Зомби: Хроники боли» (1998),
«Зомби по имени Шон» (2004),
«Тупик» (2008): реалити-шоу зомби,
«О любви, о смерти» (1994): с кладбища с любовью.
Брожу вдоль длинных, забитых пластиком, полок. Огромный выбор сегодня на вечер.

Зо́мби (от банту-конголезского «nzambi» — «бог») — в общем случае обозначение живого человека, полностью потерявшего контроль над собой и своим телом и подчиняющимся чьим-то приказам (будь то в результате действия каких-то препаратов, заклинаний и пр.). В переносном смысле обозначает человека, находящегося под сильным влиянием чего-то - как правило, каких-либо увлечений.

На самом деле, весьма не точное определение случившегося с нами. Весьма не точное.

Доклад агента № К212 (психологический анализ собственного состояния инфицированного объекта):

«Процесс заражения и адаптации организма к инфекции можно разделить на несколько стадий.
В момент воздушно-капельного попадания вируса внутрь организма человек чувствует безумный голод. Теряет разум и внутренний контроль при виде крови. Несколько дней (около недели) не может остановиться, нападая и поглощая не заражённых жертв. Кровь инфицированных не рождает жажды, скорее наоборот, отталкивает от себя. Обостряются обоняние, вкусовые рецепторы. Постоянный приток сил. Обычная пища отторгается организмом.
Постепенно Ты начинаеш анализировать происходящее, делать выводы. Осознаёш своё превосходство над ситуацией и слабостью жертвы. Чванство и высокомерие переполняет всё твоё существо. Смакуешь убийство, слёзы и мольбы пищи. Идеализируешь собственные моральные и умственные возможности. Превозносиш себя над природой. Дирижируешь процессом убийства. Принимаеш жажду внутри себя за божий дар и новый виток эволюции.
Ты, твою мать, особенный. Именно голод и чужая кровь сделали тебя таким. Возрадуйся! Алилуя.. »

Чёрный строгий костюм резким хлопком закрывает папку и перестаёт читать. Вскакивает над столом, чуть наклоняясь вперёд, нависает над кругом сидящих. Повышая голос, кричит:
- Так что вам ещё надо? Какие доказательства? Что мы ждём от этих тварей! Милосердия! Пора принять решение и уничтожить город. Стереть с лица земли, как главный источник опасности заражения всей страны. Так имейте же смелость взять на себя груз ответственности, в соответствии с золотом на ваших погонах, - его истеричный голос разносится глухим эхом по бетонному бункеру.

Главный редактор Арон Натанович, за глаза «Иван Иванович». Старый, склочный, потрепанный жизнью, женой, детьми и внуками еврей. Сдвинув указательным пальцем массивные очки на лоб, упёрся липким мутным взглядом мне в глаза.
- Вы, молодой человек, хотите стать штатным сотрудником нашей газеты? – он искренне, не естественно картавит и шепелявит, предполагая, что сей фоновый дефект характеризует его, как мудрого и независимого редактора в меру оппозиционного, «независимого» издания.  Я пару лет отираю здесь стены и расшатываю стулья. И понимаю уровень «независимости».
- И что мне это даст?
- С Вами приятно разговаривать. А что Вы хотите?
- Торжество мирового пролетариата и стабильный рублёвый оклад в эквиваленте равному тысячи американских долларов.
- Восемьсот и будем друг другу рады на официальной основе, согласно штатному расписанию.
Так в моих дырявых карманах появилось стабильное количество денежных знаков, а в душе самоуверенность в собственном журналистском обаянии. Приятная новость. Надя купила бутылку красного чилийского вина, пожарила картошки и призналась в беременности.
Я долго стоял на коленях и целовал её живот.

Над ржавыми крышами города всё чаще стали летать небольшие беспилотные самолёты. Большой брат следит за нами. Где же та камера, в которую я смогу передать свой прощальный привет в зону благополучия, размеренного карьерного роста, постных семейных сплетен за скучным обедом, в зону постепенного увядания, медленной старости, маразма, беззубого рта, очереди за социальным молоком, аккуратного холмика на кладбище. Передать привет с борта нашего краснознамённого Титаника.

Вечером мы сидим вместе у камина. Во дворе мелодично тарахтит дизельгенератор. Лена постепенно перестаёт бояться меня. Она рассказывает мне о своих богатых родителях, учёбе в Англии. Пытается спрашивать о моём прошлом, о моей семье, работе, моём мире. Я молчу.

Где-то там, на Воронежской улице на сером бетонном заборе написано «Вчера никогда не вернётся и завтра никогда не наступит». И я готов подписаться под каждой буквой.

Резкая полифоническая трель дебильной мелодии пугает девочку. Она срывается с места и стремглав бежит в подвал. Запирает за собой дверь.
Звонит мой мобильный. Я совсем забыл его рингтон. По старой дурацкой привычке я постоянно заряжаю его. Хотя не пользовался им уже несколько недель. Собственно, всего один раз с момента заражения. Они тогда снова нашли меня и уже попросили. Ведь я вышел из-под их влияния. Потерял контроль. Приказывать мне, в сложившейся ситуации, безуспешно. Но я пошёл им навстречу и написал тот отчёт.

- Привет! Это ты? – сто лет не слышал его голос.
- Да. Как ты нашёл меня?
- Твой номер. Просто подумал: «А вдруг?». И оказался прав! Ты ведь никогда не расставался с трубкой.
- Особенности профессии. Ты же понимаешь. Как там Света?
- С ней всё хорошо. Твои живы?
- Нет.
- А ты? Что с тобой? Ты заражён?
- Да. Хочешь понять -  как это?
- О господи! Наверно, нет. Не хочу.
- Я вряд ли смогу чем - нибудь тебя обнадёжить. Всё это произошло именно с нами, а не с кем-то другим.
- Не будь так жесток. Я ведь всё понимаю.
- Понимаешь? Артём убил Надю. Убил и съел собственную мать. Ему шесть лет. Он живёт в Лопухинском саду, в парке напротив нашего дома с другими больными мальчиками. Они уже не умеют разговаривать. Дети не могут перенести, пересилить свой голод. А я... Ты хочешь узнать, кого съел я?
- Нет, прости. Прости меня.
- Ты понимаешь, что просишь прощения у зомби?
Белое полотно тишины растянули меж нами сотни километров мобильной связи.
- Здесь, за кольцом блокады сложно понять, что же там у вас твориться. Я не знаю, что тебе сказать. Ты всегда был мне дорог. Я скорблю по Наде и Артёму. И по тебе тоже.
- Наверно я должен поблагодарить тебя?
- Перестань! У вас осталось две недели. Они приняли решение. Сейчас полностью эвакуируют приграничные зоны. Локальная ядерная атака. Я хочу попрощаться с тобой.
- Прощай!
Брызги разбитого мобильного отскакивают от стены напротив.

Арт-группа «Война» выкладывает из мёртвых тел на дворцовой площади слово «Welcome». Прекрасный получиться снимок с высоты полёта беспилотника.

Моё сознание пляшет, рвя грани между прошлым и настоящим. Мутный коктейль из воспоминаний  и действительности. Рваный ритм моей жизни. Я теряю способность различать что же происходит на самом деле, а что лишь плод моей памяти.

Постепенно связь с жизнью вне города пропадает. Перестаёт работать радио, телевизор мерцает серым экраном, исчезают мобильная связь и интернет. Нам больше некому врать.

Пытаюсь вспомнить, как же это случилось:
«Тридцать первое августа, митинг оппозиции перед Гостиным Двором. Не больше тридцати человек истерично кричат в мегафоны, размашисто машут чёрными флагами, на груди мятые бумажки с протестами, худые немощные тела распластываются в знак протеста на холодном асфальте. Санкционированная истерика. Случайные прохожие обыватели кидаются прочь от этого опасного, сумасшедшего действа. Четыре бронированных  полицейских Урала, парящий в небе военный вертолёт,  машина скорой помощи, ОМОН в боевой раскраске с железными щитами и в чёрных блестящих касках. Длинные эрегированные резиновые дубинки в руках, вздёрнуты в небо.
Сжимаю холодный пластик фотоаппарата. На спине размашистая надпись – название газеты. Снимаю. Хорошие фотографии людской агрессии. Вот лица «несогласных» искажены страхом, ненавистью, болью. В сухих, беззубых ртах стариков бьётся визгливый, сумасшедший протест. Суровые, пустые лица палачей в форме. Блеклые взгляды безразличия прохожих. Сутолока  журналистов на фоне локальных очагов трагедии. Цветные фотографии красочных сцен, современная интерпретация картин Брюллова «Последний день Помпеи». Я хорошо на них заработаю.
Ещё пару снимков. Лица активистов, управляющих процессом. Лица иностранных журналистов, наскоро берущих интервью у  людей, сидящих на тротуаре. Знакомые лица заинтересовавшихся прохожих, лица симпатизирующих милиционеров. Я всегда тешу себя, что в этом - мой гражданский долг. Мой протест желтизне прессы, двуликости моей основной работы, моей жизни. Моё собственное оправдание внутреннему журналисту, фотографу, неудачнику, лжецу, филёру, Иуде.
Массивные чёрные тучи прорываются нам на головы густым грязным ливнем. Мы поднимаем вверх голову и глотаем капли дождя. Сладкий привкус на языке. Дети дьявола начинают плясать внутри меня. Голод, мой голод жгёт меня. Серый кисель из пространства, времени, действа. Внутри, как мучные комочки, одиночные воспоминания произошедшего.
Я вцепился в горло высокому мужику в чёрной косухе, он судорожно цепляет руками воздух, стучит ногами. Коренастый омоновец и седая старушка разрывают вдвоём мужчину в жёлтой куртке с надписью «Деловой Петербург». Чёрный тонированный лексус обступает толпа, мужчина в строгом костюме стреляет в нападающих. Машина резко стартует с места и бьётся в фонарный столб. Толпа настигает его, вытаскивает извивающееся тело наружу. Падающий дымящийся вертолёт на крышу Гостиного двора.
Монотонный голос диктора из автомобильного приёмника:
- Дорожная ситуация в эти дни неблагоприятная, особенно на