ОСЕННЕЕ УМОНАСТРОЕНИЕ

        История и логика. История имеет временной (темпоральный) характер, а логика имеет вневременной (условно, вечный) характер. История случайна, ее события случаются, бывают иногда. Логика не случайна, в ней имеют место значения, которые есть, действуют, функционируют всегда. В истории события времени следуют друг за другом, в логике же они следуют друг из друга, выводятся. Поэтому временная последовательность носит реальный характер, а логическая последовательность – необходимый характер.
        Можно ли тогда говорить о логике истории и истории логики? Можно, потому что можно говорить о чем угодно. Другое дело, говорить осмысленно. Осмысленно (символически, метафорически) говорить о логике истории можно, если иметь в виду диалектическую логику истории. Об истории же логики можно говорить как осмысленно, имея в виду то, что это история как и сама логика имеет диалектический характер, так и значительно, но в таком случае (значении) она будет иметь исторический, буквальный характер.
        Если мы говорим о логике истории, то мы уже начинаем заниматься диалектикой, то есть, исследуем, выясняем, при каких условиях возможно взаимное проникновение логики и истории. В каком смысле логика становится историей, а история – логикой, оставаясь собой. Диалектика определяет какой характер носит связь между логикой и историей, является она живой или мертвой, механической.
        Важно понять, есть ли в логике временное, историческое измерение. И соответственно не менее важно понять, есть ли в истории логическое измерение. Смысл в азу можно сказать, что история измеряется числом. Результатом историческое исчисления, то есть, исчисления дат истории как ее фактов является историческая статистика. Она поддается счету. Поэтому в ней есть некоторая математическая закономерность. Другое дело измеряется ли история смыслом, то есть, есть ли смысл, а не только значение в истории, в ее событиях? Это спорный вопрос. Бесспорно, что история описывает не только исторические события и их последовательность в истории, то, как они следуют друг за другом, но и пытается объяснить какое значение они имеют друг для друга и для самой истории в целом и в этом качестве для человека, в жизни которого случаются.
        Вот то, как человек осознает значение исторических событий, следующих во времени, осмысливает их, является ли задачей историка, однозначно сказать трудно. Этим может заняться философ, чьим предметом как раз является смысл, а не значение, того, что было, есть и будет. Философ, а не историк, занимается диалектической логикой, то есть, такой логикой, которая находит в следовании событий друг из друга, их выведении не числовое, формальное значение, а содержательный смысл.


        Человек и Бог. Говорят, что человек есть образ и подобие Бога. Что имеют в виду люди, когда так говорят? Серьезно подумав, можно сказать, что Человек есть образ Бога в том смысле, что образом Бога как Духа является человеческая душа. Она есть печать Божественного духа на человеческом теле, то есть, представление Бога в лице человека. И как такое представление человеческая душа является началом уподобления человека Богу в собственной жизни в качестве уже творческого деятеля. Иначе говоря, человек уподобляется Богу как Творцу, вдохновляясь Им.


        Любовь. У кого я не спрашивал, все поголовно утверждают, что любовь – это чувство. Но вот взаимное ли это чувство? Оно бывает и не взаимным, но не по желанию любящего (любящей), а как раз по не желанию тех, кого любят. И потом любовь – это не только чувство, но и мысль, - ведь думают и говорят о том, что называется «интеллектуальной любовью» (“amor intellectualis”), - и действие. Она есть еще и отношение между субъектами, которые думают, чувствуют и поступают каким-либо образом, имея в виду либо себя (себялюбие), либо другого.
        Как чувство любовь есть симпатия или сочувствие как влечение к состоянию чувств того, кого любишь. То есть, ее или его чувства тебе не безразличны. Вряд ли, любовь есть безразличие к чувствам другого человека. Тебе не безразлично отношение к себе того, кого любишь. Не безразлично отношение к себе и себя, ведь и к самому себе человек относится как к другому, - просто в случае себялюбия другим является он(а) сам(а). Себялюбие – это позитивное чувство к самому себе.
        Но тут не может не возникнуть проблема понимания и признания любви как ответа на любовь иного, другого. Это та же любовь, или иная, не активная, самодеятельная, свободная, полноценная, а лишь пассивная, покорная, не полноценная. И еще: может ли любовь человека к Богу быть полноценной? Или она несовершенная, не настоящая любовь?
        На такого рода вопросы можно ответить так: если Бог есть сама любовь, то есть, любовь безграничная и бесконечная, то, естественно, человек в любви пассивен и, в лучшем случае, он может заразиться божественной любовью, стать только частью полноценной божественной любви. 
        Однако вернемся к ответной человеческой любви. Можно ли заразиться любовью от другого человека? («Все люди болеют своими болезнями и только любовники болеют венерическими болезнями – болезнями Венеры как богини любви»). Можно, но лучше быть причиной ответной любви, чем ее (причины) следствием или последствием. Для любовного заражения требуется сила любви, превосходящая возможности одного человека. То есть, чтобы любовнику вызвать ответную любовь не следует быть самонадеянным, но нужно положиться на силу любви, на силу ее божества. А для этого необходимо уже любить саму любовь, которая есть бог или богиня. Тогда любимая или любимый есть тот человек, в котором любящий (любящая) видит воплощение богини (бога). Таким образом, получается, что бог или богиня, скрываясь за человеческими фигурами, любит сам(у) себя. Любовь любит любовь.
        Любовь невозможна без телесной близости как выражения душевной связи. Душа вдохновляется любовью, ее духом – Амуром (Эротом) и Венерой (Афродитой), - и воплощается в любовном занятии – близости тел людей, любящих друг друга.
        Любовь тогда любовь, когда близость обостряет чувства, а не притупляет их.


        Комментарий на комментарий (или еще раз о системе мысли). Прежде, в предыдущих заметках, я уже заводил речь о мнении Льве Толстого о системе философии. Интересно, что о систематичности в философии думают Фридрих Ницше и его комментатор Лев Шестов. В своей ранней книге «Добро в учении гр. Толстого и Ницше (философия и проповедь)» Шестов пишет в части XI, что «законченность, систематичность – хорошая вещь, если она является сама собой, если противоречия в философской теории не сглаживаются опытной рукой, как это обыкновенно бывает, а оказываются по существу невозможными. Но последний случай – почти немыслим. По крайней мере, до сих пор не было ни одного философа, который не связал бы себя ради синтеза какой-нибудь одной идеей. При таких условиях теория обязывает говорить не то, что видишь и чувствуешь, а то, что не противоречит раз высказанному убеждению. Более того, философ с раз сложившейся теорией перестает видеть и чувствовать все то, что не вмещается в устанавливаемые ею рамки.
        В этом отношении Ницше свободнее других, и этим он отчасти обязан афористической форме изложения, принятой им, быть может, и против воли. Он заносил на бумагу мысли и впечатления такими, какими он их испытывал (как и Толстой, - от автора), не сводя их в систему. И читателю, конечно, много полезнее самому исполнить работу синтеза. Придется потрудиться – но зато есть уверенность, что Ницше не урезывал своих мыслей и не придумывал неправды из боязни быть непоследовательным. Если бы логическая непогрешимость теоретиков свидетельствовала об истинности их учений, тогда, конечно, отсутствие системы обличало бы в его философии важный недостаток. Но мы знаем, в чем секрет философской «цельности». Уже одно то обстоятельство, что можно назвать целый ряд теорий, совершенно противоположных одна другой и тем не менее одинаково последовательно построенных, научает нас не слишком дорожить этой стороной философской концепции, более того, даже тяготиться ею» (См. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. – М, 2000. С. 278-279).
        Ну, что ж, можно согласиться с Львом Шестовым в том, что система мысли подчиняет своей систематической логике мысль мыслителя. И если ты строишь мысли по порядку, то не можешь не обращать внимания думая одно не связывать это с тем, что подумал прежде. Но то, что мысли следуют друг за другом, еще не означает, что они выводятся одна из другой буквально, только по форме, а не по содержанию. Просто мыслителю следует быть осторожным в демонстрации систематичности своего мышления, полагая такое мышление не своим, но содержательным, вытекающим из природы самих вещей или, хотя бы, из природы самого мышления. 
        От любви до ненависти один шаг. Обида может превратить, лучше сказать, обратить любовь в ненависть. Только поэтому не следует обижаться, даже если истолковали и приняли, признали твое доброе отношение за фальшивое или злое отношение. Прощение является средством борьбы с ненавистью. Ошибка в суждении может привести к обиде, а обида может подставить любовь, подменив ее ненавистью. Здесь важно вовремя разобраться и не принять ошибку за убеждение. Иначе беды не оберешься. Поэтому необходимо быть осторожным в суждениях, когда имеешь дело с таким неисправимым и подлым существом, как человек. 


        Мертвая душа. Человек может продолжать жить, а его душа нет. Но как может продолжать жить человек как душевное существо, если его душа уже омертвела? Он может жить, но уже не как душевное, а лишь как телесное существо. 


        Бессмыслица. Корнем разумной души является смысл. Вырви смысл из души и душа упростится до телесного импульса. Но свято место пусто не бывает. На пустом, свободном от смысла месте появится бессмыслица. Бессмыслица как нечто лишенное смысла не имеет предела. Она беспредельна. Утрата, потеря смысла оборачивается бессмыслицей. Она является результатом душевной смерти чувств и духовной смерти разума. Что же остается? Все то, что было и прежде, только оно мертвое. Бессмысленное состояние есть состояние живой смерти. Единственным избавлением от душевной и духовной смерти в этой жизни может быть физическая, телесная смерть. Живое тело с мертвой душой есть одно безрадостное страдание. Прекращение жизни при таком бессмысленном положении есть единственное благодеяние. Именно о таком положении люди говорят, сами того не понимая, не понимая всей безмерной (адской) меры страдания, что человек «дошел до ручки». Самоубийство – плохое дело, но его можно понять, понять то, почему и зачем человек убил себя, если оно мотивировано бессмыслицей жизни. Самоубийца не может убить самого себя потому, что он уже мертв, когда «поднимает на себя руку».
        Что же вызывает к жизни смерть смысла, приводит к утрате смысла? Отчуждение человека от человека, от другого, от самого себя.
        Не следует, очертя голову, окунаться в бездну бессмыслицы. Назад нет дороги из пропасти безумия. Бессмыслица есть существо безумия. Вот к чему