принца Мираса – это закон. Закон, которому служат палачи. Если он скажет, что их должно быть снова четверо, их снова будет четверо и появится кто-то, кто будет также карать, как и они. Кто будет завтракать с ними, обедать и работать. Кто-то, кто будет служить закону!
-Мы не обязаны его любить, - заверил Лепен. – Просто…будет еще один человек. Конечно, Сколера нам никто не заменит…веришь, пока он сегодня шел к нам, я вдруг вспомнил, что он лет пять назад пытался писать стихи. Помнишь, что он написал тебе к твоему шестнадцатому дню рождения?
-«Ты прекрасна, словно розы цвет, проживи еще сто лет, и печали ты не знай, верь в Луала рай, наслаждайся жизнью этой и броди красой по свету…» - Арахна поняла, что ее лицо мокрое от слез и порадовалась темноте. Первые строки того стихотворения она помнила легко. Много раз перечитывала. Стихи дальше были еще более нелепые и неуклюжие, но до того момента никто не писал ей стихов. Да и то был первый день рождения Арахны, который она встречала с друзьями, а не с Регаром и Коллегий Палачей.
Да, пусть эти друзья тоже были палачами, но на ее празднике они были именно друзьями. А не слугами закона.
-А как он играл на лютне? Луал и Девять Рыцарей…уши сворачивались в трубочку, - Лепен отвернулся от окна и смотрел в темноту, где сидела сейчас Арахна.
-Тогда какой-то дознаватель еще высунулся и сказал, чтобы мы не мучили кошек, - Арахна невольно улыбнулась сквозь слезы, и она опередила следующую фразу Лепена, вспомнив сама. – Помнишь, как вы с ним лазили по деревьям Коллежского Сада?
-Точно…- Арахна поняла по голосу Лепена, что он улыбается. – Яблоки воровали. Можно было и попросить, но воровать было веселее.
-А они кислыми оказались, - подхватила Арахна, - и мы еще попытались приготовить из них пирог. Сожгли стол…
-А потом судорожно оттирали его до возвращения Регара.
-И тогда Сколер предложил его снова покрасить. Самое смешное, что краску мы нашли в подвале, а вот прямые руки не нашли. И Сколер весь измазался. И мы его еще потащили отмокать в пруд…
-А он потом еще пытался просохнуть до самого вечера, бегал по двору, боясь попасться Регару на глаза. И мы были с ним.
-А потом он заболел…- Арахна примолкла и заговорила уже совсем о другом. – Знаешь, может быть, он и хотел уйти от нас, но я не верю, что все было ненастоящим. Кое-что нельзя подделать. Такие вот моменты. Он был нашим другом. Он оступился и теперь ничего не будет по-прежнему, но…
Она сама не верила в то, что говорит это. Украдкой, хотя в темноте все равно ее движения легко терялись, Арахна сунула руку в карман и нащупала прядь волос, перевязанных ниточкой.
-Давай мы попробуем сохранить о нем светлую память? – она молила. Робко, как будто бы боялась отказа. – Пусть он для нас просто умер. От лихорадки, от воспаления… пусть лучше так, а? осознать то, что твой друг предатель и преступник куда сложнее, чем осознать его смерть.
-У одного народа, - осторожно заговорил Лепен, - есть поговорка. Очень точная и очень про нас. «легче пережить смерть брата, чем смерть друга». Братья мы по семье и крови, а друзья – это то, что мы создаем сами вокруг себя, а потому и дорожим больше. Вопреки всему я сохраню память о Сколере как о человеке, которого я люблю и все еще люблю. Да, люблю, потому что его смерть…эта лихорадка причиняет мне боль.
-Спасибо,- тихо промолвила Арахна. – Я тоже люблю. И тебя и его.
У Лепена перехватило дыхание. Он сначала испытал неподдельный, неистовый восторг, услышав эти слова, но вот пришло глухое осознание, сомнение. Лепен вспомнил разом всю ее фразу и предыдущую свою и едва сдержался от отчаянного вопля.
Какое это было издевательство1 высшее и жестокое! Невозможное издевательство. Насмешка над всеми насмешками.
Но «а вдруг» еще жило в груди, терзало когтями сердце, и все же Лепен спросил:
-О какой любви говоришь ты?
-О любви к друзьям, конечно, - Арахна не заметила подвоха. Горе жило в ней, затмевая остальное.
-К другу…- тупо повторил Лепен и всякий намек на восторг умер в нем, и выцвел. Лепен был рад лишь тому, что Арахна не видит его лица, но больше он не мог выносит этого мучительного разговора, этого тянущего когтя, впившегося в сердце и сказал торопливо, - давай спать.
-Может, еще посидим? – неуверенно предложила Арахна, смущенная неожиданной решительностью Лепена.
-Нет, завтра…надо спать.
Лепен первым пошел к лестнице. Ссутулившись, он поднимался к спальне и был уже на половине пути, когда Арахна тоже скрипнула ступенькой и на ощупь пошла в темноте.
Для света не было причин.
***
Рассвет вползал лениво, понемногу серели деревья и крыши домов, можно было уже немного ориентироваться на улице. Арахна поднялась с постели, так и не сумев заснуть, и, наскоро и кое-как собравшись, стараясь не выдать себя ни половицей, ни скрипом дверей, выскользнула сначала из своей комнаты, затем прошмыгнула по зале первого этажа и вырвалась на улицу.
Утренний холод полоснул по легким и на миг у Арахны перехватило дыхание, но она медленно выдохнула, позволяя привыкнуть себе к утреннему воздуху, и торопливо зашагала вперед, сворачивая с главных проходов между Коллегиями.
Логика логикой, разум за разум, но она знала, что не найдет себе покоя, если не дойдет до городской площади, до эшафота, который уже, в общем-то и не разбирали, а, собственно и зачем тратить время, силы и изнашивать конструкции, если казни были через день-два?
Она знала, что ей надо туда дойти. Посмотреть, почувствовать последнее присутствие Сколера на земле, среди живых. Прядь его волос все еще была у Арахны, она сунула ее в серебряный медальон, который открывался легким нажатием на бока, но закрывался плотно…там она хранила сначала засушенный цветочек редкой красоты, потом портрет короля, а в конце концов, молитву к одному из Девяти рыцарей Луала, но большую часть времени медальон и вовсе пустовал. Этот медальон подарил ей Регар на двенадцать лет…
Арахна туда и спрятала прядь волос Сколера, не пожелав расстаться с этой памятью ради того, чтобы выполнить его последнюю просьбу. Иас могла найти себе кого угодно, но она выбрала Сколера, однако, Арахна знала его раньше и чувствовала себя в большем праве на эту прядь.
До городской площади пешком идти около часа. Арахна прикинула, что вполне справится с дорогой туда и обратно и придет назад рано, может быть, к концу завтрака.
Время было хорошее, сероватое, именно в таком времени и легко скрыть свое лицо от редких трактирных прохожих, от шныряющих дознавателей, от ленивых солдат, что несут патрули. Через час-полтора начнется новая жизнь, закипят улицы, заскрипят телеги. Начнут открываться Коллегии, поскачут туда-сюда лошади, забегают посланцы и гонцы, передавая одну бумагу за другой по разным Коллегиям. Начнутся споры, зазвучат молитвы Луалу и чужеземные речи.
А на площади и того хлеще! Там уже первые торговцы появятся меньше, чем через полчаса, откроют свои лавки, примутся выметать улицы или сами, или, кто богаче – с помощью слуг. И когда только откроются все Коллегии, когда начнется рабочее утро, площадь будет уже полна людьми и товарами…
Арахна старалась идти близко к главной дороге, где ездили кареты, экипажи и телеги, потому что, если честно, не очень хорошо ориентировалась в некоторых участках пути. Несколько раз, еще раньше, она вынужденно плутала по пять-десять минут, сбиваясь на повороте.
Дорога позволяла не ошибиться. И пусть так выходило длиннее и дольше, если не срезать пути по проулкам и прожилкам, но так было вернее.
Арахна издалека услышала приближающийся экипаж и посторонилась, чтобы карета проехала мимо нее. Про себя успела только подумать, кого понес Луал в такую рань, но вскоре увидела, обернувшись, приближающихся лошадей...
Какие это были лошади! Высокие, грациозные с пышной гривой, сложенные с любовью природой и явной породой. Арахна посторонилась еще, догадываясь, что человек, позволяющий себе таких лошадей, явно не из последних людей. Может быть, даже министр или Советник!
Карета же, даже в полумраке, царившем над Маарой, поражала роскошным убранством. Какие-то диковинные узоры по всей ее поверхности, выполненные золотом и жемчугом, множество завязанных лент, также богато расшитых и украшенных. Оставалось только вздохнуть. Арахна отошла еще дальше, чтобы не мешать тому, кто ехал в карете, своим присутствием.
Но карета остановилась сама. Окошечко слепо уставилось на Арахну, не оставляя никакого сомнения в том, что остановились здесь, увидев ее. Арахна сглотнула нервный комок в горле. Она не имела дела ни с кем, выше глав Коллегий. И то редко, да и Коллегии – Разъездная, да из числа законников. Регар, правда, знал пару-тройку советников, но на этом все. Кто станет интересоваться бедными палачами? Они не политическая сила, они только каратели.
В карете произошло движение, и в окошечке появилось лицо. Прежде, чем узнать это лицо, Арахна отметила высокий лоб, чистые черты лица, прямой нос...
-Ваше высочество! – Арахна не видела принца Мираса – младшего брата короля близко так прежде, а потому не сообразила. Подумала, что лицо ей знакомо. Начала разглядывать и тут память добродетельно вынула ей ответ из глубин, и девушка изобразила приветствие.
-Ну-ну…- добродушно усмехнулся принц, которого развеселила странная путешественница по дорогам. – не стоит таких приветствий, на дороге все равны. Кто вы?
-В…ваше высочество, меня зовут Арахна, я из Коллегии Палачей…- она старалась не смотреть на принца, как-то это было неправильно, что она так близко стоит к столь значимой особе. Не вспомнив от волнения, говорила ли она «ваше высочество» в начале фразы, она повторила в конце своего нелепого представления, – ваше высочество.
Принц развеселился еще больше:
-Палач? – и тут же посерьезнел. – Воспитанница Регара? О тебе говорят так?
-Да, ваше высочество, - нервно ответила Арахна, жалея, что все-таки не срезала путь. Ну, подумаешь, потерялась бы минут на десять, зато не стояла бы здесь, как дура!
-Это интересно. – одобрил принц, - а куда идет палач? Разве казнить?
-Нет, ваше высочество, - Арахна опасливо покосилась на выглядывающего кучера, который явно слышал каждое ее слово. – я иду на площадь.
-Разве у палачей кончилось молоко или хлеб? – принц, похоже, шутил. Во всяком случае, улыбка его выдавала добродушие, но Арахна почувствовала тысячу маленьких иголочек по своему телу.
-ладно! – принц щелкнул пальцами, делая знак одному из слуг, незамеченных прежде Арахной, - подсади девушку ко мне в карету.
-К вам? – Арахна не удержала вскрика. Принц Мирас взглянул на нее с удивлением:
-Ко мне - ко мне, что вас так пугает?
-Ваше высочество, я не смею! – слуга уже выскользнул из полумрака утра окончательно и с готовностью подошел к дверце кареты. – Я…ваше высочество, я просто слуга закона, а не…
-Вот и считай мой приказ законом, - разрешил принц. – Подсадите.
Арахна, чувствуя себя до жути нелепо, ощущая себя воровкой, хотя воровать тут было нечего, кроме, разве что, незаслуженного положения подле принца, с трудом уселась в карете, на самый краешек обитого бархатом сидения, напротив принца.
В карете было светлее, чем на улице. Тут были установлены небольшие свечи в изящных подставках, да и вообще тут было все для комфортного переезда. Множество
