Нормальный человек. Неимоверно трудно быть человеку человеком. Просто так им не станешь. Вот когда становишься им, только тогда понимаешь, что следует жить не для того, чтобы быть человеком, а только для того, чтобы просто быть, и все.
Популярный человек. Как он несчастен. Все из кожи лезет, как бы понравиться. Людям нравится говорить о тех, о ком говорят. А говорят о тех, кого видят. Видят же тех, кого показывают. У показных, популярных людей все напоказ, для людей. Выходит, свою особенность, с которой себя сравнивают, они приносят в жертву, делая ее популярной так, что все или многие из всех начинают походить на них. Тем самым их эксклюзивность профанируется, топя их в себе. Особенность становится стереотипом, стирая их уникальность.
Популярная или массовая, народная, вульгарная литература и интеллектуальная литература, а также классическая. Есть две крайности: народная, вульгарная литература или литература для массы, для всех, для еще неподготовленного, но только начинающего читателя, и литература для посвященных, уже подготовленных читателей, которые сами уже пишут. Есть литература просто слова, или любого слова, а есть литература только умного слова, интеллектуальная литература. Для читателя, не посвященного в тайны смысла, но ориентированного только на чтение, на букву, указанный смысл скрыт за буквой. Он носит духовный характер. Начинающий или народный читатель, читатель – не специалист, является натуральным материалистом, ибо обращает внимание, прежде всего и только на букву, на само слово, так как текст состоит из слов. Так и складывается история, сюжет чтения и его исторический, фактический, наглядный, зримый смысл. Это прямой взгляд на вещи, на текст как собрание, коллекцию, констелляцию слов как вещь. Такой взгляд называется «детским», «наивным». Противный «детскому взгляду» – «взгляд косой». Косо смотрит не народ, а интеллигент. Он судит, осуждает. Интеллигент у нас моралист, он судит народ, осуждает власть, так сказать, народа. Интеллигент - уже специалист. Он - человек подготовленный к чтению. Сам пишет, внушает и поучает. Он смотрит сквозь слова и видит в книге, нет, не фигу, как недоросль, а Смысл. Интеллигент у нас идеалист, - у него идеи на словах, а в мыслях вещи и денежные знаки. Он знает, как с ними управиться на словах, а не в делах. Для этого есть начальство, деловые люди, которые «решают», пардон, делают дела. Интеллигент склонен не «резать правду-матку», а говорить иносказательно. Он анализирует, комментирует, толкует сказанное другими. Имеет дело не со словами о вещах, а со словами о словах. Но все время думает о вещах. Одно на слово, а два на ум пошло. Интеллигент болезненно двусмысленен, порой амбивалентен. Литература для избранных, для специалистов пишется как раз интеллигентом в собственных интересах.
Правда, есть еще и классическая литература. Интеллигенты говорят, что она существует для всех тех, у кого есть вкус к литературе, кто любит почитать не лишь бы, что почитать по привычке к чтению, заложенной еще в начальной и средней школе, или для развлечения, но для души, для сердца и ума. Классическая литература доступна и для наивного читателя. Конечно, доступна для него не в полном объеме, но все же, по своей сути. Она способна, не мудрствуя лукаво, рассказать массовому читателю о том, что скрыто за словами. Ему становится понятно, о чем идет речь, но не понятно, как оно понятно, как получилось у писателя то, что иначе не получается или не представляется так хорошо и прекрасно то, что в жизни бывает смешано с безобразным. Но массовый не ломает над этим голову, не в пример интеллигенту- специалисту, который пытается сделать «что» «о чем», чтобы разобрать автора на части и собрать его таким, каким он является.
Так и выходит, что есть литература «в лоб» или «по лбу» с прямым, буквальным, историческим смыслом для народа. По лбу лубок, так сказать. Это детектив, история, романтика, боевик, фантастика, то есть, научная фикция или фэнтези Таковы жанры массовой литературы и культуры. Недаром народ любит читать всякие сказки, истории, например, про Наполеона, Гитлера, Сталина и прочих «решал» всяких вопросов. Но есть и литература для посвященных в тайны всяких скрытых смыслов, которые прячутся от «прямых взглядов» за метафоры, аллегории и прочие метонимии. Это литература «косых взглядов» и «кривых смыслов». Она для интеллигенции.
Есть и классика как нечто среднее между вульгарной бульварщиной и эстетской, стильной штучкой-дрючкой. К классике тяготеет душеполезная, нравственная литература. Она не для духа, а для души. Для того, чтобы понять, что это такое, не обязательно читать жития святых. Достаточно почитать Льва Толстого, из того, что он писал не для публики, а для себя. Например, размышление «В чем моя вера». Душевная литература не просто будит интеллект, она заражает добрыми чувствами сознание сентиментального читателя. Этих сантиментов нет в духовной литературе. Духовная литература пишется не для развлечения или развития чувств и ума, а для дел уже не материальных, не культурных и даже не культовых, но собственно личных по преображению себя таким, каким нельзя быть в этом мире, но можно быть в мире ином.
Между Сциллой догмы (правила, устава, традиции, культа) или «буквой» и Харибдой мистики (магии, мифа, оккульта) или «духом» писания в толковании. Еще большой вопрос, как ухитриться, чтобы не оказаться раздавленным буквой или задушенным духом того, что можно найти в человеческих писаниях. Как расположиться к книге, тексту так, чтобы в нем найти место и для себя, или самого себя, стать им, текстом? Если жить по правилам писания, то станешь их проводником, средством. Таковы правильно пишущие, догматики. Для них текст есть устав, по которому они живут в тексте с целью понять, что написано и как это писанное употребить с пользой для себя. Догматики молятся на догму, на правило, культивируют слово, текст.
Напротив, мистики пытаются заглянуть за слово и увидеть в нем то, что невидно. У них установка на видимо невидимое. Но для этого они должны уклониться в сторону от следования правилу, последовать за исключением из правила. Они проницают текст, проникаются его духом. Но для этого нужно самому стать полностью проницаемым, сделать так, чтобы не мешать собой проникновению. Нужно отказаться не только от буквы, но и от самого себя.
Как сделать так, чтобы не отказываясь от самого себя, увидеть не себя в тексте, а текст в себе, сблизиться с ним до своего нутра?
Сознание и сознания. Не может ли быть так, что сознание одного человека становится сознанием других людей, их представляет. Вот тогда оно является уже сознанием сознаний. Это самосознание, но не одного лишь человека, а группы людей, целого народа. Быть сознанием народа – это быть просветителем, вносить свет в сознание людей. Таким светом является свет знания. У людей есть способность думать, но нет еще того знания себя, какое есть у просветителя. Таким просветителем народа может быть писатель, который больше, чем писатель. Нет пророка в своем отечестве, но есть писатель. Это верно, если не для всех углов Земли, то для нашего точно. У писателя в тексте читатель находит себя как сознание, живет его сознанием. Он этим сознанием занимается за читателя, а читатель читает, прочитывает сознание, присваивает его. «Да, я все это знаю», - скажет читатель. «Если знаешь, то сам и пиши», - ответит писатель. И он будет прав. Ты для чего читаешь? Для того, чтобы понять. Когда же поймешь, то сам и напишешь, что понял. Это просто. Не просто быть, этим жить.
Мыслители и болтуны. Мыслители, или, как чаще их называют, «философы» думают, а болтуны говорят. Со стороны видно, что мыслители молчат, а не болтают. Это так они думают. Посторонние философии люди говорят, что они медитируют, то есть, по их мнению, они ничем не занимаются, а только сиднем сидят и молчат. Нет, любезные интеллигенты, - любители поговорить вслух, - мыслители не молчат, а говорят про себя, ведут беседу с душой, со своим Я, размышляют.
Иисус. Сколько книг написано про Иисуса, начиная с тех, что вошли в канон христианского вероучения, - все не перечислишь, - но ни из одной из них не узнаешь, кем на самом деле был этот Иисус, которого считают основателем христианства. Только понимаешь, что не в книгах скрывается тайна, кем он был.
Намедни мой друг мне прислал сообщение о том, что Иисус не только был, но и есть. У меня сразу появился вопрос: В каком смысле есть? В настоящем времени или речь идет о вечности? Но этот вопрос я не отослал другу, подумав о том, откуда он знает это?
Конечно, можно сказать, что не важно, есть ли он сейчас среди нас, хотя утвердительный ответ на такой вопрос о его присутствии, как о нашем присутствии, будет говорить если не о невменяемости утверждающего или о том, что у него с головой не все в порядке, то о том, что он человек не грамотный и тем более необразованный, потому что путает времена и мешает духовное с материальным, принимая по незнанию и недомыслию духовное за материальное, натурализуя его. Правда, иной любитель восточных мудростей будет говорить, что все материально, только материя бывает разная: грубая и тонкая и пр. Но мы то знаем чего стоят эти восточные хитрости: ничего хорошего, один обман, одни увертки. Порой хитрые и умного провести могут, но только потому что про хитрого так заранее не скажешь, говорит ли он правду или лжет, -настолько он уже изолгался. Поэтому лучше для порядка и безопасности посчитать, что он по обыкновению темнит и лжет. Если только не понимать материальное не в натуральном, вещном, субстратном смысле как наличность, а в модальном смысле как возможность.
Нас интересует не то, что был ли реально тот Иисус, которого распяли, и он умер в историческом прошлом, около двух тысяч лет назад, и не то, что он якобы воскрес через день после смерти, а то, что означает воскресение из мертвых, которое связывают с его персоной. Очевидно, что под воскресением из мертвых понимают возвращение к жизни. Но к какой жизни? Опять к временной или к вечной жизни? Если Иисус пережил клиническую смерть, но не умер полностью, то вполне возможно, что он вернулся к смертной жизни. Но верующие говорят не только о его воскрешении из мертвых, но и вознесении на небо. Странно, вознестись на небо может птица, например, голубь, но не человек. Именно голубя связывают в святых книгах с духом. Неужели Иисус превратился в голубя и вознесся на небо? Нет, конечно. Голубь это символ вознесения и парения в духе, в воздухе. Тут важно развести два понятия: материальной стихии воздуха и духа как идеального, совершенного состояния бытия.
Верующие связывают воскресение Иисуса из мертвых не с выходом его из состояния клинической смерти на пороге жизни, а с возвращением в эту жизнь из уже запорогового, иного мира мертвых. Они понимают воскресение из мертвых Иисуса прототипом возможного воскресения всех умерших людей. И будучи мертвыми, мы подражаем Иисусу в том, что через время, в конце света воскреснем. Но в каком виде воскреснем? И еще один вопрос:
|
