Случай на станции Кречетовка. Глава VI

Кречетовку питомцев Борисовской школы с кодовыми именами: Мерин, Ерема и Тита. Однако получалась маленькая накладка, чреватая, с точки зрения Альберта, серьезными осложнениями. Но далекое начальство не усмотрело в том болезненной проблемы. Дело в следующем: так как диверсанты готовились для другого задания, Арнольду предстояло ознакомить с новым поручением «спящего» связника, местного блатного по кличке Лошак. Альберт-Ширяев давно знал того уголовника, так же, как и остальные жители Кречетовки. Но то, что урка работает на немцев, разведчик не догадывался. Да и с чего такое предвиделось...
      Возникшая коллизия — крайне неприятная, даже пугающая новость. Получалось, что Абвер стал терять прежде высокий уровень, привлекал для конспиративной работы людей, не только не прошедших специальной подготовки, но не имевших даже нужного идеологического обоснования для сотрудничества. Военная разведка использует уже беспринципных и аполитичных уголовников, которым, как известно, нельзя ни в чем доверять. Но выбора не оставалось. «Piriculum in mora — промедление смерти подобно...» — латинская мудрость отринула остальные варианты. Вчерашним днем, согласно шифрограмме, борисовские диверсанты объявились у Лошака. Пароли и инструкции о переподчинении самого агента и засланной группы Центр дал, вышло, как говорится: «…и карты в руки».
      Роман Денисович шапочно знаком с уголовником Василием Конюховым, коротко общаться не общались, так, иногда при встрече обменивались косым взглядом и кивком головы. Потому что и Лошак понимал — положение пахана обязывало знать о каждом худо-бедно приметном жителе поселка. Вот Ширяев видный человек, ходит в местных начальничках, а даже мало-мальскую власть тогда уважали...
      В голове Альберта скоропалительно созрел садистский план мести Машкову, задуманная жестокая смерть обязана получить должную огласку — стать для гэбэшной агентуры вящим предупреждением. Разведчик, как одержимый, носился с идеей — покарать снабженца изуверским образом, надолго запечатлеть эту казнь в памяти кречетовцев.
      Но только сегодня до него дошло, что он совершил грубейшую ошибку, наверное, самую серьезную ошибку за время нелегальной работы. И как бы теперь не сносить инженеру головы... Потому и побежал опять к Лошаку, желая хоть чуток подстраховаться, подстелить соломки...
      Но накануне чуйка-выручалка немецкого агента не сработала...
      Вчера, чуть свет, Ширяев приоткрыл скрипучую дверь хибары Лошака. Конюхов в верхней одежде, раскинув руки, лежал на замызганном одре. «Йовово гноище», — отметил вошедший, которому не сразу удалось растолкать крепко спящего уркагана. Тот было метнулся за спрятанной под матрацем финкой, но куда там бандиту до филигранно отработанных боевых приемов матерого разведчика...
      — Здорово, Лошак! — удержав руку пахана, по-доброму произнес Роман Денисович. — Не узнал, бродяга... Чего паникуешь, тут свои...
      — Чего приперся, деляга? Чего по ночам шастаешь, добрым людям спать не даешь?
      — Да уже утро, смотри, давно рассвело, — и уже по-серьезному продолжил. — Дело одно привело, Василий, ведь в гости по ерунде не хожу... Заморочек по горло... ни чета воровским гнилым делишкам...
      Лошак опять напрягся в протестном порыве, озлобленно ощерился, обнажив щербатый рот. Но Ширяев слегка нажал на плечо старика, сдержав гневные потуги того, сурово произнес:
      — А теперь поскорей прочисти мозги и слушай внимательно. Второй раз повторять не стану, усек! — сказал уже властным тоном.
      Ошалевший от непонятной боли мужик на локтях приподнялся на лежанке и тупо уставился на инженера.
      — Говорят, торгуешь «Кахетинским», продай три бутылки, — отчетливо выговорил Роман Денисович.
      Лошак ошеломленно вытаращил покрасневшие зенки, вначале пошамкав губами, по слогам произнес:
      — Вино не продается, только меняется, — урка на мгновение задумался, — на персиянский, — поправил себя, — персидский ковер.
      — Откуда ковер, возьми турецкую шаль...
      Конюхов очумело смотрел на Ширяева, видимо, не вникал в условленные слова, только что сказанные тем.
      — Повторяю для дебилов, — инженер уже психанул, — возьми турецкую шаль. — И всмотрелся в глаза Лошака, наконец в них промелькнула осознанная мысль. — Ну что, Василий, врубился?..
      Конюхов разом сник, превратился в ущербного старикана.
      — Да, догадался, не глупый... Пароль и отзыв еще в лагере вызубрил, как «Отче наш», — и спустил ноги с кровати. — Можно, встану... Только не ведаю, как вас теперь звать-величать...
      — Зови, как и прежде — Романом Денисовичем.
      — Понято... вопросов нет.
      Конюхов осознал, что перед ним стоит порученец немецкого разведцентра. А значит, что сам попал в полную власть этого человека и теперь вынужден беспрекословно подчиняться.
      Сев за шаткий стол, они продолжили своеобразный разговор. Говорил больше Ширяев, Конюхов только покорно кивал головой.
      — Лошак, готовься выполнить специальное поручение немецкого командования... Сегодня вечером, ну или ночью — скрытно, придут трое якобы красноармейцев из наших военнопленных, что дали присягу Германии. Надеюсь, понимаешь, о чем толкую... — Ширяев указал рукой на запад. — Послали мужичков в тыл Красной Армии с диверсионным заданием, — посмотрев на замершего старика, добавил обнадеживающе: — Ну, ксивы у них надежные, не бзди уж слишком, прокатит... дай дороги...
      Лошак слушал не шелохнувшись. Но желваки на исхудалом лице выдавали упорную работу изощренного воровского ума. Ширяев даже стал опасаться, как бы дедок не соскочил с отведенной сценарием роли. Потому говорил непререкаемым командирским голосом:
      — Конюхов, дай солдатикам отсидеться, найди подходящее местечко, только чтобы никто ни-ни... ни одни духом... Понимаешь, дед? Диверсанты пусть поживут, спокойно, присмотрятся, что да как... А что потом, уже не твоя забота. Но теперь оперативно, по причине возникших обстоятельств, вносится одна вынужденная корректива, — Роман Денисович сделал упор на последних словах. — Дополнительная поправка, проще говоря. Уверен, что знаешь снабженца из ОРСа Семена Машкова...
      — Ну да, — промычал Лошак, оскалившись, — оченно даже знаком с товарищем...
      — Вот и ладненько... Поставлена задача организовать убийство этого малого. — И, невзирая на расширившиеся от ужаса глаза Лошака, категорично уточнил. — Сегодня же ночью и порешить снабженца. Парням из диверсионной группы скажешь: «Это приказ сверху, из центра, который не обсуждается». И еще, — изменив интонацию, с угрозой пояснил. — Велено не только убить, а выколоть трупу глаза и отрезать язык. И учти — опять сделать без разговора.
      — А куда потом язык приносить? — недоуменно вопросил уже мало что соображавший Конюхов.
      — Да не куда не надо, пусть выбросят... скажем, в кусты. Лошак, давай, врубайся, дело серьезное. Боже избавь обмишуриться! Сделаете сразу же, не раскачиваясь, быстренько, той же ночью, — Ширяев растолковал старику, как ребенку. — Сам вызовешь Семена из дома, якобы для знакомства с надежным клиентом. Надеюсь, сообразишь, как правдиво обставить... Веди себя спокойно, не подавай виду. Короче, Лошак, держи себя в руках! Отведете снабженца куда подальше, ну и там — кокните. Да не ты... — упреждая немой вопрос Конюхова, — дело как надо сделает Мерин, у него рука не дрогнет. А потом дом Машкова следует сжечь. И это те ребята толково умеют. Только не наследите... Впрочем, предупреди парней, чтобы не халтурили — диверсантам еще собственное головное задание выполнять. Туда уже не лезь... понял, Василий Игнатович?
      — Да уж, как не понять... — помолчав, дед с мольбой произнес. — А может, та солдатня с чужой стороны того... — сами без меня грохнут снабженца. Кто таков, где живет — подробно распишу, могу ажник до забора сопроводить...
      — Ну, пойми, Вася, без тебя диверсантам никак... люди пришлые, ничего и никого не знают. Да и времени толком нет, чтобы по незнакомому месту ночью шнырять. Ты мужик тертый, думаю, сообразишь, как лучше дельце провернуть... А за ребятами не заржавеет. — Ширяев одобрительно похлопал Конюхова по плечу и сказал ласково. — А я деньжат подкину, много дам... — потом свильнешь отседова, когда страсти поутихнут. Ну что, по рукам, Василий Игнатович... — Ширяев протянул ладонь, Конюхов замычал неопределенно, как немой. — Да не переживай так... дело, в сущности, плевое, главное, не подставься, — учительским тоном произнес инженер, сверля взором глаза старика. — Ну, а если погоришь, учти, обо мне и духом не ведаешь! А если заложишь, так на нарах достанут, блатные же... и порешат жестоко. Ведь знаешь порядки... Да, и еще скажу — сообрази, коли догадливый... У каждого человека найдется слабое место, и Конюхов Василий на исключение... Допер, старик? За непослушание ждет уж вовсе лихая управа... — Ширяев вытер пальцами уголки рта. — Впрочем, раньше времени нечего трепаться…
      — Да чего уж там говорить, знаю, живым тогда не остаться... Да только скажу, господин хороший, в органах с нашим братом чикаться не станут. И смолчу — шлепнут, и сдам, одинаково вышка. Куда уж бедному крестьянину податься... Вот б**дь, — Лошак выругался смачно, — влип дед на старости лет по уши, по самые помидоры влип...
      — Ну, бродяга, таков твой выбор изначальный. А если схиляешь — соображай... я предупредил о последствиях. А так, Бог даст, пронесет, ты мужик фартовый... Только вот — смекай быстрей, мне торчать тут не с руки. Давай, шурупь мозгами...
      Лошак покряхтел для приличия и согласился.
      — Вот и ладушки... Ну а теперь оговорим остальные детали операции, — и Ширяев взялся растолковывать уркагану всевозможные нюансы предстоящего дела. Тот заворожено внимал рассказчику. На детальный инструктаж у них ушло чуть меньше часа.
      Покинув Лошака, Ширяев отправился домой. Разбудив разгоряченную с постели жену, велел собираться в дальнюю дорогу. Женщина не стала задавать лишних вопросов, только горестно справилась:
      — Так нужно, Рома... неужели сейчас уходить...
      — Да, дорогая, попьем чайку и потихоньку отчаливай. Возьми только необходимое, самую малость. Не привлекай к себе внимания. Да чего учить ученую буду... Запомни адресок, человек надежный тебя знает, — и Ширяев черкнул пару строчек на клочке бумаги.
      Жена внимательно вчиталась, заучивая адрес наизусть.
      — Как, хорошо запомнила?.. — и Роман Денисович сжег бумажку в пепельнице, растерев останки пепла в порошок.
      — Соня, — Роман впервые назвал жену старым, полученным при рождении именем, — Сонечка, дорогая, случиться возможно всякое... но, Бог даст, свидимся. Главное, не нервничай, не переживай сильно... Ну а коли что... — обо мне ничего не знаешь, кто таков и чем занимался на самом деле... Уехала в тыл, подальше от бомбежек... Ну, там сообразишь по обстоятельствам, умница моя ненаглядная... Женушка любимая, солнышко, дай расцелую, милая моя девочка!
      После взаимных нежных объятий эти уже не молодые люди, утерев набежавшие слезы, сдерживая тоску, стали собирать на стол. Романа Денисовичу предстояло идти на работу, Татьяне же, уложив бельишко, запрятав деньги и драгоценности подальше в нательное