тугой шум, давящий на уши, она просит его, умоляет: «Не верь ей, никому не верь! Бойся, бойся, бойся!».
Он проснулся рано утром, заря только-только зачиналась, и в окно несмело заглядывали тени утренних призраков. Бабочников тихо встал, накрыв Лизу тонким одеялом, всю ночь она мёрзла и жалась к нему, сбрасывая с себя одеяло. Лиза завернулась в него и блаженно вздохнула. Какой она была сейчас милой и ранимой на первый взгляд. Любуясь её лицом, он сначала ощутил тепло в груди от нахлынувшей любви, а потом мертвенный холод. Он боялся Лизу, боялся её странных взглядов, фразы, брошенной неизвестно кому: «Ты нам подходишь». Секс был прекрасный, лучший в его жизни. Он поспешно ушёл на кухню и сел за компьютер.
Пролистывая фотографии девиц из архива юриста, он быстро устал от однообразия, пока не наткнулся на отдельную папку без названия. В ней были фотографии Алины. Девушка немного стыдливо позировала, прикрываясь одеялом, пряча глаза, смеясь, протягивая руку, чтобы закрыть объектив камеры. Девушка ему нравилась, красивые черты лица, добрый взгляд, но было в нём что-то схожее с Лизой, оценка, а может примерка? Наверное, так смотрят на пациента, оценивают его шансы. Наконец, он нашёл то фото, которое ждал. Алина сидела на кровати на пятках, с плотно сдвинутыми ногами, грудь закрывали длинные волосы, она смущённо улыбалась, держа руки на коленях. У неё тоже была татуировка, гусеница не вставала в воинственную позу сфинкса, она лезла по зеленному стеблю вверх, девушка была немного похожа на гусеницу, художнику удалось передать её улыбку.
– Откуда у тебя эти фотки? – с любопытством спросила Лиза, незаметно подкравшись к нему.
– Нашли у вашего юриста. Там ещё много других девок.
– Да, ты не представляешь, какой у нас там шлюшарий. А ведь она его действительно любила, дурочка, конечно, но я ей немного завидую.
– Почему?
– Она смогла полюбить, – Лиза пожала плечами. – Смогла и полюбила. Он обещал ей жениться, а она, дурочка, в это верила.
– А ты никого не любишь? – спросил он, поняв, что его совершенно не волнует, любит ли она его.
– Ты обиделся? – Лиза погладила его по голове и нежно поцеловала, даже слегка не укусив. – Милый, я тебя никогда не забуду.
Прошла уже половина месяца, как Бабочников взял это дело, и к нему по ночам стала приходить Лиза. Чем больше он думал об этом, тем больше боялся её взглядов, унизительных осмотров, когда он чувствовал себя не то экспонатом, не то стендом. А потом она вдруг пропала, не пришла как-то ночью и перестала отвечать на звонки. Он не особо настаивал, не забрасывал сообщениями, для приличия написав в первые дни разлуки, и всё, успокоился. Бабочников был даже рад, удивляясь себе, что может устать от девушки, не ломавшейся перед сексом.
Его стало ломать через три дня. Он не сразу это понял, просыпаясь среди ночи от странных кошмаров, в которых всегда была Алина, в этом нагромождении образов и ощущений он видел что-то главное, что постоянно упускал, просыпаясь утром мокрым от пота с дрожащими руками и ногами. Собравшись, он понял, чего ему не хватает – печенья, того странного коричневого печенья, которым Лиза регулярно снабжала, принося с собой полные бумажные пакеты из-под хлеба. Откуда она его брала, Лиза не говорила, смеясь в ответ, что ему это полезно, и лучше никогда не знать из чего сделана еда. В одно утро он остановил себя, перерывающего кухню в поисках остатков этого сладко-горького печенья, которое не было особо приятным на вкус, сахар служил плохой маскировкой. Найдя остатки в тарелке, обломки и крошки, он с трудом заставил себя не ссыпать всё это в рот. Собрав в полиэтиленовый пакет, Бабочников отдал его на экспертизу. Обещали сделать, но через полторы недели, как раз к передаче дела в суд.
Полковник торопил его, настаивая, что дело ясное, надо финишировать, сверху рекомендуют, нужен положительный пример, показать обществу, как может быстро работать следственная машина. Бабочников затягивал, как мог, устраивая частые допросы обвиняемого, которые не приносили ничего, кроме понимания, что этот человек не способен на убийство, слишком слаб. К удивлению Бабочникова, адвокат пел в унисон с его начальством, и единственным, кого волновала, пускай и без особого трепета, судьба юриста клиники, был сам Бабочников. Юрист молчал на допросах, изредка сдавленно шепча, что он всё подписал, всё рассказал, пугаясь лишнего движения следователя, инстинктивно защищая лицо руками в наручниках. Это была бледная тень от человека, ещё недавно уверенного в себе, знающего свои права и законы.
Наконец, пришёл полный отчёт о жертве, затянулись токсикологические экспертизы, спасибо опытному судмедэксперту, верно угадавшему, унюхавшему, как он говорил, грустно смеясь. Девушку отравили перед смертью, токсин, блокирующий нервные импульсы, даже и не пытались вывести из организма – она была вся пропитана этой дрянью. Из отчёта следовало, что её, скорее всего, травили несколько недель до этого, а яд, искусно полученный предположительно из экстракта ядовитых растений и яда гремучих змей Австралии, сначала вводил человека в нервозное состояние до тихой истерики, а при большой дозе должен был парализовать. Ужас был в том, что девушку, накаченную ядом, судя по всему, терзали живьём. Эксперт не знал точно, могла ли она чувствовать боль, но то, что не могла пошевелиться или даже издать ни ¬¬¬звука – ¬это было точно. Читая отчёт, Бабочников попытался вспомнить, где он познакомился с Лизой, и не смог. Волна панических атак захлестнула его, он судорожно стал жевать печенье, купленное в магазине, заполняя этим приторно-сладким эрзацом давлеющую над ним ломку.
Он открыл план допросов, все были допрошены без особой пользы. Коллеги Алины по работе говорили одно и то же, как и Лиза, добавляя от себя пикантных подробностей, в общежитии об Алине отзывались хорошо, аккуратная и неконфликтная. Разговаривая с этими людьми и часто рассматривая фотографии Алины, он постепенно влюбился в бедную девушку, не понимая себя, этой странной любви к мёртвому человеку, но она была для него живее Лизы, грубой и похотливой, которую он воспринимал скорее как тренажёр, и она отвечала ему тем же. Из списка оставалась одна свидетельница, которую ему так и не удалось допросить. Это была куратор и организатор курса по истории медицины и патологоанатомии для избранных. Надежда Петровна Корф, доктор медицинских наук, профессор, никак не давалась ему в руки, пропадая то на занятиях, то улетая на пару дней в Европу на семинары. Все его требования по принудительному вызову её в управление возвращались обратно к нему на стол с жёсткой резолюцией начальства: «Отказать!».
Зазвонил телефон, и дежурный сообщил, что к нему пришла Светлана Юрьевна. Он не вызывал её, вопросов к жене обвиняемого у него больше не было, она имела железное алиби, подтверждённое живыми свидетелями и бездушной системой видеонаблюдения.
Она вошла в кабинет тихо, но без робости, со спокойной уверенностью. Бледная, с чёрными кругами под опухшими глазами, она и не скрывала того, что постоянно плакала. Он встал и жестом предложил сесть, обычно он никогда не вставал, только перед начальством. Светлана Юрьевна села и поймала его взгляд, усадив за стол.
– Я знаю, что у вас всё готово для суда. Мне сказал об этом адвокат, – она вздохнула, лицо исказилось в презрении. Он кивнул в знак согласия, невольно отобразив своё отношение к адвокату, женщина слабо улыбнулась, кивнув в ответ. – Я просто хотела сказать, я уже не раз это говорила, что Эдуард не способен на убийство. Он слабый, но не злой, да, трусливый, но не убийца. Нет-нет, он никак не мог. Я недавно вспомнила, как он упал в обморок, когда решил почистить рыбу, такой человек не способен на такое зверство, поверьте мне, я достаточно повидала людей, способных на это. Особенно много их среди моих коллег, но это не значит, что они убийцы.
– Хм, а вы способны?
– Я способна, но не буду этого делать. Поймите правильно, способность резать тело человека, делать операцию, удалять конечности и подобное – нетождественно желанию калечить человека. Это ремесло, твёрдость психики и крепость руки, если хотите.
– Как вы считаете, это сделал маньяк? Вы же знакомы с материалами, видели фотографии, не так ли?
– Видела, не буду отрицать. Я не могу вам однозначно ответить на этот вопрос. То, что мне удалось увидеть, говорит, скорее, не о работе маньяка, простите, я не знаю, как это по-другому назвать. Так, подобное мог сделать профессионал и он знал, что делал. Это предположение, но, возможно, ваши эксперты уже определили это, так вот, я предполагаю, что жертву, Алину, – она тяжело сглотнула, а на глазах выступили слёзы. Это очень его удивило, он не ожидал увидеть в ней сочувствие к судьбе любовницы его мужа. – Её изучали, как на стенде. Это означает, что поддерживали в ней жизнь, я уверена, что вы нашли в её тканях следы препаратов, возможно, нейротоксинов, наркотиков. Вы удивлены? Вы думали, что я буду радоваться смерти Алины?
– Не радоваться, нет, конечно же. Но вы сильно переживаете, почему?
– Я вам расскажу, я бы и раньше рассказала, но меня никто не спрашивал об этом. Мы с Алиной были знакомы. Уже не важно, как это получилось, но я узнала о ней. Мой муж не впервые изменял мне, но это было первый раз, когда я готова была его отпустить к ней, к Алине. Она хорошая, добрая, я не понимаю, как она могла вступить в этот клуб, не понимаю. Она забеременела от Эдуарда, а он обещал, что разведётся со мной. У нас с мужем нет детей, не сложилось, а тут ребёнок. Честное слово, я уже подала заявление на развод, мы даже сдружились с Алиной, он не знал об этом. Возможно, это странно, но я сама захотела передать его в руки Алины, ей доверяла, а она его любила, искренне. Но он её бросил, поддонок. Испугался ответственности, совал ей деньги, чтобы она сделала аборт. Алина прибегала ко мне в отделение, ловила у операционной. Мы решили, смешно звучит, неправда ли? Так вот мы решили, я и Алина, что она родит ребёнка, а я ей помогу. Надежды на родственников нет, они уже прокляли её, узнав о беременности. Я уже и квартиру подобрала для них, её и ребёнка. Вот так, можете мне не верить, но это правда.
– У меня нет оснований вам не верить. Скажите, а на каком она была сроке?
– А вы не знаете? – она сильно удивилась, заплаканные глаза широко раскрылись. – А-а, вы меня проверяете. Срок без малого пять месяцев.
– Хм, понятно. Вы знаете, что у Алины была татуировка?
– Да, на лобке. Она временная, Алина хотела после родов убрать её.
– Вот как? А что на ней изображено?
– Гусеница бражника, большой ночной бабочки. Вас, наверное, удивляет такой выбор? Обычно рисуют красивых бабочек, цветы или ещё что-то, я за свою практику такого насмотрелась, но это неважно, – она задумалась. – Знаете, вот вы спросили, а ведь я об этом и не подумала. Послушайте и решите сами, но мне кажется, что надо искать там. Эти гусеницы не просто так – это такой знак, не особо тайный, вы можете его увидеть даже на странице патологоанатомического клуба профессора Корф. Вы, кстати не говорили с ней? Алина входила в этот клуб. Она училась на отоларинголога-хирурга, Корф сама пригласила её в клуб.
– Нет, профессор Корф отказывается приходить на допрос, – ответил следователь,
