каким-нибудь происшествием в своей жизни, для чего они, собственно, и заняли это место вдали от общественных событий на виду, чтобы здесь, с боковой стороны помоста, в его глубине, как следует подумать над тем, что их привело в такое волнительное и расстроенное состояние души и нервов, отстоявшись в разговоре с самим собой, который действует успокаивающе на нервы, уже легче будут ждать то лицо, с которым у них здесь назначена встреча и которое может поспособствовать им в этом своём немаловажном для себя деле.
И вот только я так верно рассудил насчёт этого остановившегося тут человека, вполне себе в приличных, новёхоньких сандалиях, что говорит уже о том, что этого человека не слишком волнуют вопросы своего безденежного положения, а его нервное состояние имеет для себя иного рода причины, – например, ему всё мало денег, и он крепко раздумывает над тем, за чей счёт ещё больше не быть бедным, – как он выплёскивает вслух свою иронию жизни.
– И сколько я ещё должен ждать … – Нет сил сдерживать в себе всё это возмущение у этого нервного человека, кто стоит ко мне лицом своих сандалий с высокой ножкой. Правда на этом месте он запинается, и как сразу же мной выясняется, то для этого у него имеются основательные причины. – Да почему именно должен?! – Сам с собой начинает спорить и оспаривать себя этот возмутительно нервный человек в сандалиях. И как мне по скрипу его зубов слышится, то он не считает себя быть кому бы то ни было должным и обязанным. Правда тот, кто ему навязывает так о себе думать, и при этом вполне убедительно, раз он сейчас здесь стоит заранее и ждёт того, кого он не обязан ждать, продолжает испытывать его нервы и терпение свои отсутствием.
– А ведь он без толики сомнения в себе думает, что я обязан ждать его прибытия? – вновь вскрываются нервы у этого нервного человека в сандалиях, где он даже не выдержал этого наплыва своих чувств и, подняв ногу, почесал ею голень своей напарницы. – А вот я сейчас возьму, и удивлю его чрезмерно тем, что уйду, и он здесь на моём месте встретит пустое место. – Резко и отчасти резво вначале этого своего предложения высказался этот человек в сандалиях, а как только он подошёл к самой сути, к концу своего предложения, то он стал невнятно звучать и в конце просто канул в лету.
И я догадался, что его смутило в этом своём исступлении. Он вдруг понял, кем он вполне вероятно может видится тем, с кем у него здесь назначена встреча. А если это всё так, то тот человек, с кем у человека в сандалиях назначена встреча, придя сюда, и никакой разницы не заметит, если его здесь не будет. И тогда у меня в голове возникает резонный вопрос-головоломка – как тогда тот, ещё не пришедший навстречу человек, отличает от всех других пустых мест этого нервного человека, кто и для него есть пустое место.
– Сандалиями! – ахнул спустя мгновение я, поражённый тем, как близка была ко мне разгадка этого человеческого ребуса, а я его в упор не видел, углубившись в свои мысли. И только я перевёл дух от такого откровения, как мой неспокойный ум захватывает другой человеческий ребус. – А если, к примеру, я надену его сандалии? – вопрошаю я самого себя. – То могу я быть принят тем человеком, кто видит меня в срезе этих сандалий, являющихся олицетворением моего я, не самим собой, а человеком в сандалиях? – И я, поглядывая на сандалии этого нервного человека, даже боюсь себе ответить на этот свой вопрос. Вот не люблю я не быть самим собой и терять самого себя, даже в исключительных случаях, ради нахождения истины. И оттого я не стал раздумывать дальше над этим сложным для меня вопросом, как заполучить эти сандалии в свои руки, и главное на босые ноги, кои, вступая на голую землю, огрубели и соскучились по мягкой коже сандалий.
А между тем, пока я размышлял так глубоко о сути человека, я и не заметил, как появился тот другой человек, кого ожидал так нервно человек в сандалиях, и кто вызвал столько споров в моей голове. И вышло это вполне себе обыденно и просто – из своего далека, в свете проёма помоста, под котором скрывался я, появились человеческие ноги и тоже в сандалиях, и подошли к тому месту у помоста, где находился я и человек его ожидающий.
– Ну что ты надумал? – таким, не просто басовитым голосом, а в нём прямо чувствовалась монументальность и основательность содержимого обладателя этого голоса, прозвучал вопрос со стороны подошедшего, что я подспудно наполнился уважением к этому лицу, представленному мне в лице его более крупных ног, тоже в сандалиях, но только в других, и как мною они видятся и различаются, в более дорогих и представительных. И мне непременно захотелось узнать, кому принадлежит этот басовитый голос и дорогие сандалии на его ногах. А так как это сейчас и в моём данном положении было затруднительно и чуть ли невозможно сделать, то мне ничего другого не осталось делать, как быть более чем внимательным к каждому слову этих таких разных людей, сговорившихся встретиться в этом укромном от чужих взглядов месте.
Ну а так как собеседник человека с басовитым голосом сразу вот так затруднился ответить на его вопрос, – он вполне возможно, что не хотел навлекать на себя гнев своего собеседника своим отказом, а может в нём взяла верх алчность духа и он желал поторговаться над поступившим ему предложением со стороны всё того же его собеседника, – и он в общем, ещё соображал, как ему ответить, то человек с басовитым голосом, видно тоже понимающий в чём суть затруднений своего собеседника, – разумеет прыщ, чем ему грозит мой гнев, в случае отказа, и в тоже время, что ему даёт моё расположение, если он согласится принять моё предложение не самого простого характера, со своими опасностями, вот ему, и хочется, и колется, – сам берёт слово.
– Вижу в тебе есть ещё сомнения. – Проговорил человек с басовитым голосом. – И ты не уверен, что предлагаемое мною дело пойдёт как оно задумывалось. Что ж, понимаю тебя, и поэтому ещё раз дам тебе взглянуть на всё это дело с обосновывающей его успех стороны, приведя все возможные неприятные и сложные моменты для тебя при его осуществлении и ожидаемые в случае его успеха прибыли. – Здесь человек с басовитым голосом и основательностью в себе сделал небольшую паузу, чтобы с помощью её сделать переход к следующему обращению к своему собеседнику, после чего и заговорил.
– Начну с самого может быть для тебя сейчас волнующего момента – с тех сложностей, которые будут тебе сопутствовать при продвижении к успеху порученного тебе дела. Тут на самом деле нет ничего уж столь сложного и опасного для жизни, как ты себе со страха перед новым, несколько необычным и не вписывающимся в твой прежний репертуар делом надумал. Твою и твоим словам поддержку обеспечат мои люди, кто удержит при себе слишком настырных и неуступчивых людей, а если будет нужно, то они приведут к порядку их взгляды на тебя. И если и есть в этом деле для тебя сложности, то разве что только в плане представления тобой своего артистического таланта на людской площадке, в жизни, а не на сцене. Но здесь я уверен в тебе, раз доверился тебе в этом деле. – Человек с басовитым голосом на этом моменте акцентировал внимание своего собеседника, дав ему понять, что его рассматривают не как совсем уж пустое место, а на него рассчитывают так, что ему лучше не подводить людей, кто так на него рассчитывает и с таким доверием к нему на него смотрит.
– К тому же эта новая для тебя роль своего представления в необычных условиях для его показа, позволит тебе раскрыть новые грани твоего таланта, плюс ты сможешь убедиться насколько твоя гениальность отвечает требованиям к ней со стороны публики и твоим о ней представлениям. И ненадуманная ли она тобой и твоими почитателями. – А вот эти слова человека с басовитым голосом зацепили его собеседника, как я тогда понял, актёра, кто как в последствии мной выяснилось, и оказался мимом Генезием.
– Моего таланта достаточно, чтобы быть настолько убедительным для народа, чтобы он во мне признал того, кого я им представлю в своём виде. – Неожиданно мной было услышано как жёстко ответил мим Генезий. Но здесь он видимо понял, что слегка хватил лишка в своём выражении своей гордыни, и он сбавил тональность своего голоса. – И я более чем склоняюсь к тому, чтобы принять твоё предложение, но мне для моего убеждения и принятия этого решения не хватает самой малости.
– Понимаю. – Рассудительно говорит собеседник Генезия. – Тебе нужна гарантия того, что ты действуешь не от самого себя, а представляешь собой того, кого представляешь. Что ж, это разумно. – Человек с басистым голосом замолкает и как мне слышится, он начинает шуршать в своих одеждах. После чего как мной понимается, он протягивает Генезию вынутую из складок своих одежд некую вещь и говорит. – Вот держи.
– Что это? – спрашивает мим Генезий.
– Это знак нашего родового отличия, чьё нахождение в твоих руках даст тебе гарантии безопасности. – Даёт ответ человек с басистым голосом.
– Так это Грехорий Аскулла, выдающий себя за Луция Торквата! – ахнул выразительно вслух побледневший Публий. Чем вызвал недоумение в лицах Этоʹта и Кезона, стоящего тут же неподалёку.
– Кто? – задался вопросом Этоʹт, всматриваясь в Публия. Публий же только сейчас сообразил, что эти его разумения и выводы насчёт Грехория Аскуллы, кто мог бы, конечно, оказаться на месте того человека с басистым голосом, слишком поспешны хотя бы потому, что этот Грехорий Аскулла может быть лицом мифическим или просто выдуманным Кезоном для приведённого им примера. Хотя что-то Публию подсказывает, что этот Грехорий Аскулла лицо не выдуманное, а живущее прямо сейчас и притом так, что он не даёт покоя Кезону, имеющему на него большой зуб.
Но пока он не разобрался с этим вопросом и точно не выяснил, кто есть такой на самом деле Грехорий Аскулла, и причём здесь также Луций Торкват, вспомненный Кезоном отчего-то в связке с этим, пока что точно неустановленным, что из себя представляет лицом Грехория Аскуллы, то будет лучше всё это придержать в себе. Ведь вполне вероятно, что тут имеет место быть как раз то, что надумалось говорить Кезону, а затем всё это удалось развить в своём воображении уже ему самому, и всё это удивительнейшим образом совпадает с рассказом Этоʹта, А вот такие совпадения называются не совпадением событий и лиц в них участвующих, а это до очевидной точности совпадение(!), то есть, это всё те же самые лица, кои Публию были ранее известны, проворачивающие всё те же свои дела, но только в другой плоскости своего участия, с другими лицами и мотивацией по их заблуждению насчёт себя.
– Да нет. Я это о своём. – Отмахнулся словом Публий. И хотя Этоʹт, да и Кезон не слишком ему поверили, Этоʹт, будучи сильно заинтересованный и увлечённый своим рассказом, пока что не стал сильно вникать в сказанное Публием и продолжил свой рассказ.
– Пока же Генезий рассматривает вручённую ему вещь, его собеседник пускается в разъяснения своих взглядов на поручаемое им Генезию дело. – Заговорил Этоʹт:
– Сам должен понять, что не из какой-то там блажи или прихоти Цецины Порция и моей склонности потакать сему мужу и его разуму, всё так решилось надуматься и заняться. А для такого нашего
