Лавина

примеру, на неизвестный сайт. А ты не задумывался, что у Луаны комплекс высоты может образоваться?

— Я как раз хочу, чтобы она избавилась от комплексов. Научилась побеждать страх. Первый раз в кабинке возьму ее на руки. Дети многое воспринимают иначе, чем мы. Рядом с родным человеком им и пропасть не страшна, и море по колено. Пусть ощутит счастье абсолютной свободы…

Фризо свернул за очередную елку и остановился. Лыжню преградила доска со стандартным текстом, на английском и немецком: «Закрыто. Опасность лавин». И три грозных восклицательных знака. Фризо прочитал, глянул поверх доски.

Там открывалось белая дорога — сплошная, гладкая, не испорченная ни человеческими, ни звериными следами. Она плавно шла вниз, но не по прямой, а по извилистой, огибающей деревья. Если спускаться, придется лавировать между юными елочками, торчащими из снега — в точности, как в фильме про Джеймса Бонда, который несся с горы в футляре от виолончели. Кстати, прообразом главного мирового шпиона послужил дед Бернард – любитель шикарных автомобилей, красивых женщин, политических интриг. При знакомстве он говорил: «Бернард. Принц Бернард». Очарованный его харизмой Ян Флеминг сделал эти слова визитной карточкой своего героя: «Бонд. Джеймс Бонд».

Дорога простиралась метров на сто, затем пряталась за соснами. Что дальше – неизвестно. Может быть обрыв, крутой спуск, а может – пологое продолжение.

Рискнуть или повернуть?

Кто не рискует, тот не достигает.

Поворачивать, не достигнув цели, не метод Фризо. Риск в разумных пределах — да. Без риска жизнь так же пресна, как переваренная спаржа. А если ее приготовить по рецепту: слегка отварить, обернуть тонкими полосками бекона и полить соусом, который во французских кулинарных книгах называется «голландский», то будешь есть и пальчики облизывать.

Жизнь была бы пресной без соуса, и у каждого человека он свой: автомобили, наркотики, любовницы… А у Фризо – горы. Они его наркотики и любовницы. К ним он стремится каждый свободный уикенд.

А тут… не пускают.

Еще раз глянул на преградившую путь доску. В отличие от предыдущих – на широких барьерах и двуногих столбах, эта стояла на одной палке и выглядела неубедительно. Не запрет, а предупреждение. Чье-то мнение, которое он должен принять как приказ.

Чужие приказы Фризо не указ. Запреты — не руководство. У него к ограничениям отвращение с детства, а может и с рождения. Мало того, что на родине ограничивают, еще и тут.

Не стоит обращать внимание. Перестраховщики. Не о людях они заботятся, а о себе. Чтобы в случае чего сказать «мы предупреждали». Метод чрезмерных предупреждений стал широко применяться после казуса с Макдональдсом, когда одна женщина обожглась кофе и с помощью ушлых адвокатов предъявила иск на миллион. И выиграла, несмотря на кажущееся отсутствие логики. Разве надо предупреждать о том, что дымящийся кофе – горячий, и можно обжечься?

Разве надо предупреждать о том, что само собой разумеется? Нельзя же на каждое движение навесить предупреждение. Должен же человек и сам понимать. Если берешь нож, есть риск порезаться, если вступаешь в море, есть риск утонуть. Если идешь в горы, есть риск упасть, сломать, столкнуться, попасть под лавину…

Понатыкали досок – испортили лицо горы. Почему на обычных дорогах не натыкали, там аварии случаются гораздо чаще? Стояли бы на каждом километре плакаты черным по красному: «Не разговаривай по телефону, когда едешь», «Не смотри телевизор во время движения», «Не садись пьяный за руль»…

Идиотизм.

Фризо не собирается в нем участвовать, подозревать горы в злых намерениях. Повышенная подозрительность – первый признак шизофрении. Он приехал сюда в гости к горам, и его встретили со всем радушием. Снег переливается, солнце улыбается, воздух врывается в легкие и слегка пьянит. Не день, а праздник. В праздники плохого не случается. Смешно даже думать о несчастье, когда в мире столько радости.

Радость проникла и во Фризо. Внутри зашевелилось, забурлило, закрутилось ощущение предстоящего спуска, нет – полета, будто заводился мотор у самолета, выезжающего на взлетную полосу. Самолет уже не остановить. Фризо тоже. Он выдернул палку из снега, как занозу из пальца, отбросил подальше.

— То, что надо.

Флориан глянул с сомнением.

— Дикая трасса. Не хочешь сначала спокойно доехать до поворота, посмотреть – что там? Слишком много предупреждений. Я, если честно, повернул бы назад.

Отступить, поддаться страху? Никогда. В том смысл — проверить характер на стойкость, выйти победителем в соревновании с горой и собой. Интересно покорить лишь тот склон, который представляется недоступным. На который лыжник в здравом уме не рискнет даже посмотреть дважды. Здоровая доза сумасшествия придает пикантность соусу жизни.

— За мной, Флориан! – крикнул Фризо и первым прыгнул на снежное полотно.

Несколько раз оттолкнулся, придал ускорение, дальше лыжи покатились сами собой. Фризо оставалось только пружинить коленями и переносить вес с одной лыжи на другую, огибая елки, как палки на гигантском слаломе. Приближался к тому самому повороту, за которым неизвестно что. Сердце билось, ожидая сюрприза.

И он состоялся. Плавный спуск резко оборвался — впереди выступ, как трамплин. Фризо присел, подпрыгнул и приземлился на отвесное белое полотно. Оно масляно поблескивало и лилось в долину, будто молоко коз, пасущихся на альпийских лугах. Тут и там расселись валуны с неровными краями — они походили на куски черного хлеба, разорванные руками. Далеко внизу виднелись крыши домов и люди – такие маленькие, будто глядишь из окна самолета.

У неопытного лыжника кровь застыла бы в жилах. У Фризо она забурлила и понеслась быстрым потоком — разносить частички счастья по самым отдаленным клеткам тела.  Легкость такая, будто за плечами распустился огромный воздушный шар. Он поднялся к небу и увлек Фризо. Не спуск, а полет. Парение на уровне птиц. В воздухе — ни запретов, ни приказов. Ни барьеров, ни границ.

Счастье абсолютной свободы в конторе за компьютером не почувствуешь. Вот для чего Фризо приезжает в горы.

Взлетать на условностями. Выходить за рамки дозволенного. Отключаться от повседневности. Преодолевать страх.

Чертовски увлекательно. Время от времени мужчина просто обязан устраивать себе встряску, чтобы не закиснуть в житейском болоте. Поступать дерзко – на людях нельзя, на природе можно. В моменты риска лучше узнаешь собственный характер. Будто заново знакомишься с самим собой.

В голове – ни мыслей, ни желаний. Пусто и чисто. Только ветер гудит в ушах и мчится с Фризо наперегонки. Прошлое прошло, будущее не важно. Важно настоящее – солнце и полет. Наслаждение движения. Ощущение превосходства. Не надо ни на кого оглядываться, никого слушать. Жизнь принадлежит тебе и только тебе.

Счастью тесно в теле. Оно хочет вырваться наружу с криком – чтобы услышали по ту сторону гор…

Внезапно снежный покров впереди треснул по всей ширине склона и начал съезжать. Образовалась трещина. Она расширялась, открывала рыхлую, похожую на муку, массу. Лыжи завязли, затормозили. В тот же момент сзади грохнуло и с утробным гулом помчалось за Фризо. Он едва успел нажать кнопку бипера, когда что-то твердое и быстрое, будто поезд на полном ходу, ударило в спину, сбило с ног и стало заворачивать в снег. В один клубок сплелись лыжи, ноги, палки…

Через несколько секунд кружение остановилось. Фризо лежал, погребенный под многотонной студеной массой, как под каменной плитой. Она давила, не давала ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни позвать на помощь, ни даже открыть глаза…

Спасатели нашли его через двадцать пять минут, но мозг не живет так долго без кислорода. На месте удалось восстановить работу сердца, другие функции нет. Лучшие медики мира пытались вернуть Фризо, но из комы он так и не вышел.

Жить беспомощно, как растение, или умереть достойно, как человек – выбор очевиден.

Семья сделала то, что сделал бы Фризо. Аппараты были отключены.

Смерть в расцвете – событие чрезвычайное. Случается и с обычными людьми, и с принцами крови. В королевских семьях тоже плачут.

Семья плакала молча.

Виллем-Александр вытер слезу, поднял голову.

— Мой брат говорил: не смотри с радостным ожиданием в будущее, у него всегда есть в запасе скверные сюрпризы. Мы получили его в тот день, когда произошло несчастье с Фризо. Но я уверен, он не хотел, чтобы семья долго тосковала. Брат не забыт, он обретет свое место в памяти родных и друзей. В детях продолжит жить его светлая душа. Мир его останется с нами навечно. А в сердце у меня будет жить благодарность за то, что до конца его короткой жизни я имел удовольствие называть Фризо братом…