отказываться.
Тут обнаружилось, что даже самовластный и твердый в своих решениях князь не в силах собой до конца располагать.
– Ни с кем кроме князя мы никуда не пойдем! – заявляли гриди и бойники.
– Ты же уже подрядился ромеям на Калач идти, – напоминали с глазу на глаз воеводы. – Нам с хазарами воевать не по чину.
Липовские купцы и те были недовольны:
– Если Рыбья Кровь не будет каждый год устрашать всех вокруг, то и с нами никто считаться как прежде не будет.
Добили же Дарника матери Липовских ратников, явившиеся к нему со стенаниями:
– Да не посылай ты, княже, одних наших чад неразумных! Никто назад живым не вернется. Только с тобой им и можно идти, больше ни с кем!
Вновь появившиеся в Липове хазарские и ромейские послы тянули в разные стороны:
– Ты не добил кутигур до конца. Вот тебе двадцать тысяч дирхемов, иди и добей, – говорил хазарин.
– Ты задаток в прошлом году взял. Вот тебе еще пять тысяч золотых солидов. Иди и сделай, что обещал, – настаивал ромей.
– Если захватишь Калач, покоя не будет всем русским княжествам. Истребительная война никому не нужна. Да и вся торговля через Калач нарушится, – дополнял хазарин.
– Разрушить Калач – бойче станет торговля наземным путем из Ургана на Гребень. А персидские товары пойдут из Казгара на Остер, Липов и Корояк. Липову выгоды втрое, – убедительно доказывал ромей.
– Мне кутигуры не интересны, – отвечал Дарник хазарину. – Мне интересен поход на Персию. Подпиши договор, что Калач для меня волок по Калачке на Итиль-реку и будет всем хорошо.
– Мне не по чину такой договор подписывать, – терялся посол.
– Пойду на Калач, если потом ваш Урган откроет мне путь по Сурожскому морю на Таврику на таврическую Готию, – торговался князь с ромеем. – Подписывай договор.
Хорошенько подумав, ромей такой договор подписал. В нем, разумеется, ни о каком разрушении Калача речь не шла. Князя Дарника с дружиной просто на год нанимали на ромейскую службу.
После чего оба посла спешно покинули Липова докладывать своим правителям о капризах насквозь продажного князя.
Истинное направление похода пока неясно было и для самого Дарника. Неожиданную подсказку дал ему бродник Сечень, рассказав про степную орду в старые времена, которая мирно проходила через чужие земли, а грабить их начинала на обратном пути в свои степи, когда оседлые жители, почти подружившись с ними, теряли бдительность. Князь пришел от этой истории в полный восторг. У него нечто подобное мелькало в голове и раньше: сначала глубокий разведывательный торговый поход, а потом туда же с камнеметами и мечами. Оказывается, степняки придумали почище этого.
Для водного похода усиленно готовили новые облегченные доспехи. В Усть-Липу посылались войсковые припасы. Шла последняя оснастка построенных в Северном Булгаре лодий и дракаров. Конные учения сменились учениями на воде, чтобы не только уметь хорошо плавать и грести на веслах, но и захватывать чужие суда. Для этого использовались малые двенадцативесельные лодии и два трофейных тридцативесельных дракара, добытых два с половиной года назад у северных норков под стенами Перегуда.
Пока шли приготовления к походу, Рыбья Кровь целыми днями разговаривал с купцами, посетителями южных краев, записывая нужные сведенья о селениях по всему Русскому морю и втридорога покупая у них нужные карты. Особенно обнадеживали последние новости, привезенные купцом из самого Царьграда о том, что все силы Романии брошены для отражения нового натиска арабов на восточные границы.
Узнав какого рода князь ведет расспросы, к нему ворвался разгневаный Фемел:
– Что тебе сделали мои ромеи? Зачем хрупкий мир нарушить хочешь? Кто тебя нанял идти в Романию: хазары?
Дарник отвечал ему с обезоруживающей улыбкой:
– Какая Романия? Ты сам говорил, что у вас стотысячное войско. Разве ваш ромейский огонь тут же не сожжет мои беззащитные лодии?
– Ты можешь поклясться на мече, что не пойдешь на Романию? – не отступал тиун.
– Сперва пусть ромейские стратиги поклянутся не обижать меня сироту, – уже не скрывал улыбки князь. – Вообще мы идем торговать, а не воевать.
Говоря о торговле, Рыбья Кровь не слишком кривил душой. На лодии вместе с оружием и провиантом грузили и товары из княжеских мастерских: кожи, меха, войлок, свечи, упряжь, веревки, сундуки, сети, льняные и шерстяные ткани. Возможная прибыль от этого была совсем небольшой, но никто не мог придраться, что это не купеческий товар. Рядовые ратники и те посмеивались:
– Достанем меч, так веревки по цене жемчуга продадим.
Воеводу Бортя несмотря на все его просьбы князь брать с собой наотрез отказался:
– Хватит мне смерти Меченого и Быстряна. Если выбьют всех вас, моих первых ватажников, то ради кого мы затевали все это княжение? Для чужаков, которые после вас в живых останутся? Будешь воеводой Северского воеводства вместо князя Шелеста, того я опять в няньки к княжне определю. От Северска будешь прогладывать пешую дорогу на восток через все притоки Липы. Там чужие племена. Через каждые двадцать верст ставишь по веже и идешь дальше. Ты один, кто может двигаться там больше миром, чем войной. Помнишь наш старый девиз: «Мир на дорогах»?
– Что-то ты за этот мир больно много крови пролил, – добродушно подначил воевода.
– Вот и покажи нам всем, как без крови можно входить в чужие земли, – с готовностью подхватил князь.
Количество мест в лодиях было ограничено, поэтому ни о каких учениках-возницах и мамках речи не заходило – только опытные проверенные воины из Липова и городовых гарнизонов княжества. Всех вновь прибывающих ополченцев направляли в хоругвь Бортя – пусть займутся землепроходческой службой.
Объявленное Дарником желание оставить своими наместниками по княжеству Всеславу и Шелеста, а по Липову – Окулу и Фемела было встречено как должное. В последние перед отплытием дни княжна сообщила мужу:
– Я беременна.
– Наконец-то, – обрадовался он. – А то весь народ кругом удивляется, что нет ничего.
– Только из-за народа? – жена собралась обидеться.
– Ну, конечно. Обманывать его ожидания – себе дороже. Теперь уже и ты их не обманываешь.
В переводе на простолюдинский язык это означало: смотри на вещи не по-бабьи, а по-княжески. Всеслава поняла это и все же от бабьего вопроса не удержалась:
– Кого ты хочешь: сына или дочь?
– Мои боги запрещают мне это загадывать, – ушел он от прямого ответа. Про себя он мечтал о дочери, но обычай требовал хотеть больше наследника-сына.
В день отплытия на княжну больно было смотреть. Забыв о княжеском достоинстве, беспрестанно старалась дотронуться до мужа, не давая ему наедине переговорить с воеводами.
– Ты обещаешь, что даже ночью не будешь снимать доспехи? – по несколько раз спрашивала она его.
– Ты сама хоть одну ночь попробуй поспать в железе, тогда и проси, – отвечал ей Дарник. – А утонуть в них вообще милое дело.
– Можно моя Нежана тебе погадает? Только надо, чтобы ты сам согласился.
– Для гаданий я самый трусливый человек на свете, – мягко отказывался он.
В момент отплытия она все же взяла себя в руки и на глазах сотен провожающих женщин вела себя на редкость достойно: ни слез, ни суетных движений, ни судорожных объятий. Рыбья Кровь покидал Всеславу с двояким чувством: с одной стороны, он знал, что у него самая подходящая жена, какая только может быть, с другой – был рад наступающему перерыву в их отношениях. Нетерпеливое желание увидеть незнакомые места и новые человеческие лица вытесняло все остальное.
5
Флотилия из десяти больших, десяти малых лодий и пяти дракаров в установленном порядке друг за другом отошла от Липовских причалов. Шли пятью звеньями, впереди каждого звена дракар, за ним 2 больших и 2 малых лодии.
На малой лодии 12 гребцов и 12 лучников (вторая смена гребцов), на большой 20 гребцов и 20 лучников, на дракаре 30 гребцов и 30 лучников. На каждом судне еще по 2 камнеметчика и по 3-5 опытных арсов-мореходов, которым поднимать парус и стоять у кормовых весел. На круг 1000 с небольшим речных ратников, разделенных на пять полухоругвей. Камнеметы и бортовые щиты убраны, видимых опоясанных мечами лучников не более 4 – 6 на одно судно – обычная охрана для торговых лодий. Шлемы и оружие гребцов спрятаны под сиденьями, а доспехи, как давно заведено у дарникцев, прикрыты длинными расшитыми рубахами. Гребли размеренно и неторопливо – без чрезмерного напряжения втягивались в новое для себя дело.
Дарник находился на головном дракаре, стоял на носу, рассматривая проплывающие мимо виды, и терпеливо сносил болтовню Корнея.
– Две калачских биремы с ромейским огнем, и от твоего речного каравана останутся одни головешки, – зубоскалил тот. – А потом твой раздувшийся в воде труп насадят на кол и будут показывать в Калаче на торжище.
– И в Русском каганате все наконец вздохнут с облегчением, – вторил князь, стараясь, впрочем, чтобы их разговор был не слышен другим воинам.
– Интересно, кто тогда подгребет под себя твое княжество: дорогой короякский тестюшка или остерский князь Вулич?
– Мой труп будет сидеть на колу в Калаче и ему будет все равно, – усмехался Дарник.
– Если тебе это так безразлично, значит, ты не настоящий князь, а всего лишь непомерно нахрапистый вожак разбойной ватаги, – делал вывод оруженосец. – А вот бывает так, что воевода может все битвы проиграть, а последнюю, самую важную обязательно выиграть? И наоборот: все битвы выигрывать, а последнюю самую важную проиграть? Ты бы как лучше хотел?
– Все выигрывать, а последнюю проиграть, – отвечал Рыбья Кровь.
Это действительно было по нем: расплатиться за все свои удачи одним великим проигрышем, чтобы равновесие с остальными воителями-выдвиженцами в конце концов восстановилось. Стрела в бок, незадача с жениховским походом возможно являлись первыми легкими предостережениями. А на третий раз, как известно, не предупреждают, а сразу вышибают из седла. Подобный ход мыслей давно стал его привычкой: ожидать и балагурить о самом мрачном, чтобы оно на самом днле никогда не сбылось.
В Усть-Липе прибывший сюда много раньше Лисич как следует расстарался и сумел всему тысячному войску задать настоящий пир. В тихом затоне стояла разбитая бирема, захваченная липовцами два года назад у хазарского Туруса. Лисичу было сказано привести ее в надлежащий вид, чтобы можно с торжественностью плыть на ней в Калач. Наместник постарался как мог, многие дыры от камнеметов были забиты свежими досками, но унылый вид судна от этого не сильно улучшился. Зато все липовцы с удовольствием сверху донизу облазили сию заморскую диковинку. Настроение князю поправили 6 двадцативесельных лодий, прибывших по Танаису из Перегуда. Пришлось даже немного все перестроить: 10 малых лодий оставить в Усть-Липе, 5 камнеметов с них перенести на 5 перегудских лодий и распорядиться Лисичу с оставленными ему лодиями почаще встречать торговые суда, идущие в Хазарию и привычным порядком покупать у них за 1 дирхем молодых рабынь, детей, ну и тех рабов, кто согласен был превращаться в княжеских закупов. Такая «покупка» уже была использована два года назад в хазарском Турусе, ничто не мешало возродить ее и сейчас.
От впадения Липы в Танаис начинались земли бродников, которые никому не
