меня по плечу и направился к покосившейся лачуге, где ютилась большая семья. Он вывел дочь, вкладывая ее руку в мою. Ками смотрела на меня сначала удивленно, затем покорно. И не вырывалась, проявляя покладистость характера. Я думал, что будет гораздо хуже и труднее; но хозяин и на этот раз оказался прав.
— Забирай ее к себе домой, — кивнул мне глава семейства. — Но видеться с ней хочу часто; и деток ваших видеть хочу.
— Деток? — опешил я. — Уже?
— Ты дурак или прикидываешься? — подозрительно покосился он на меня. — Да, впрочем, ладно, природа за тебя сделает, лишь бы все работало, как должно. Ума тут большого не надо. А как сродит девка, приведешь показать. Вот тебе и весь сказ.
Приветствуя вошедшую Ками, хозяин легко приобнял ее за предплечья, и тут же удивленно опустил взгляд вниз, в область ее живота. Девушка вспыхнула и заерзала на месте, и он тут же отнял руки.
— Тебе несказанно повезло, Бан, — не смог сдержаться он, ухмыляясь.
— Вы о чем, хозяин?
— Я о том, что тебе досталась красивая и здоровая жена, — подмигнул он Ками, которая испуганно перебирала пальцами подол платья, уставившись на него широко распахнутыми темными глазами. — Поздравляю вас обоих! Идемте обедать.
В своей абсолютной наивности я совершенно не понял, на что он намекал, и почему моя новоиспеченная невеста так перепугалась.
Через несколько дней, когда Ками немного освоилась у нас, хозяин неожиданно куда-то засобирался.
— По делам в Зарак надо, да и с Кали давно не виделись. Вернусь через три заката. Или через четыре. Ты, главное, не волнуйся. Тем более, что компания у тебя тут имеется, — он заговорщицки улыбнулся, хлопнув меня по плечу. — Веди себя, как настоящий мужик. Понял?
Я понял, что хозяин стремится оставить меня наедине с Ками, общаться с которой оказалось не особо интересно. Но именно с ней я должен был заняться тем самым мужским делом, которым занимался Маура со всеми подвернувшимися ему девками в то памятное для меня безумное лето, когда он носился босиком по колючему скошенному полю и с хохотом падал в стога; когда он ловил женщин, как паук в паутину, но потом награждал их медовыми ласками… Мне стало вновь очень тоскливо и гадко на душе, а по какой причине, я даже сам себе не хотел объяснять.
* * *
Без капли стыда Ками разделась и нагишом юркнула ко мне в постель. Я оторопел, не зная, что мне теперь делать и как себя вести. Юное тело рядом со мной было теплым, мягким и уютным, и даже довольно приятно пахло полевыми травками и сушеными яблочными дольками, которые до этого висели у невесты на шее в виде ожерелья. Она прижалась ко мне и заискивающе посмотрела в глаза. Неумело приобняв рукой полные гладкие плечи, я почувствовал, что естество мое отзывается, не оставшись равнодушным к сладострастной цветущей женственности.
Она охватила ногами мои бедра, сама направляя, куда нужно, и я наконец проник внутрь, впервые чувствуя тугие узкие стенки, словно охватывающие пульсирующим объятием, долго не выпускающие меня из недр этой неведомой горячей пещерки.
Из памяти вдруг выплыло давнее воспоминание, полустертое стыдом — ясный летний день, нестерпимо голубое небо, вьющаяся в жарком воздушном мареве мошкара, запах сенокоса, мой хозяин в покосившемся сарае, поверх разметавшейся на ворохе соломы пышнотелой девки, раскрасневшейся и стонущей, ее слегка закатившиеся глаза, и над ней нагое, идеально сложенное мужское тело, доставляющее ей неземное блаженство…
В темноте комнаты из меня излился небольшой ручеек, и тут же плоть обмякла, а взамен пришла дурманящая сонливость.
Ками, казалось, была довольна произошедшим, хоть и не стонала, как та, тогда…
С чувством выполненного долга я отодвинулся и повернулся набок, утомленно закрывая глаза. Больше мне ничего не хотелось.
— Ты скажи, за что он побивает, — неожиданно шепнула мне Ками в сумраке, едва я успел сладко задремать. — Чтоб я остерегалась, а то вдруг че-то не то сделаю, я ж у вас не знаю, как заведено…
Я не сразу понял, о чем она.
— Да нет… Он ни разу… — покраснел я от ярости и обиды за хозяина, будто избиение рабов за провинности не было в порядке вещей.
— Чего? Ни разу тебя палкой не поколотил? — не поверила жена, аж приподнимаясь на локте. — Да не завирайся!
— Никогда он меня и пальцем не тронул, говорю тебе! — совсем вспылил я. Еще немного, и я сам готов был дать ей тумака.
— Такой ты хороший раб? — даже в темноте мне было видно, как расширились ее и без того круглые темные глаза.
— Да нет же. Это он такой хороший хозяин, — поставил я точку в бессмысленном разговоре, и с досадой отвернулся на другой бок.
— А что у него с рукой? — вновь громко прошептала она, видимо, задавшись целью ни за что не дать мне уснуть той ночью.
— Это был несчастный случай, — неохотно ответил я. — Не смей спрашивать его об этом. А то вдруг ему надоест быть хорошим хозяином, и побьет-таки тебя.
— Да ладно, я что… я ничего, — уже испуганно ответила она, зарываясь в подушку.
Нужный эффект был достигнут.
* * *
На утро пятого дня ввалился хозяин. Дверь распахнулась от удара ногой, и Маура, пошатываясь, направился к нам с сияющей улыбкой.
— Ну как? — Он обнял меня и Ками за плечи, стоя посередине и переводя взгляд с одного на другую. — Хорошо пошло? Молодцы! Лето — это хорошо. Как раз самое время. — И он, икнув, прошествовал во вторую комнату, громко напевая:
Птичка поет, души не чая — любовь, любовь!
Цветы головками качают — любовь, любовь!
Он запутался в ширме, победил ее после минутной борьбы и скрылся в комнате.
— Рыбка поет… любовь… — Стон облегчения, когда он повалился на кровать. — Любовь… — Побормотав еще немного, он окончательно затих.
Ками захихикала. А я стоял, утопая в запахе ячменного пива, разнесшемся по дому, и мне почему-то было совсем не смешно. Да, мне нравилось видеть хозяина веселым и радостным. Но это… Это не было то непринужденное веселье, как годы назад, когда мы плескались в реке, или он озорно подшучивал надо мной, или кто-то падал в грязную лужу, а все вокруг смеялись, и он тоже… А теперь это было искусственное веселье, подаренное ему бочонком пива… И оно меня пугало.
Позже в тот день я пытался разбудить его, чтобы предложить поесть. Но он спал как убитый. В конце концов я оставил блюдо с ржаными лепешками и миску с мясной похлебкой на табурете у его кровати, и вышел. Уже темнело, и мы с женой тоже легли спать.
На следующее утро он все-таки появился к завтраку. Ками при виде его не смогла сдержаться и вновь хихикнула, вспомнив о вчерашнем.
Маура сел у стола, хмуро оглядев нас.
— Я не хочу знать, что я вчера говорил. Но, что бы это ни было, я прошу у вас обоих прощения. — И он сосредоточился на тарелке с кашей.
* * *
В начале осени приехал погостить Калимак со своим старшим братом Ильмаком и его женой Каирой.
— Родичи меня одного уже ни на шаг не отпускают, просто ужас, — первым делом пожаловался он Маура. — Поэтому принимай нас всем скопом!
Хозяин тепло и радушно встретил их, и мы вместе с ним и Ками, которая уже ходила с заметным животом, быстро накрыли на стол, приглашая всех садиться.
Видимо, Калимак до этого успел подробно разъяснить своим сопровождающим, что в имении Лабин-нег все не так, как у нормальных людей, поэтому гости вслух не удивлялись и не возмущались, что их обслуживает глава дома, а рабы сидят с ними за одним столом.
Обед плавно перешел в ужин, за которым непрерывно шутили, смеялись и пили. В конце концов, уже затемно, нашедшие общий язык Ками с Каирой удалились в другую комнату, чтобы посплетничать вдоволь о своих женских делах; за белой ширмой темнели очертания их фигур, и то и дело доносилось приглушенное хихиканье.
— Я сперва подумал, что ты уже женкой обзавелся, а это, выходит, Банова телка, — усмехнулся вслед Калимак. — Когда сам? — подначил он, залпом опрокидывая в себя очередную кружку хмеля.
— Ты первый, — невозмутимо ответил Маура.
— Почему это я первый? Ты старше!
— А ты бабам больше нравишься.
— А, ну это да, это да. Хотя, смотря каким бабам. Если вспомнить твой богатый опыт…
— Заткнись, Каль.
— …И разнообразные вкусы… — продолжал тот, уворачиваясь от подзатыльника.
— Погоди-ка, что за вкусы такие? — не понял Ильмак, встревая в их шутливую перепалку.
— Все, светать скоро начнет, — Маура решительно поднялся из-за стола. — Давайте на боковую, а то завтра не добудишься вас.
— Да не гони ты, давай еще по одной, — запротестовал Калимак.
— А рыбка соленая осталась? — поддержал его брат, лениво почесывая живот.
Трапеза продолжалась, однако дальнейшие разговоры слились для меня в неразборчивый гул, и я уже вовсю клевал носом.
Продрав с похмелья глаза, я понял, что с ночи заснул прямо на полу, ибо все кровати были заняты. На постели Ками свернулись, прижавшись друг к другу под тонким одеялом, две женщины в светлых ночных рубахах; на узком ложе в передней комнате храпел Калимак, а его брат выводил еще более звонкие рулады на кровати Маура в его комнате, раскинув в стороны руки и ноги так, что места не осталось бы даже для собаки.
Самого хозяина я обнаружил на старой лавке у очага, где он крепко спал лицом вниз, положив под щеку согнутую в локте руку вместо подушки. Из всех нас раздеться накануне удосужились только жены.
Солнце уже ползло вверх на небосводе, когда пробудился Калимак, потягиваясь и шумно зевая во весь рот.
— Эх, хорошо погуляли!
— Слышь, увалень, собирайся, домой нам пора, — показался Ильмак, на ходу подтягивая штаны и приглаживая волосы. — До темноты надо успеть еще коней вывести и искупать.
Калимак присел у лавки, щекоча Маура по носу кончиком пояса. Тот лишь недовольно поморщился, отворачивая лицо.
— Вставай, разбойник, проводишь меня хоть, — он потряс хозяина за плечо, и тот наконец проснулся, щурясь от бившего прямо в глаза солнца.
* * *
Живот Ками рос не по дням, а по часам, и в самом начале весны она благополучно разродилась девочкой — крупной, здоровой, и орущей так, что закладывало уши.
Вот только тот факт, что родился первенец женского пола, вызвал большое разочарование и у меня, и у повитух, сразу переставших слишком усердно хлопотать над младенцем, и у самой роженицы, которая, едва оправившись после родов, заплакала, от стыда закрыв лицо руками:
— Ой, горе-то какое… И отец гневаться будет, убыток-то какой теперь…
— Ничего, девка, родишь ты мальчишку, вот следующего и родишь, простит отец, назад примет, — утешала ее старая повитуха, гладя по голове. — Да и не одного родишь, а тройню целую богатырей, одного за другим, да всем на радость…
Маура, так и не признавший разумными наши деревенские традиции, хмуро застыл у порога.
— Я что, единственный здесь, кто рад рождению этого ребенка?
Ответом ему было молчание, и тогда он, вздохнув, взял на руки орущий сверток и стал его укачивать.
Я стоял рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. Я не знал, как вести себя с новорожденной, и у меня не было того естественного подхода к детям, которым обладал мой хозяин. Поэтому, когда он протянул девочку мне, я поколебался перед тем, как взять ее.
Как только я обхватил сверток руками, успокоившийся было младенец вновь заорал со страшной силой, удивительной для столь тщедушного существа.
Можно оставить полный текст, создать раздел с названием произведения, и добавлять в него уже отдельные главы)