оказался верен: едва задние ряды арсов увидели, как их боевых коней безжалостно избивают, они, забыв о приступе, бросились их спасать. Не менее полусотни пеших арсов помчались со всех ног на конный отряд Дарника. Но что конному бегающий вокруг ратник с мечом. Бойники и липовцы, поняв замысел воеводы, носились вместе с ним по полю, избегая стычек с арсами и продолжая ранить и убивать их лошадей. Два десятка арсов, кое-как поймав себе коней, устремились на дарникцев.
– Туда, – указал воевода, и отряд поскакал к лесу, увлекая за собой противника.
У первых деревьев Дарник, осадив аргамака, спрыгнул на землю. Гриди и липовцы последовали его примеру. Все тридцать человек достали луки и натянули их.
– По лошадям! – приказал Рыбья Кровь и первым спустил тетиву.
Мчащиеся на них арсы полетели вместе с лошадьми на землю. И снова в седла и снова рубка беззащитных животных, благо их на поле оставалось еще предостаточно. Новая ватага арсов снова попыталась схватиться в пешем строю с бесчинствующими молодчиками. Ее ждал тот же удел, что и первую.
В третий раз повторить свой прием Дарнику не удалось. Главные силы арсов отхлынули от повозок и под началом своих десятских ловили коней с явным намерением не упустить хотя бы летучий отряд дарникцев. Отъехал в сторону один десяток арсов, другой, третий, как стая волков, вширь обкладывая доступную для себя добычу.
Не принимая открытого боя, воевода повел свою тридцадку назад в стан, от которого отступали уже последние осаждающие. Большой отряд конных арсов попытался их перехватить, но Быстрян вывел к боковому входу всех своих конников и пару десятков пешцев с луками, да еще Меченый дал из двух простаивающих камнеметов залп орехами, и арсы повернули обратно.
Воеводу и липовцев в стане приветствовали как своих спасителей – все понимали, что именно эта вылазка склонила чашу весов на их сторону. Впрочем, героями чувствовали себя все короякцы, даже те, кто в схватке участия не принимал – ведь они просто не дождались своей очереди, но бились бы не хуже других. Куньша, остро завидуя, попытался принизить успех Дарника, говоря, что вполне можно было не убегать, а сразиться с преследующими их конниками арсов.
– Кто хочет, может выйти и сразиться! – провозгласил Рыбья Кровь, указывая на арсов на другом конце луга. – Кто жалеет, что остался жив может себя показать.
В ответ раздался дружный смех ополченцев.
Лишь, когда все чуть пришли в себя, видны стали истинные размеры победы. Орехи, стрелы и сулицы, вырытые ямы и «чеснок» сделали свое дело – вокруг кольца повозок лежало не менее семидесяти убитых и до сорока тежелораненных, тех, кто не мог передвигаться самостоятельно. Собственные потери были раза в четыре меньше, а вылазка конников вообще обошлась в три легкораненых липовца.
Отряды арсов малыми группками разбрелись по всему лугу, стараясь не переходить условную границу в одно стрелище – сто саженей, где выстрел из степного лука еще сохранял свою убойную силу. Вместе с городовыми арсами их оставалось не более полутора сотен, немало среди них имелось и легкораненых. Теперь не только численный перевес, но и боевой дух были полностью на стороне короякцев: они знали, как именно можно этих прославленных разбойников побеждать.
Едва из стана вышли лучники и камнеметчики собирать стрелы, заряды и трофейное оружие, арсы тут же выслали переговорщиков насчет своих убитых и раненых.
– По пять дирхемов за убитого и по десять за раненого, – ответил им Дарник.
Изумленные его кощунственным требованием переговорщики удалились, ничего не сказав. В сомнении были и полусотские короякцев, но никто не решился перечить воеводе – слишком безупречно до сих пор было все, что он делал. Чтобы лучше убедить арсов, Дарник велел принести с поля конские головы и, зарядив ими одну из пращниц, забросить в неприятельские ряды. Это подействовало, и через какое-то время переговорщики вернулись со шкатулкой, полной дирхемами и мелиарисиями.
К вечеру пошел затяжной холодный дождь, и пешие арсы полезли по веревкам укрываться в крепость, а отряд конников в шестьдесят убрался в лес.
10
Что делать дальше? Вот что интересовало всех короякцев. Собравшись на совет, полусотские впрямую спросили об этом воеводу.
– Ждать, – ответил Дарник.
– Чего ждать?
– Побежденные должны вступать в переговоры, не победители.
– А если переговоров не будет?
– Тогда мы всех их истребим.
Против этого никто не возражал, просто было неясно, как можно истребить пополнившийся гарнизон неприступной крепости и летучий отряд конных арсов?
– Я скажу вам об этом завтра, – пообещал Дарник, верный ромейскому правилу не сообщать всех планов даже ближайшим соратникам.
Как только потух погребальный костер, он распорядился каждому десятскому назвать самого лучшего воина в своем десятке и всех их наградил трофейными мечами, у кого меч уже был мог распорядиться наградным оружием по своему усмотрению. Правда, многие утверждали, что удальцов среди них гораздо больше, воевода с этим соглашался, но готов был дополнительных героев награждать лишь трофейными секирами или палицами – награда мечом не должна быть слишком распространенной. Немного поспорив, с этим вынуждены были согласиться самые бывалые из воинов.
Обходя перед сном стан, воевода впервые поймал себя на мысли, что не может ни к чему придраться. Особенно удивили десятские – как уверенно они шикали на своих подначальных, указывая им не шуметь, не разбрасывать оружие и доспехи. С трудом верилось, что еще две недели назад все они представляли беспорядочный сброд, меньше всего заботящийся о чьих-либо интересах, кроме своих собственных. А нависла угроза смерти, и сразу стали послушными и собранными. Все же недаром он, Дарник, еще в детстве решил, что ремесло воина самое совершенное на свете. Так оно и оказалось.
Шуша, чувствуя его внутреннее напряжение, даже старалась умерить свои любовные ласки, чтобы не отвлекать его, и он был ей за это глубоко благодарен.
Ночь прошла не спокойно. Конники арсов трижды пытались подобраться к стану, чтобы устроить короякцам хоть маленькую резню. Но дозорные и сторожевые псы вовремя поднимали тревогу и в темноту летели стрелы и орехи из камнеметов.
Под утро Дарника взбудоражила неожиданная мысль: а где же обоз арсов с добытым добром? В предрассветный час он приказал седлать лошадей и с первым пасмурным светом вывел из стана конников Быстряна и Жураня, полусотню Бортя и две колесницы Меченого. На мокрой земле отчетливо видны были следы копыт арсовых коней, которые вели в глубь леса. Сам обоз дозорные обнаружили версты через три. Врасплох противника застать удалось лишь наполовину: повозки стояли без лошадей, а верховые лошади без седел, но сами арсы, хватая оружие, уже кинулись к лошадям: кто седлать, а кто вскакивать на них без седел.
Этой заминки воеводе хватило, чтобы развернуть колесницы камнеметами вперед, а щитников и лучников бортичей построить рядом с ними. Спешенные быстрянцы с липовцами стояли позади в запасе. Залпы орехами разили арсов, не давая им и шагу ступить вперед, следом летели стрелы. Спрятавшись за беспорядочно стоявшими повозками, арсы попытались отстреливаться. Но камнеметчики поменяли железную россыпь орехов на каменные яблоки и репы, и методично стали крушить сами повозки. Отряд арсов в двадцать конников попробовал обойти дарникцев сзади, однако, увидев садящихся в седло полусотню короякцев, живо повернул прочь. Сообразив, что при стрельбе они только зря теряют людей, арсы бросили обоз и, подобрав раненных и убитых, отступили в лес.
Из тридцати повозок в целости сохранилась едва половина. На каждой из них дарникцы обнаружили по одной-две связанных молодых пленниц из Остера, немало имелось и награбленного добра. Переложив весь груз с разбитых повозок на целые, ополченцы тронулись в обратный путь.
В стане их возвращения ждали с большой тревогой. Позже Кривонос со смехом рассказывал, как Куньша, оставленный за главного, беспрерывно отдавал какие-то приказы, которые тут же отменял, порываясь то идти на помощь воеводе, то вообще никого за повозки не выпускал – словом, хорошо дал всем почувствовать, что такое неуверенный и неумелый военачальник. Поэтому появление живого и невредимого Дарника принесло короякцам двойное облегчение. О его новой победе над арсами уже даже не говорили – разве могло быть как-то иначе? – зато с жадностью рассматривали пленниц и добычу на захваченных повозках.
На поздравления полусотских воевода непринужденно отшучивался:
– Разве я не говорил, что отвечу об арсах завтра? Вот и ответил.
Воинственное возбуждение охватило войско, уверенность в собственных силах перехлестывала через край, находились смельчаки, которые предлагали немедленно идти на приступ крепости. Дарник сначала сдерживал их порыв, потом передумал и распорядился готовить на виду у крепости штурмовые лестницы и передвижную башню. Как ее делать никто не знал. Сам Дарник видел такую башню только на рисунке еще в Бежети, что не помешало ему набросать для плотников нужный рисунок.
Появление из леса обоза под конвоем короякцев в крепости тоже заметили, легко догадавшись, что это значит. Увидев же, как связываются длинные лестницы и на глазах вырастает высокая башня-вышка, там не на шутку забеспокоились.
Вскоре из крепости в сопровождении телохранителей спустились двое вожаков арсов: сотский Голован и свирепого вида воевода Хван, тот, что возглавлял набег на Остерский посад. Усевшись вместе с Дарником и Быстряном на расставленных на мокром лугу чурбачках они повели переговоры о вире. Да, они согласны были выплатить ее, но при включения в нее всего того, что уже и так досталось короякцам: захваченный обоз с добром и пленницами, выплаченное серебро за убитых и раненых, трофейные оружие.
– Такое включение возможно, – невозмутимо отвечал им Дарник, – но ведь вира была назначена до главной битвы и сейчас надо ее пересмотреть. Вместо пяти тысяч дирхемов Арс должен выплатить восемь тысяч дирхемов серебром и товарами.
– Но это невозможно! – воскликнул Хван. – Даже если бы мы захотели, нам такую виру не выплатить.
Дважды Голован и Хван уходили в крепость и дважды возвращались, но Дарник стоял на своем. На третий раз все же смягчился и согласился оставить в крепости тех женщин, которые сами захотят остаться, и на шесть тысяч дирхемов при условии, что три из них будут выплачены серебром. Однако и трех тысяч монет якобы не было в крепости.
В стане короякцев затянувшиеся переговоры вызывали сильное беспокойство. Чем больше была готовность к приступу, тем меньше находилось желающих его начинать, одно дело отбиваться в стане под более-менее надежным прикрытием, другое – лезть вверх по круче под стрелами, камнями и сулицами.
В четвертый раз из крепости вышел один Голован – сообщить, что вира принята.
Из восьмидесяти спустившихся к стану женщин, почти треть высказала желание остаться у арсов, из них даже несколько короянок. Так же из ста предоставленных лошадей половину старых, больных и раненых пришлось отбраковать, за другую половину засчитали всех обозных и других ранее захваченных лошадей.
Руководивший
