дорогу тратится слишком много времени, слишком много сил и слишком много денег. Так никакой казны не хватит. А путь через Дон выйдет и короче, и дешевле.
— Войску пришлось бы переправляться через полноводные реки: Дунай, Днестр, Южный Буг, Днепр. А переправа только одна – на Дунае. Не по воздуху же войско преодолевало водные преграды. А если признать, что переправа располагалась на Дону, то противоречия исчезают.
— Между персами и скифами находились бы и другие народы – алазоны, каллипиды, агафирсы, сопротивление которых необходимо было преодолеть. Но все эти народы как будто исчезли. Агафирсы, правда, появляются в рассказе Геродота, но только после того, как персидское войско уже вторглось в страну скифов. Агафирсы преградили дорогу отступавшим скифам, заставив их вновь повернуть в свои владения. То есть, получается, что скифы отступали с востока на запад и так же продвигались персы. И на востоке от земли скифов протекал Дон, а вовсе не Дунай.
Если бы местные жители, от которых Геродот услышал этот рассказ, использовали греческие наименования рек: Истр, Тирас, Борисфен, Танаис, то и путаницы не могло возникнуть. Но информаторы Геродота происходили от доскифского населения Причерноморья и поэтому использовали свою терминологию. Нынешние речные названия намного старше греческих и восходят ко временам древних ариев.
Русская былина сложена на основе легенды о происхождении двух рек, но указание конкретных рек зависело от местности, где бытовала легенда, и от пристрастий самого рассказчика. Ясно, что имелись в виду великие реки Восточной Европы. Это могли быть Дунай и Днестр, текущие сравнительно недалеко друг от друга, могли быть Днепр и Южный Буг, впадающие в общий Днепро-Бугский лиман, как пара влюблённых, а могли быть Дон и Волга, на одном из участков подходящие друг к другу очень близко – там, где теперь построен Волго-Донской канал. Все эти варианты вполне могли использоваться одновременно. Древние люди мало что знали об окружающем мире, они обожествляли реки, вдоль которых жили, и сочиняли о них всякие мифы. А других источников знаний у людей тогда и не было.
Чудеса ещё не закончились. Ребёнок, которого зачала Настасья оказался необыкновенным. Описание его в разных былинах немного различается, но в целом оно сходно:
“По локоточки ручки в золоте,
А по коленца ножки в серебре,
В теми светел месяц, во лбу красно солнышко,
По косицам частыя звездочки”
(Н.С. Тихонравов и В.Ф. Миллер “Русские былины старой и новой записи”, №35, с. 130-131, М., 1894)
В ребёнке заключены месяц, солнце, звёзды и это облик вселенского бога. В духовном стихе “Голубиная книга” именно так и рисуется настоящий бог:
“Солнце красное от лица Божия,
Млад-светёл месяц от грудей Божьих,
Зори ясныя от риз Божиих,
Звезды частыя от очес Божьих”
(П.А. Бессонов “Калики перехожие. Сборник стихов и исследование”, т. I, №77, с. 275, М., 1861)
А у новорожденного Кришны во рту можно было видеть всю Вселенную: “Яшода стала целовать и целовать своего сына, но когда Он открыл Свой рот, она увидела там всю Вселенную” (С.М. Неаполитанский “Ведические предания Древней Индии. Бхагавата-Пурана”, Песнь десятая, с. 327, М., 2011). Таким образом, былина повествует не о смерти, она повествует о рождении вселенского бога. Таковых на Руси известно двое: Сварог и Род. Невозможно угадать, который из них имелся в виду, скорее всего, в былине они слились в один образ. Не просто так Дунай распластал тело Настасьи – это наглядное изображение творения мира, элементами которого стали части тела некоего Первобога. В индийской мифологии мир был создан из тела тысячеглазого и тысячеглавого великана Пуруши: “В самом деле, Пуруша – это вселенная” (“Ригведа. Мандалы IX-X”, ЛП, Мандала X, с. 236, М., 1999), в скандинавской мифологии такая же роль отведена великану Имиру (“Младшая Эдда”, ЛП, с. 214, С.-Петербург, 1898). В русском варианте для создания мира был использован женский персонаж. Этот вариант древнее, там сохранилось воспоминание о временах матриархата. Даже не само воспоминание, а его отголосок. Аналогия содержится в вавилонской поэме о сотворении мира, материалом для которого послужила праматерь Тиамат:
“Усмирился Владыка, оглядел ее тело.
Рассек ее тушу, хитроумное создал.
Разрубил пополам ее, словно ракушку.
Взял половину – покрыл ею небо.
……………………………………..
Он зенит во чреве Тиамат поставил.
Дал сияние Месяцу – хранителю ночи!
…………………………………..……….
Он поставил главу Тиамат, он на ней гору насыпал.
……………………………...….
Сделал ляжки ее опорою неба.
Отделил половину ее – поставил землю.
…………………………...…….
Так создавал он небо и землю.
Связь небес и земли скрепил он прочно”
(В.К. Афанасьева, И.М. Дьяконов “Я открою тебе сокровенное слово”, с. 41-43, М., 1981)
Может быть, картина того, как Дунай режет на части тело своей любимой, и выглядит несколько шокирующей, но вот другая былина, содержание которой почти буквально совпадает с былиной о Дунае, и она заканчивается сценой расчленения. Это былина “Иван Годинович”. Иван на пиру пожаловался князю Владимиру, что не может взять в жёны приглянувшуюся ему дочь черниговского купца. Князь тут же даёт ему помощников, чтобы вместе с ними Иван Годинович смог добыть себе невесту. Благотворительность Владимира проще всего объяснить тем, что сюжет с добыванием невесты для себя наложился на сюжет с добыванием невесты для князя. Вместе с помощниками Иван Годинович приехал в Чернигов и явился к отцу девицы. Но сватовство опять не удалось, потому что невеста была просватана за царя Кощея. Тогда Иван с товарищами забрали девушку силой. Пока сюжетная линия этой былины полностью соответствует былине о Дунае. Кощей вскоре узнал о похищении своей невесты и немедленно отправился вдогонку за похитителями. Странно, что царь путешествовал в одиночку, ему такое не по чину. Когда Кощей появился перед Иваном Годиновичем, тот оставался наедине с похищенной девицей, а его товарищи отлучились ненадолго. Это такая условность в былине, чтобы дать соперникам возможность сразиться один на один. Сначала Иван побеждал в поединке, но потом Кощею стала помогать его невеста, вместе они смогли связать незадачливого похитителя и привязать его к дубу. Тут ещё вмешиваются или говорящий ворон, или говорящие голуби (выбор на усмотрение рассказчика), Кощей хочет застрелить нахальных птиц, но Иван Годинович заговаривает стрелу, и она поражает самого Кощея. Освободившись, Иван Годинович разрезает на куски бывшую невесту (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №188, с. 913-918, С.-Петербург, 1873), хотя, собственно, в чём её вина? Кощей в былине – это не сказочный Кощей Бессмертный, это тюркское обозначение злодея: “СтрЪляй, господине, Кончака, поганого кощея” (“Слово о полку Игореве”, ЛП, с. 22, М.-Л., 1950). Надо же было хоть как-то оправдать похищение чужой невесты. Да, ограбили, так ведь ограбили злодея, а с ним нечего церемониться.
Неувязки в былине моментально исчезают, если признать её общее происхождение с былиной о Дунае. Миф о творении мира из тела праматери был использован для фольклорных историй о сватовстве. Христианство выжигало языческую мифологию калёным железом и оставшиеся бесхозными сюжеты получали новую жизнь в фольклоре. В былине содержится уникальное свидетельство о младенчестве великого и всемогущего Сварога, появившегося на свет по воле непостижимых для нас сущностей, не принадлежащих нашему миру, но самих творящих миры. На фоне таких событий не слишком масштабными кажутся предания о рождении рек, только вот древние люди ничего не знали о нашей планете и та местность, где они жили, представлялась им целым космосом, а река, от которой зависела их жизнь, имела для людей космическое значение. Оттого сотворение мира включало в себя и сотворение божественной реки, неотделимой от всего Мироздания. Творение мира не допускало смерти, и мифические персонажи не прекращали существовать, а всего лишь переходили в новое состояние. Дунай и Настасья не умерли, они переродились. Не умер их ребёнок, а стал воплощением Вселенной.
Связаны с мифологией и другие былинные персонажи. Настасья отдельных вариантах былины имеет отчество – Микулишна. Но и жену Добрыни тоже звали Настасья Микулишна, и она тоже была поляницей. Такой, вот, устойчивый образ получился, что сказители использовали его в разных былинах. Ещё известна Василиса Микулишна – жена Ставра Годиновича. Она отличалась умом и обманула самого князя Владимира (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №5, с. 59-62, Новосибирск, 1939). В общем, характеры те же, что и у сестёр в былине о Дунае. И отцом их не может быть никто иной, кроме Микулы Селяниновича. Персонаж это популярный и любимый народом, да и нет других кандидатов. Отчество у обеих поляниц постоянное, без вариантов, а, стало быть, связано с широко известным персонажем.
А Микула не просто былинный персонаж, он – волшебный персонаж. Его чудесной пахоте дивится чародей Вольга, Микула умеет так быстро передвигаться, что его никто не в силах догнать, он владеет тягой земной. Во времена язычества подобными способностями обладали исключительно боги. На Руси особым почтением пользовался культ Николы Можайского. Так на русский манер называли Николая Мирликийского, который постепенно вобрал в себя многие черты языческого бога Велеса (Б.А. Успенский “Филологические разыскания в области славянских древностей (реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)”, МГУ, 1982). Но если тестем князя Владимира оказался сам Велес, то выходит, что и князь тоже был небожителем. Именно так он и отзывался о себе: “А как уж я Солнышко холост хожу” (А.М. Астахова “Былины Севера”, т. 1. “Мезень и Печора”, №76, с. 441, М.-Л., 1938). Князь Солнышко – это Дажьбог. То есть, Дажьбог женился на дочери Велеса. А почему бы и нет? Только произошло это, намного позднее рождения Сварога, совсем в другую эпоху. Солнце в человеческом облике путешествует по русским былинам: царь Саул Леванидович “поехал за море синея”, а жене наказал, чтобы, когда родится сын, она отправила его вслед за отцом (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №26, с. 134, М., 1977). Друг за другом по небу (тому самому морю синему) ходят солнце и месяц, но никогда не встречаются. Даже имя царя Саула подобрано как близкое по звучанию к слову “солнце”.
Двух дочерей Микулы Селяниновича (Велеса) удобнее всего сопоставить со спутницами солнца – Зарёй Утренней и Зарёй Вечерней. Согласно воззрениям как восточных славян, так и индоариев, две зари защищали солнце во время его движения по небу. Сохранились русские и индийские изображения зорь в виде двух женщин, одна из которых провожает солнце на восходе, а другая встречает его на закате (Л.А. Зарубин “Сходные изображения Солнца и Зорь у индоарийцев и славян” // “Советское славяноведение”, №6,
