дальше этого Табинег сейчас не пошёл, его окликнул от этих своих размышлений шум приближающихся шагов.
А это куда звучнее оклик, чем какой-либо другой. Что по горькому опыту своего окружения знал Табинег, как уже выше говорилось, умеющего слушать и слышать приближающуюся опасность, которая по большей части всегда приближается вот так тихо из-за спины, или вообще крадётся.
И Табинег, пока ему кинжалом в спину не напомнили о том, что спину всегда нужно держать у себя на глазах, резко разворачивается, и вот же какая напасть и не неожиданность, он прямо-таки лицом к лицу натыкается на обращённый на него мёртвый взгляд, вставшего напротив Вавилонянина. Но Табинег сумел сохранить на своём лице хладнокровие, – а Нефертел за то, что он его не предупредил о появлении Вавилонянина и тем самым подверг его жизнь опасности, будет исключён из круга самых доверенных лиц, и не носить ему больше за ним сандалии, а ему прямая дорога на строительство стены, где в его распоряжении будет носка валунов и камней, – и, убедившись в том, что Вавилонянин не спешит начинать первым разговор, сам обращается к нему с вопросом. – Ты ко мне?
– Так было сказано. – Вавилонян верен себе и говорит какими-то загадками. Кем это было и что было сказано, задавайся теперь вопросами. Но Табинег крепится и не задаётся этими вопросами. А ведь Табинег с самого начала, когда услышал от фараона, что Вавилонянин прикомандируется к нему (право, иногда фараон странные слова использует в своих устах), не отражал в себе понимание и довольство от этого наказа. Он по-своему уразумел желание фараона направить к нему Вавилонянина. Фараон не доверял ему полностью и приставил к нему Вавилонянина для того чтобы он за ним присматривал. И если что, например, при его попытке перехода на сторону беглецов, – вдруг они предложат ему нечто большее, чем фараон (он-то только смертью от своей руки укрепляет его дух, а они могут предложить растянуть в удовольствии свою погибель, что более заманчиво), – то Вавилонянин должен на корню пресечь эту попытку его измены. Вон и кинжал у него для этого самый подходящий, болтается через перевязь.
– И что ещё было сказано? – спросил Табинег. – Ты меня посвяти, чтобы время за зря не тратить.
– Течение времени было нарушено. – Сказал Вавилонянин.
– Как это? – Табинег ничего не понял из сказанного Вавилонянином. И как он и предполагал, Вавилонянин старается выставить его в глазах всяких неучей, таких, как например, его слуга Нефертел, который стоит и лыбится, своим в доску и близким им по уму человеком. А Вавилонянин, как бы подчёркивая всё это и тем самым ещё больше надсмехаясь над Табинегом, непоколебим в своей лицевой серьёзности и отвечает ему в таком суровом тоне, как будто так и должно быть.
А Табинег в ответ ничего ему поделать не может, несмотря на самые обширные полномочия, предоставленные ему фараоном. Ведь никто не знает, какими полномочиями наделил Вавилонянина фараон. Где запросто, на папирусе, чёрным по папирусному может быть написано: «Эти полномочия полностью аннулируют и подвергают осмеянию все другие, а в частности полномочия Табинега, сучьего пса в глазах Анубиса». И тогда Табинегу уж точно в области шеи не поздоровится.
– Водяные часы в храме времени повреждены. Часть времени вытекла, а оставшаяся, через капли времени просочившись наружу, начала истекать. – Дал ответ Вавилонянин, немного прояснив ситуацию с этим вопросом. Но только немного, как понял Табинег.
– Но кто это мог сделать и зачем? – вопросил Табинег.
– Те, кто в этом заинтересован. Искривление времени позволит им прорваться сквозь искривлённые участки во времени и тем самым укрыться в пространствах времени. – Дал ответ Вавилонянин.
– И каким образом? – спросил по инерции Табинег.
– Они погрузились в воды времени, которые они выпустили наружу, набрав в ванну, и растворились во времени. – Сухо ответил Вавилонянин.
– Тогда…– задумчиво проговорил Табинег. И, посмотрев искоса вначале на Нефертела, только делающего незаинтересованный вид, а вот его длинные уши с потрохами его выдают («И как я раньше всего этого в нём не замечал?! – удивился Табинег»), затем перевёл свой взгляд на Вавилонянина и тихо спросил его. – А у нас ещё время есть?
– Самая малость. – Ответил Вавилонянин.
– Тогда не будем его терять и последуем за ними. – Уже возбуждённо проговорил Табинег.
– Отставание во времени и ошибки в пространственном позиционировании неминуемо. – Совсем как фараон, иногда непонятно и до странности изъяснялся Вавилонянин. – Явно я о нём и о фараоне не всё знаю. – Решил Табинег.
– А разве есть другой путь? – спросил Табинег.
– Есть. Но это самый короткий. – Ответил Вавилонянин.
– Тогда чего ждём? – уже нетерпеливо спрашивает Табинег.
– Чтобы пересечь границу времени нужно божественное позволение и подготовка. – Неуловимо для глаз, но не для души, кивнув в сторону дворца фараона, сказал Вавилонянин.
– Да, я этого не учёл. – Согласился Табинег. И как сейчас из его слов, сказанных про себя, выяснится: «Всё им нужно ритуально обставить. Как будто без этого ничего не выйдет», то он довольно скептически относился к разного рода ритуалам, которые каждый шаг египтянина регламентируют и сопровождают всю его жизнь на пути к царству мёртвых. Как будто без всего этого он бы заплутал и не дошёл до своего предназначения – до смертного одра. И вот за таких злыдней и прижимистых во всём людей, как Табинег, нашедших для себя обоснование своей сердечной скупости (я лучше на себя пожертвую, чем на храм), храмы со жрецами в них внутри уже начинают бедствовать и они уже не лоснятся жирком на своих щеках. Что заставляет их всё чаще задумываться о своём предназначении жреца, как оказывается не самом лучшем на свете. А есть и более хлебные на этом, а вернее на другом краю света места.
И нужно всего лишь пройти сквозь стену времени, – а для этого и понадобилось искривление времени, которое создало бреши в этой стене, – и прихваченные с собой технологии, – жрецы самые просвещённые люди, в руках которых самые передовые знания (а то, чего недостаёт, и было похищено в храме Анубиса), – а там уже мир не устоит и подвинется, чтобы предоставить им самые хлебные и прохладные места (такие были взгляды на солнечные места у людей, всю жизнь ходящих под испепеляющим солнцем).
– Тогда я по своим делам, а ты по своим. И в храме времени встречаемся. – Сказал Табинег. А Вавилонянин, явно в пику ему, ничего не ответил, а развернувшись, неспешно выдвинулся по направлению дворца фараона. Ну а Табинегу только и оставалось, как закипать от злости при виде спины Вавилонянина. А учитывая то, что закипал он на прижигающем любую лысину палящем солнце, то его запросто мог хватить удар. И он бы его хватил, если бы Табинег вдруг не услышал ухмыляющееся лицо Нефертела (всё верно, тут видеть его не надо, а оно прямо в уши слышится и скрипом в зубах песком отдаётся).
– А ты чего лыбишься? – Табинег немедленно потребовал ответа от Нефертела, явно перешедшего все границы приличий и своего благоразумия. И если он сейчас своим ответом не успокоит Табинега, то ему, не то что валуны на своём горбу не сносить, а он и своей глупой головы больше не удержит и не увидит – а вот на своё туловище со стороны, он ещё несколько капель времени сможет полюбоваться.
И Нефертел, по всей видимости сообразил, чем ему сейчас грозит это своё радостное упущение. И он мигом стал серьёзным как никогда, и по своему горькому опыту зная, насколько упёрт в себе Табинег, которого ни в чём не переубедишь, решает перевести его внимание в другую сторону. – А кого же мой господин оставит на страже часов времени. Ведь Вавилонянина одного отправлять нельзя, он обязательно всю славу поимки беглецов возьмёт на себя, и в папирус запишет. Оставлять его тоже неблагоразумно. Не захочет ли он потом, путём хитрости получить ту же славу – пропустит вперёд беглецов, а нас оставит в своём безвременье, захлопнув перед нами ворота времени. И третий вариант, когда часы времени будут оставлены под охраной фараона, то у меня такое предчувствие, что это не тот вариант, который нас устроит.
– А ну молчать! – заорал на Нефертела Табинег. Но так как он не использовал для умолчания Нефертела свою управленческую недовольными и сквернословящими устами палку, указывало на то, что гнев Табинега был вызван не кощунственной направленностью слов Нефертела, а тем, что это мог ещё кто-то услышать.
А как только Табинег таким образом заткнул рот Нефертела, он кивком подал ему знак подать к его сиятельствам ногам сандалии (они всегда находились в тени грузного тела Табинега, и оттого их солнце редко касалось, – так обширен в здании своего тела был Табинег, – и как результат, его ноги по особенному сияли, чем и заслужили для себя столь знаковое название со стороны Табинега, всему придающего своё значение). Ну а Нефертел, не чувствуя никакого подвоха, опускается перед Табинегом на колени (это была господская блажь Табинега, решившего, что он достоин того, чтобы перед ним склонялись не на одно, а сразу на два колена) и приступает к процессу обувания Табинега.
И вот когда второй из сандалий оказывается на ноге Табинега, тот обращается к Нефертелу: «Не торопись. Посмотри, как смотрятся сандалии на ноге». Нефертел, продолжая ничего не подозревать насчёт скрытых намерений Табинега, со всей своей внимательностью смотрит на сандалии.
– Ну что? – сверху интересуется Табинег.
– Непревзойдённо. – В открытую в общем, как всегда льстит Нефертел.
– А теперь как? – спрашивает Табинег.
– Как? – ничего не поняв, подняв лицо к верху, спросил Нефертел.
– Ты не туда смотришь. – Говорит Табинег, странно улыбаясь. – Ты туда смотри. – Добавляет Табинег, кивая по направлению своих ног. Нефертел чувствует неладное, но отказаться смотреть он не может, и он опускает вниз свою голову, где в одно мгновение и очень вдруг, утыкается лбом об ногу Табинега, с разгона направленную им ему в голову. А от такого удара, да ещё точно в цель – в нос Нефертелу, не то что какой-то Нефертел, а и сам фараон, случись ему участвовать в жизни простых людей, иногда в спорах балующихся такой демонстрацией своей силы, не устоял бы, и сбитый в пыль песка, укатился куда подальше.
Когда же Нефертел очнулся и с трудом приоткрыл затёкшие глаза, то он сразу почувствовал головокружение и тяжесть в своей голове, и как им сейчас же выяснилось, то источником этого давления был Табинег, наступивший ногой ему на голову. Да так сильно (нельзя забывать о том, что Табинег обладал очень вместительной для еды фигурой, которая не просто набрала в себя лишний вес, а она была очень чрезмерна и тяжка даже для самого Табинега), что Нефертел никак не мог вывернуть свою голову, чтобы облегчить своё лежачее положение. Что немедленно замечается Табинегом, который наклоняется к Нефертелу, перехватывает его рукой за волосы и, убрав с его шеи ногу, выворачивает его голову в свою сторону.
– А теперь слушай меня внимательно, клоп. – Глядя в упор на Нефертела, проговорил Табинег. И Нефертел само собой слушает. – Тебе будет оказана честь, хранить печать входа в храм времени. Но чтобы ты чего-нибудь там не выкинул по своей неблагодарности и
