Отсылающая нас в те исторические по современным меркам времена, когда людское племя всё больше полагалось на волю богов, и на его представителя на земле, фараона, чем на себя и научно-технический прогресс, который находился ещё в зачаточном состоянии. Да при этом такие далёкие по времени, что они частично стали недоступны нашему пониманию, а с другой стороны даже не верится, что было такое время в истории человечества, и оттого они стали восприниматься современниками, как имевшими своё место, но не точно и поэтому лучше их называть самобытными и легендарными.
Нет никого из живущих на этом свете существ и людей, выше и могущественнее олицетворения бога на земле, фараона. И нет никого, кто бы осмелился приблизить себя к нему и заглянуть ему в глаза в первый и как тут же выясняется, в последний раз в своей жизни, в тот же момент забранной фараоном за эту дерзость. Вот, наверное, почему, фараон изображался на фресках только в одной плоскости своего видения, в профиль. Только так и смел на него смотреть из своего ничтожного положения человек. А изобразить фараона в анфас, слишком уж непозволительная роскошь для головы художника, и оттого таких изобразительных артефактов не было обнаружено. Что говорит о том, что таких беспечно богатых на всю свою голову людей не нашлось.
И вот когда фараон обращается к тебе: «Посмотри человек на меня», то для него наступает свой великий миг признания и свершения. И этот человек, на этот раз признанный за разумный организм, а не как обычно, за ничтожного червя в глазах всего известного ему человечества, состоящего из стервы жены, пару жрецов и самого фараона (другие не в счёт), само собой не осмелиться перечить и отвергать это соблаговоление к нему фараона. Ну и вслед за этим для него, и притом немедленно, наступает расплата за такую дерзость: голову прочь этому богохульнику – никто не смеет себя так возвышать, даже если на этом настаивает сам фараон. После чего наступает свой черед следующего ничтожного червя, призванного к ответу и поставленного на колени перед фараоном, в одном из залов дворца фараона, зале судилища.
И к нему звучит другого рода обращение со стороны фараона. – И что ты на всё это думаешь? – интересуется мнением этого ничтожного червя фараон. И как понимается этим ничтожным червём, то вопрос относится к его предшественнику, признанного совсем недавно фараоном за разумное существо. А вот насколько он разумен, с этим должны будут разобраться жрецы, которые и отделили голову предшественника от туловища, чтобы значит, в ней покопаться и уразуметь его разумность. Ну а туловище тоже пригодится и пойдёт на изготовление различных мумифицирующих средств и для научных исследований.
Но последователя признанного за разумное существо предшественника, а точнее ничтожного червя в глазах фараона, с чем он готов смириться, и, пожалуй, готов себя считать подольше недостойным такой чести, быть признанным за разумное существо, сейчас крайне волнуют другие вещи, связанные с заданным ему вопросом фараона. – Да кто я такой перед лицом самого фараона?! Ничтожный червь. – Очень категоричен и самообличителен насчёт себя этот ничтожный червь. – И разве я смею перед лицом ног фараона о чём-нибудь думать. – Хотя всё-таки эта мысль этого ничтожного червя была слишком дерзновенна. Получается, что он смеет подвергать осмыслению и своему анализу слова фараона. И тут отговорки типа, я был слишком напуган и растерян, когда остался на вторых ролях и не был сразу признан фараоном за разумного человека (а к этому, как он понял, всё и шло), не пройдут.
Но видимо этот ничтожный червь ещё не полностью потерян для рабовладельческого общества, раз он сумел в своих разумениях себя поправить. – Но если фараон так снизошёл до меня, то это не зря и что-то да значит. – Уже более-менее здраво рассудил этот ничтожный червь. – А ведь через вопросы и познаётся человек. – Ничтожный червь вновь чуть было не свернул на кривую дорожку, но быстро выправился. – Конечно, не самим фараоном, – он всё-всё о человеке и его ничтожности знает, – а сам человек, таким образом, себя познаёт и познаётся. – А вот эта мысль привела ничтожного червя к ошеломившему его выводу. – Фараон хочет, чтобы я познал себя и уразумел свою готовность к тому деликатному делу, которое он мне собрался поручить. Я ведь как-никак, теперь новый начальник его охраны. – Здраво рассудил Табинег (так завали этого ничтожного червя), покосившись на обезглавленное тело бывшего начальника охраны фараона, чьё место теперь занял он, путём такой ротации.
– Владыка Верхнего и Нижнего Египта Маат-Ка-Ра, да будешь ты жив, невредим, здрав. – Заговорил Табинег. – Разве я смею перед твоим ликом так о себе самонадеянно и глубоко рассуждать. Я всего лишь есть послушный инструмент в твоих руках.
– Достаточно. – Остановил Табинега фараон Сети. – Тебе знаком верховный жрец Хатхор? – И вновь Табинег вдавлен в ничтожного червя потрясшим его вопросом фараона, в котором так и чувствуется подвох. И если на нём споткнёшься и не приметишь, то тебе прямой путь рядом лежать с бывшим начальником охраны фараона. – Да кто же его не знает! – удивился про себя Табинег, поёжившись от пробежавшего по спине тревожного холодка. – Но тогда зачем он о нём спрашивает? – задался вопросом к себе Табинег и тут же ещё сильнее вдавился коленями в пол, вдруг поняв, что давно не видел Хатхора. А это всё что угодно может значить, в том числе и самое страшное, немилость в глазах фараона Хатхора. Ну а если всё это так, то его будущее будет зависеть от ответа на этот вопрос. Но вот только сложность заключалась в том, что он никак не может не признать того, что не имел чести знать этого, всегда сомневался в его жреческих способностях, и вообще, его предсказания свершались через раз, верховного жреца Хатхора. Ведь это кощунство, которое сочтётся за преступление, если ты игнорируешь жрецов, когда они в фаворе у фараона.
– Нет человека, которому он был бы неизвестен, но лишь единицы знакомы ему. – Табинег сумел-таки найти выход из своего сложного положения, дав такой ни к чему его необязывающий ответ. Фараон Сети по достоинству оценил умение Табинега обходить подводные камни в своих ответах, и обратился к нему со следующим предложением. – Тогда слушай. – А тут у Табинега никаких заминок в понимании фараона не возникло. А уж слушать, а особенно подслушивать, он умел.
Ну а дальше звучит страшная и по своему невероятная история о предательстве верховного жреца Хатхора, – а Сети и не поймёт, чего ещё ему не хватало, когда в его распоряжении практически всё было, – где он вместе со своими сообщниками, жрецами, Небнетхером, – ну и хер с ним, он никогда не вызывал особых симпатий у Сети, – Небзя, – а это уже весомая фигура среди жрецов, он толкователь истин, жрец Маа и провидец, – и богиня Баст (это самая потрясшая фараона новость), под покровом ночи, имея свободный доступ к самым важнейшим секретам (у него были все печати), пробрался в подземелье храма Анубиса в Касе, и выкрал … Но об этом Сети не может вот так напрямую сказать, и не потому, что сам не может, – он то в отличие от бренного человека всё может, – а потому, что человек слишком слаб, чтобы ему все покрывала тайн сущего открывать (обязательно разболтает и растиражирует все вручённые ему секреты и тем самым понизит сакральность власти), и настолько важна и бесценна украденная реликвия для его и царства мёртвых, куда вход отныне закрыт, пока не будет возвращена украденная реликвия, или тот фигуральный ключ от дверей, соединяющих эти два мира.
– В общем, без лишних разговоров сосредоточься на организации поисковой команды. Для чего я снимаю с тебя печать всех запретов и наделяю самыми большими полномочиями. Можешь не жалеть, ни средств из казны, ничего другого, что тебе понадобится для поиска этих, отныне проклятых имён. Да, позаботьтесь о ритуале проклятия их имён, Саптах. – Сети отдал приказание стоящему чуть в стороне от Табинега человеку весь в синих красках (цветах вечности). – Новый верховный жрец. – Теперь только догадался Табинег насчёт этого человека, ещё по приходу сюда, вызвавшего у него свои знаковые и как сейчас выяснилось, провидческие вопросы, – а это ещё кто такой, рядящийся под верховного жреца?
Фараон Сети, между тем отдав наказ Сатаху, вернулся к Табинегу. – Возьмёшь с собой Вавилонянина. Он поспособствует твоим поисковым действиям. Никто другой как он не умеет по достоинству обращаться с украденными реликвиями, требующих к себе особого подхода. К тому же стройка будет остановлена, пока не будут возвращены реликвии, божественным промыслом скрепляющие основания нашего сооружения. А без дела слоняющийся Вавилонянин, всегда очень дорого обходится в будущем для любого правителя. Он всегда намериться построить башню. Но ты об этом не слышал и до встречи с Анубисом навсегда скрепишь свои уста. – Замкнул печатью безмолвия уста болтливости в Табинеге Сети.
– И напоследок, вот моя тебе рекомендация. Ты должен хоть из-под земли, лучше живыми, достать их, и поставить передо мной здесь, на колени. А иначе…Ты сам знаешь, что ждёт того, кто не слышит голос бога. – Поставил точку в разговоре Сети. И пришедший в себя только по выходу от фараона Табинег, понял всю иронию, заключённую в последних словах фараона, поручившего ему организовать погоню – как он может их из-под земли достать, когда ключ от загробного мира в руках беглецов.
– Но что же они в буквальном виде выкрали, и зачем им всё это нужно? – остудив себя несколькими глотками воды из поднесённого слугой кувшина, глядя в ту даль, где велось строительство усыпальницы для фараона, задался вопросом Табинег. После чего Табинег перевёл своё внимание на своего слугу, в обязанности которого входило ношение его поручений и главное, сандалий. – Нефертел. – Обратился к слуге Табинег. – Тебя заботит то, что ты предъявишь Анубису для прохода в загробный мир?
Нефертел может быть и был озадачен такого рода вопросом со стороны своего господина, но не подал виду по привычке вообще ничего лишнего не подавать и не утруждать себя этим, – с него достаточно этих треклятых сандалий, которые он должен носить и по желанию Табинега подавать ему для надевания перед лицами не имеющих таких дорогих сандалий (выпендривается и в тоже время их бережёт; перед лицами без сандалий их не надевает).
– Великий глава слуг бога, я чист сердцем, и весы мер не шелохнутся, когда оно будет на них взвешиваться. – Ответил Нефертел.
– Весы говоришь. – Задумчиво проговорил Табинег. – А ведь к ним должно ещё что-то прилагаться. – Рассудил Табинег после небольшого раздумья. – Но что? – наморщив лоб, задался вопросом Табинег. Но наморщенность лба, даже самая глубокая, не то усилие, которое приводит к разгадке трудных вопросов. И Табинег был вынужден оставить такого рода попытки, в лобовую атаку разбить эту головоломку. И он с иронией в свой адрес высказался. – А этот вопрос повис в воздухе, сказали бы в таком случае… – И тут его вдруг осеняет догадка. – Проклятье! Они украли бальзамирующий душу эфир. Без погружения в него, отправляющая в вечное странствие душа, не сможет переплыть реку безвременья. – Но
