Так вот, не кажется ли вам, что этот мир устроен таким образом, что постоянно «понуждает» своих обитателей к творчеству. Птицы вьют гнезда, осуществляют брачные ухаживания и танцы, а ласточки устраивают свои жилища уже под крышами домов, не предусмотренных природой. И все это творчество.
Однако больше всего обречен на творчество человек. Большинство внутренних побуждений человека и внешнее давление окружающей среды на него, о которых свидетельствует Шопенгауэр, есть не что иное, как «побуждение к творчеству». Вполне справедливо замечание Шопенгауэра по поводу того, что человек «не чувствует безболезненности». И это не удивительно, поскольку в такой момент он не принужден творить, и значит, практически не существует, как творец. Да, конечно, человек стремится к этому блаженному состоянию небытия, напоминающему нирвану, где человек, по мнению йогов, находится между жизнью и смертью, но это скорее стимул к творчеству. Притом у небытия нет времени, и значит, оно мимолетно и очень быстро сменяется новыми актами «понуждения к творчеству».
Разумеется, человечеству этот механизм «понуждения к творчеству» давно известен. Поэтому в христианстве, например, Бог не обвиняется в издевательствах над человеком, насылая несчастья, но говорится, будто Бог посылает человеку «испытания». Конечно, можно предположить, что Бог испытывает человека на преданность себе и приверженность вере. Но если мы вспомним, что христиане называют своего Бога Творцом, и что само христианство строится на идеях красоты и разума, то эти ниспосланные Всевышним «испытания» легко представимы как некое благо. Христиане даже утверждают, что Бог не посылает человеку тех испытаний, которые тот не способен перенести.
Последнее, конечно, спорно. Зато бесспорно то, что «покой нам только снится», и «понуждение к творчеству» никак не ослабевает с прогрессом. Напротив, на человечество давит все больше проблем, и они все большего масштаба. Речь уже идет об угрозах глобальных катастроф. И теперь уже человечеству просто необходимо прекратить свои детские игры в прятки с истиной, чтобы осознать роль и силу творчества в жизни общества. Думается, что «философия красоты» способна этому помочь.
З.
Что же касается Шопенгауэра, то по нашему мнению, не смотря на свои заблуждения, он все же был достаточно близок к представлению о мире, как о творческом процессе, где кроме воли существует система принципов. Это ведь ему принадлежит фраза: «… Человек в известном смысле должен быть своим собственным произведением». Да и эта странное в контексте его рассуждений замечание, будто все «явления жадно теснятся к обнаружению и вырывают друг у друга материю, ибо каждое стремится раскрыть свою идею». Как хотите, но такие устремления материи без творческого основания и мотива просто немыслимы.
Весьма похоже, что Шопенгауэр исходит из призыва Сократа: «Познай себя, и ты познаешь мир». Сообразно этому он обнаруживает у себя волю, которая является основой сознания и мышления. Отсюда воля становится «основанием» всех действий человека, в том числе и его «представлений». Ну, а коль скоро воля откуда-то берется, то логика подсказывает, что она вообще в природе вещей, то есть, та самая «вещь в себе», о которой говорил Кант.
То есть, Шопенгауэр не понимал, что мышление, движимое волей, – это не есть сам разум, с его комплексом креативных принципов. Среди этих принципов, как мы знаем, есть и «принцип преодоления». Но этот принцип не главный. Куда главнее основополагающий «принцип дополнительности», благодаря которому существует и мир, и гармония, и любовь как сопереживание.
Но возможно, Шопенгауэр где-то прав, полагая, что у человека принцип преодоления превалирует, что и стало « основанием» сознания своего эгоистического «Я» и далее мышления.
Между прочим, если в текстах Шопенгауэра устранить эту путаницу между волей в смысле «сознание» и Мировой Волей в виде творческой энергии, разумея под ней весь комплекс «креативных принципов», то многое из соображений «Франкфуртского затворника» представляется не таким уж и противоречивым.
Вот, например, как вам это высказывание? «Внутреннее существо мира – это наша воля, явления мира — это наше представление». Прочтем то же с нашей поправкой: «Внутренне существо мира – это наш разум, явления мира – это наше сознание». Или вот, его: «Ошибка всех философов заключается в том, что метафизическое, неразрушимое, вечное в человеке они полагали в интеллекте, между тем, как на самом деле оно лежит исключительно в воле, которая от первого совершенно отлична и только одна первоначальна». Если здесь исправить слово «воле» на «разуме», то «креативная философия» готова под этим подписаться.
Особенно заметно склоняется Шопенгауэр к положениям «креативной философии» в своей работе «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа». Здесь он пытается доказать ту старую истину, что со смертью нашего Эго, или сознания, наша сущность, представляющая собой часть мирового разума, остается там же откуда взята, в природе. То есть, это примерно то же, как если бы мы зачерпнули воды из океана, а затем вылили ее обратно. Кроме небольшого возмущения на поверхности, с водой в океане ничего бы не случилось. Конечно, Шопенгауэр и тут пытается подогнать решение проблемы под нужный ему ответ в пользу своей Мировой Воли. Но вот, что из этого у него получается: «Конец личности так же реален, как реально было ее начало, и в том самом смысле, в каком нас не было до рождения, нас не будет и после смерти. Но при этом смерть не может уничтожить большего, чем дано было рождением, — следовательно, не может она уничтожить того, благодаря чему только и стало возможным самое рождение».
Думаю, вряд ли кто-то возьмется доказывать, будто рождением человек обязан исключительно Мировой воле, алчущей человеческих страданий и борьбы всех против всех. И, похоже, Шопенгауэр это понимает. Поэтому он все больше говорит о красоте, творчестве, житейской мудрости: «Лучший человек тот, кто делает наименьшую разницу между собой и другими, не видит в них абсолютного «не я», — между тем как для дурного человека эта разница велика… Свет – самый крупный алмаз в короне красоты».
Будучи законченным пессимистом и всячески порицая оптимизм как некий обман, он между тем, явно верит в возможность торжества красоты и добра. Иначе все его поучения не имели бы смысла. Но это значит, что он допускает, что кроме слепой и агрессивной воли в мире есть еще нечто, позволяющее нейтрализовать ее коварные происки.
Все эти соображения убеждают нас в том, что Шопенгауэр находился в плену своего собственного гения, который представал перед его внутренним взором во всем своем пугающем величии. Затмевая собой тепло и свет окружающего мира, этот «дракон его собственного мышления» внушал своим видом философу идею своей абсолютной власти. Не зря «Франкфуртский затворник» ненавидит это воплощение воли, не безосновательно наделяет он этого пришельца из космического холода самыми отвратительными чертами. И совершенно очевидно, что Шопенгауэр пытается уничтожить это порождение собственных представлений.
Трудно сказать, насколько Шопенгауэру это удается. Ясно одно, он находит свое спасение в творчестве. Однако само это, быть может, вынужденное творчество словно бы материализовало этот призрак, проявило его из тьмы сознания философа, сделало его очевидным другим. И вот, уже фантом мировой скорби поражает воображение музыкантов, поэтов, художников, философов. И наконец, находится мыслитель, который вдохновляется Шопенгауэровским фантомом настолько, что проявляет еще более устрашающие черты призрака и придает ему новый импульс жизненных сил. Имя этого мыслителя Ницше. Так призрак Шопенгауэровского гения стал иконой фашизма…
*****************************
Все сказанное, впрочем, не означает, будто «креативная философия» предлагает отказаться от трудов Шопенгауэра. Заслуга «философа мировой скорби» состоит уже в том, что он доказал существование «принципа преодоления» в природных явлениях и показал, хоть несколько карикатурно, его значение в процессах созидания жизни. Но главное, его размышления наталкивают нас на идею рассмотреть возможность превалирования того или иного «креативного принципа» в их системе. Есть подозрение, что преобладание какого-то из принципов может быть чрезмерным и приводить в результате к уродливым формам. Например, излишняя новизна в литературном произведении в ущерб преемственности и прочим принципам красоты, может стать причиной непонимания или неприятия произведения читателем, а игнорирование «принципа рациональности» может привести к неоправданным длиннотам в тексте…
Однако с учетом последнего мы на этом остановимся, предположив, что это уже тема для другого разговора.
