Вопрос из зала: В главе «Путешествие в царство мысли» вы раскритиковали многих философов. В числе их оказался и Шопенгауэр. Между тем в современном мире философия Шопенгауэра набирает популярность. Правильно ли я понял, что философию Шопенгаура, вы считаете несостоятельной?
1.
На самом деле я ставил целью не «раскритиковать» мыслителей прошлого, а показать, что без «креативной философии» их идеи выглядит несколько ущербными. В особенности это касается философии «великого пессимиста», или, как еще величают Шопенгауэра, «Франкфуртского мизантропа».
Конечно, Шопенгауэр – мировое светило философии. И мы даже не собираемся оспаривать его высказывание: «Я распахнул завесу истины шире, чем кто-либо из смертных до меня». Но он же сам в «Основных идеях эстетики», повторяет вслед за Аристотелем: «Не бывает никакого великого ума без примеси безумства».
Пожалуй, философские рассуждения очень удобное место для доказательства этого наблюдения. Например, изрядную примесь безумства Шопенгауэр обнаруживает у Гегеля.
«Как средство поглупеть, гегелевская философия несравнима, — замечает Шопенгауэр. — Это абракадабра, болтавня, набор слов, предлагающих в своих чудовищных сочетаниях разуму невозможные мысли, вопиющие противоречия, которые совершенно калечат интеллект».
Но так ли уж далеко в «величии ума» ушел сам Шопенгауэр от Гегеля, утверждавшего, что «до конца достроил здание объективного идеализма и таким образом исчерпал возможности философии».
Напомню, Гегель представлял мир как некую окаменелость Мирового духа, некогда витавшем во Вселенной. Правда, эта идея с большой и пыльной бородой, поскольку еще греческие мудрецы сообщали о некоем «нусе» (уме), который есть начало всему, разлит в Космосе и содержится во всем.
Очевидно, предположив, что такой пантеизм слишком наивен и недостоин трезвомыслящего философа, Шопенгауэр оставил от этого непонятного нуса нечто более конкретное, а именно «волю к жизни». Эта воля, по мнению Шопенгауэра, тоже является началом всему и содержится во всем как некая «вещь в себе», поэтому ее справедливо именовать «Мировой волей».
Представление о «вещи в себе» Шопенгауэр заимствовал у Канта. Впрочем, для самого Канта «вещь в себе» представлялась неразрешимой загадкой. Да и для всех других было непонятно, что это за «вещь в себе», и кому она нужна, если даже неизвестно, что она собой представляет. Зато после того, как Шопенгауэр открыл, что во всех физических и психических процессах участвует «Мировая воля», покровы с тайны «вещи в себе» оказались сорваны. Правда, для многих сама Мировая воля оставалась «вещью в себе». Ведь теперь было непонятно, что это за Мировая воля? Откуда она берется? Кто ее субъект? Ведь в привычном понимании воля обязательно кому-то принадлежит и на что-то направлена. Однако у Шопенгауэра воля существует сама по себе, то есть, бесхозно, как что-то обитающее в пространстве, вроде идей Платона.
Таким образом, «Франкфуртский затворник» предстал перед необходимостью ответить на многие каверзные вопросы. И хотя усеченный до примитивной воли «нус» кому-то представляется гораздо проще, чем Гегелевский Мировой дух, задача эта, судя по толщине книг Шопенгауэра, оказалась не из легких. Впрочем, если верить самому Шопенгауэру, он с ней блестяще справился. Во всяком случае, в письме к Беккеру он хвастал, что его учение отличается большой цельностью. Однако стоит заметить, что далеко не для всех это было столь уж очевидно. Иначе, как понимать признание Франкфуртского затворника, где он говорит: «Но я хотел бы видеть того, кто мог бы похвалиться более ничтожными современниками, чем те, среди которых я жил».
Действительно, не так просто убедить аудиторию в том, что Мировая воля, неизвестно откуда взявшись, образует из ничего вещи и участвует в их жизни на правах хозяина. Но зато если с этим справиться, то дальше все логично. Воля содержится во всем и умышляет все подчинить себе. Чуть не сказал: «своим интересам». Впрочем, почему бы не сказать. Ведь, если есть воля, значит, есть и какой-то интерес, цель. А, между прочим, цель есть. Есть! Борьба и победа. «Нет победы без борьбы», — провозглашает Шопенгауэр и с увлечением приводит примеры таковой борьбы всех и вся на разных «ступенях» эволюции с подчинением, порабощением и поглощением одних участников природы другими.
«…Мы можем разбираемую нами борьбу всех проявлений воли между собою признать даже в простой материи… — заявляет философ и, приведя примеры, далее продолжает: … мы видим, что воля здесь, на нижайшей ступени, высказывается как слепое влечение, темный, глухой позыв, вне всякой непосредственной познаваемости».
Ну, а если такое творится на нижних «ступенях», то что уж говорить о распрях на высших порожках «объективизации» воли. «Так в природе всюду видим мы спор, борьбу и попеременную победу, — пишет Шопенгауэр, — …И далее ясней увидим в этом свойственное воле раздвоение в самой себе…»
Вот, даже как. Оказывается, воля, мало того что непознаваема, еще каким-то образом раздваивается в самой себе. Это, по меньшей мере, удивительно. Однако, такое раздвоение у Шопенгауэра имеет свое объяснение: «Каждая ступень объективации воли оспаривает у другой материю, пространство и время. Пребывающая материя должна непрестанно менять форму, так как под руководством причинности механические, физические, химические, органические явления жадно теснятся к обнаружению и вырывают друг у друга материю, ибо каждое стремится раскрыть свою идею».
Эге, «раскрыть свою идею». Это зачем же им всем это нужно, да и ей, воле? Неужто в этом смысл всей котовасии?
Однако не лишне бы узнать, как это происходит? Впрочем, Шопенгауэр и здесь не оплошал. Он приводит достаточно примеров того, как в природе происходит раскрытие своей идеи. «Самый яркий пример в этом роде, — пишет Шопенгауэр, — представляет австралийский муравей-бульдог. Когда его разрежут, начинается бой между головной частью и хвостом. Первая нападает своими челюстями, а последний храбро защищается, уязвляя первую».
Заметим, между прочим, что эту идею «борьбы всех против всех» Шопенгауэр позаимствовал у Гоббса и, как видим, не только обосновал ее, но и превосходно развил.
Разумеется, в такой атмосфере всеобщей неприязни и борьбы человеку приходится хуже всех. Дело в том, что, по мнению Шопенгауэра, человек достигает высшей ступени «объективации воли», и соответственно, он больше всех прочих норовит все себе подчинить и поглотить. Но чем выше аппетиты человека, тем упорнее сопротивляется ему, руководимая Мировой Волей, окружающая среда. Из-за этого жизнь индивида превращается в такой жуткий процесс, что страшно даже читать описание несчастий и страданий, преследующих человека вплоть до самой смерти. Этому Шопенгауэр посвящает целую главу под названием: «О ничтожестве и горестях жизни».
«Нет в мире такого удовлетворения, — сообщает философ, — которое могло бы утешить ее (воли) порывы, положить конец ее вожделениям… Все в жизни говорит нам, что человеку суждено познать в земном счастье нечто обманчивое, простую иллюзию… Жизнь рисуется нам как беспрерывный обман, и в малом, и в великом… Если жизнь что-нибудь дает, то лишь для того, чтобы отнять… Настоящее никогда не удовлетворяет нас, а будущее ненадежно, прошедшее невозвратно… Мы чувствуем боль, но не чувствуем безболезненности; мы чувствуем заботу, а не беззаботность, страх, а не безопасность. Мы чувствуем желание так же, как чувствуем голод и жажду. Но как только это желание удовлетворено, с ним происходит то же, что со съеденным куском, который перестает существовать для нашего чувства… Болезненно жаждем мы наслаждений и радостей, когда их нет. Отсутствие же страданий непосредственно нами не ощущаются. Все это потому, что только страдания и лишения могут ощущаться нами положительно и оттого сами возвещают о себе. Наоборот, благополучие носит чисто отрицательный характер… В той мере, в какой возрастают наслаждения, уменьшается восприимчивость к ним: привычное уже не доставляет нам наслаждения… Наше положение в мире представляет собою нечто такое, чему бы лучше вовсе не быть, то все окружающее нас и носит следы этой безотрадности, подобно тому, как в аду все пахнет серой: все на свете несовершенно и обманчиво… Все приятное перемешано с неприятным, всякое наслаждение разрушает само себя, всякое облегчение ведет к новым тяготам… Бесспорное доказательство того, что люди чувствуют себя несчастными, в избытке дает еще и лютая зависть, которая не может сдержать своего яда, как только возвестят о себе чья-нибудь удача или заслуга… Мир, который был бы хуже нашего, совсем невозможен, потому что он не мог бы существовать, и значит, наш мир – худший из возможных миров…»
Действительно, мир, который описывает Шопенгауэр, и где царствует столь зловредная воля, настолько худой, что представляется странным, что он вообще существует. Для этого у него просто нет никаких «оснований».
Кстати, это понятие «основание» Шопенгауэр позаимствовал у Лейбница. Но Лейбниц, благодаря открытому им закону «достаточного основания», доказывает существование Бога. Шопенгауэр же пытается обойтись без Бога, оставив от Творца только волю. Но в этом случае и «основания» у нашего мира вызывают сомнения. Ну, судите сами, в человеке, например, ученые насчитывают миллиарды микроорганизмов. И если верить Шопенгауэру, у каждого из них имеется воля к жизни и жажда укокошить себе подобного, чтобы выразить свою «идею». Какой же в таких условиях возможен организм? Да и какой возможен мир, и зачем мы употребляем это слово, когда все заняты поглощением и уничтожением друг друга даже на «самых низших ступенях»?
Но что интересно, сам же первооткрыватель «Мировой воли» утверждает, что стоит только человеку отказаться от собственной воли, как он приобретает способность видеть красоты природы и наслаждаться искусством.
Правда, дело это наверняка непростое. Как, например, побороть в себе «лютую зависть» или ощущение, что все кругом «несовершенно» и обманчиво, да еще попахивает «серой» в связи с приближением необходимых страданий и даже смерти? Впрочем, наверное, это возможно при наличии железной воли. Ведь удается же это как-то восточным монахам. Но вот, откуда взяться умиротворяющим красотам природы, где царствует все та же агрессивная, беспощадная и разрушительная воля. И, вообще, какая радость созерцать этот худший из миров?
Однако Шопенгауэр не озадачивается этим щекотливым вопросом. Зато само созерцание прекрасного мыслитель разбивает на виды, наиболее предпочтительным из которых является наблюдение идей. Он даже дает примеры таких наблюдений и самих идей.
[justify] Конечно, есть подозрение, что не всякий человек, отказавшись от воли к жизни, способен все
