эротических грёз. Однофамильцы, не иначе.
— Что он хотел? — интересуюсь я.
Славка вряд ли ответит, но попытаться стоит.
— Неважно, — отмахивается она. — Семейные проблемы.
Вечная отговорка. И ведь дальше спрашивать неудобно. Отношения у них, мягко говоря, чудаковатые. Во всяком случае, если судить по Славкиной манере общения с ним. Хотя, наверное, она со всеми примерно одинаковая.
— Ох уж он мне завтра задаст, — сокрушаюсь я. — Опять я не сделал задание. Славочка, слушай, попросишь за меня?
У Эдички привычка давать персональные работы тем, кто чем-то его не устроил. Или просто не вышел рожей. Впрочем, на Славку никогда мои мольбы не действовали.
— Разбежался, — фыркает она. — Сам с Эдичкой свои дела и решай.
— Хороша подруга.
— Не шантажируй.
Миша хихикает, пролистывая ленту в телефоне. Уши греет, молодец. Мы выходим из кафе.
— В иностранный отдел сразу? Или куда?
— Тебе нужно что-нибудь? — спрашивает Славка у Миши.
— Сборник Рильке. Немецкого я не знаю, — улыбается он.
— Направо сворачивай, — командует Славка. — Здесь может быть.
Она помогает Мише найти сборник. Я стою рядом и бездействую. Мне жарко, душно и вообще как-то настроение в раз испорчено после Эдичкиного звонка. Завтра у нас пара, завтра начнётся — хиханьки да хаханьки озабоченных студенточек, моё невыполненное задание — легче прокрастинировать весь вечер, чем взять и сделать — гипнотизирующий тон Эдуарда Викторовича. Он всегда так медленно тянет слова, так выразительно строит фразы, что я впадаю в транс после пяти минут его монолога. Девицы тоже почти не слушают, только пялятся мечтательно и задумчиво обсасывают карандаши. Мерзятина. И глаза у него — зелёные и злые, две цветные льдинки. Как только Славка умудряется его осаживать?
Славка выуживает сборник Рильке с нижней полки. Любители поэзии так со своими родственниками не разговаривают. Или я чего-то не понимаю?
— А я, кстати, пару его стихов даже переводил, — вдруг говорит Миша.
— Ты же не знаешь немецкого, — лукаво поддевает его Славка.
— Так это пару лет назад было, я тогда неплохо читал на нём. Сейчас вряд ли смогу.
— Не прибедняйся, — Славка хлопает его по плечу.
У них всё легко и просто. Я вспоминаю свой первый поход в книжный магазин с матерью и Гошей. Тогда это словно был портал в другой, неведомый мне мир. Я и представить не мог, что где-то бывает книг больше, чем у нас дома. Потом я ещё и убедился, что половина экземпляров дома — редкий хлам. Мать всегда любила коллекционировать дешёвую чепуху и рыдать над слезодавилками по вечерам, сгорбившись в кресле. Да, в первый раз книжный произвёл на меня неизгладимое впечатление. Всё хотелось потрогать, пощупать, увидеть своими глазами — и многое хотелось скупить. В итоге, невзирая на мой утомительный, как выразилась мать, плач и тщетные мольбы, мне сунули в руки книгу сказок. Мне было шесть, и сказки я уже перерос. Кто бы меня послушал. Сказки пахли матовой дорогой бумагой — отчуждённо и тошно. Лаковая обложка противно скользила под пальцами. Я выронил книгу у кассы — ладони вспотели, и она выскользнула из рук. Мать заорала, Гоша молчал и только смотрел на меня с грустным пониманием. Мне никогда не давали то, что я действительно хотел, отделываясь дорогим, но ненужным, и считали это нормой. Меня никогда не слушали.
— Пошли в иностранный отдел, — говорит Славка. — Ты же ничего не хочешь, Веснушкин?
Вроде и нежное обращение, а вроде и бесит. Даже прозвище Эдичка кажется мне сейчас более приятным.
— Нет, — это звучит грубее, чем хотелось бы.
Мысленно мне всё ещё шесть — и я обижаюсь на мать. Давно пора вычеркнуть и забыть, бесполезно же.
Славка пожимает плечами. Миша смотрит на меня нечитаемым взглядом.
Мы проходим до конца этажа и спускаемся по лестнице. Народу достаточно, духотень. Славка перебирает книги на французской полке и достаёт одну из них.
— У тебя же есть Саган, — зачем-то говорю я.
— Ты не слишком внимательный, — Славка прищуривается. — Этой нет. Так, мне ещё нужен Пратчетт.
Миша берёт толстенную книжищу и медленно её пролистывает. На красной обложке название — “Jonathan Strange & Mr Norrell”.
— Не дочитала, не понравилось, — бросает Славка в сторону Миши.
— Я твоему вкусу не доверяю, — смеётся он. — Скучная?
— Очень.
— Язык хороший?
— Хороший.
— Тогда возьму. Буду на ночь читать вместо колыбельной.
Славка улыбается. Цепляет большую книгу Пратчетта с серой полки. Меня снова подхватывает и уносит в другое время. Теперь мне шестнадцать. Матери рядом нет, только Гоша. Мы снова идём в книжный. Гоша смотрит на меня покровительственно — он уже взрослый, у него есть девица и далеко идущие планы на жизнь. Как странно, что люди, которые боятся умереть завтра, не успеть сказать, не успеть сделать, прочувствовать или прожить, обычно всё успевают. А те, кому несвойственны всякие суеверия, в один миг способны по доброй воле улететь в никуда.
Гоша советует мне какой-то роман, супер-серьёзный, вымученный и скорбный. Я скольжу взглядом по полкам и думаю, когда мы сумели отдалиться друг от друга? Когда общество девиц и пьяненьких дружков стало для него важнее? Ещё недавно он выгораживал меня перед матерью, а сегодня сам готов навалиться с нравоучениями. Вырастешь — поймёшь, я лучше знаю. Конечно, Гоша. Только ты так и не успел ничему меня научить.
— На кассу? — спрашивает Славка.
Миша кивает. Славка приобнимает меня и быстро целует в губы. Наверное, поняла, опять заметила мой стеклянный, ничего не выражающий видок. Миша деланно отворачивается.
— Всё нормально?
— Ещё бы.
Я хватаю на ходу какую-то тоненькую книжку на английском. Читать вряд ли стану, но пустым из магазина выходить не хочется. Славка многозначительно хмыкает, зная эту мою привычку. На кассе хватаю ещё леденцы и длинные кокосовые батончики. В детстве меня обычно били за это по рукам со словами: “Тебе что, мало?” А я к следующему разу забывал и лез снова. Дурачком был.
Протягиваю по одному Славке и Мише. Упаковка хлюпает и нехотя раскрывается. На улице похолодало — приятный контраст. Славка держит меня за руку, Миша идёт сбоку от неё. Я хочу спросить у него ещё что-нибудь про стихи или музыку, но в голову лезет одна дурь.
— Почему именно фортепиано? — наконец выдаю я.
— Само получилось. Подошёл дома к инструменту в четыре года, потыкал клавиши и сказал: “Хочу!” — он слегка усмехается. — Если б знал, что эта мутотень так затянется и потом бросать жалко будет, наверное, не стал бы.
Я не отвечаю. Мне незнакомы всякие “хочу”, моя жизнь пестрит чужим выбором. Я смотрю на Мишу — у него открытое, чистое лицо. Хочет ли он казаться таким или является на самом деле, мне неведомо. Но теперь, глядя на него, я вдруг осознаю, что испытываю к нему ненавязчивую симпатию. В первую очередь, потому, что он совершенно не похож на меня.
У Славки привычно разоряется телефон. Я снова вздрагиваю от режущей уши мелодии.
— Да, мам, — устало отвечает Славка. — Всё в порядке, гуляем. Ты же знаешь, я не люблю, когда меня отвлекают.
Это не совсем правда. Во время пар Славка обожает отвлекаться.
— А заранее нельзя было предупредить? У меня планы были, кажется. Ладно, приеду. Эдичку задушу при встрече, так и передай. Он уже у нас?
Мама что-то ей отвечает.
— Вот и отлично. Да рядом я, рядом с метро. Пока.
— Что там? — интересуется Миша, комкая в руке упаковку от батончика.
— Семейное сборище намечается, — недовольно говорит Славка. — Решили забабахать вечеринку, даже гостей пригласили. Вчера всё окончательно определилось, а мне не сказали.
— Сволочи, — закатывается от смеха Миша.
— Помолчал бы лучше, — Славка укоризненно смотрит на него.
Он пытается сделать серьёзное лицо.
— Пойду я тогда. Спасибо вам, хорошо посидели.
Миша обнимает её крепко-крепко. Будто назло. Я легонько её целую.
— До завтра?
— Не напоминай, — Славка делает страшные глаза. — У меня точно будет передоз Эдички.
Она разворачивается и уходит, скрываясь за голубой стеной.
— Пройдёмся по Невскому? — предлагает Миша.
Я вдруг вспоминаю роман Лимонова.
~ Глава 4. ~
Мы с Мишей идём по Невскому. Канал Грибоедова с его пепельными волнами остаётся позади. Тёплый ветер дует в лицо, обволакивает, обнимает. Хорошо! Иногда я забываю, что вокруг меня — жизнь, и она совершенно другая, прекрасная и не очень, красивая и безобразная. Не моя, но происходящая рядом со мной, параллельно мне, и иногда с моей жизнью перекликающаяся... Пафос. Сплошной пафос. Периодически на меня накатывает желание изобразить из себя поэта. Получается довольно бездарно.
— Ты чего завис? — спрашивает Миша.
Я смотрю на него, будто выныривая на поверхность.
— Задумался.
Сейчас ведь поинтересуется, о чём. Зачем я это сказал?
— Жалко, что Славку вытащили посередине процесса, — говорит Миша.
Подходит к ближайшей мусорке и выбрасывает упаковку от батончика.
Я делаю то же самое, хотя каждый раз становится неприятно, будто это элементарное действие кощунственно по своей природе.
— Жалко, — соглашаюсь я.
Мне всегда неуютно было с чужими одному. Сначала — без брата, потом — без Славки. А с Мишей вроде нормально, никакой пустоты или желания сбежать в любой неподходящий момент.
— Вы с ней в универе познакомились?
Я киваю.
— Такое ощущение, что успели врасти друг в друга.
“Успели врасти” — как поэтично сказал. Нехилая доля правды в этом есть, трудно представить моё существование без Славки. Одинокие посиделки на задних рядах. Мотание с наушниками в перерыве, потому что никто с тобой не заговорит. Никто не захочет. Да ну, ерунда. Не бывает такого.
— Наверное, — вздыхаю я.
Только постоянно возникает ощущение, что наша дружба — лишь малая часть Славкиной жизни. Что у неё есть нечто другое, большое и важное, и она постоянно туда сбегает. Не может быть, чтобы её мир зациклился на мне.
— А вы вместе с первого класса учились? — спрашиваю, чтобы поддержать разговор.
С Мишей нормально, да, но пока я понятия не имею, о чём с ним болтать.
— С третьего. Я сначала в другой гимназии учился, долгая история.
— Неужели выгнали? — ехидничаю.
— Одноклассник, как же его звали... — Миша морщит лоб. — Петя, что ли. Ляпнул то, что мне совсем не понравилось, я ему и вдарил как следует. Чтобы неповадно было. Скандал раздули ужасный, его мамаша прибежала с диким ором и криками о том, какой я ненормальный. Требовала, чтобы меня, так сказать, ликвидировали, — он усмехается. — Вот и пришлось перевестись, хотя я не жалею. В первой школе учиться было — пытка раскалёнными углями.
Не такой уж чистый мальчик. А взгляд — сама невинность. Лгунишка.
— А ты знаешь, что Славка тоже пишет? — вдруг спрашивает Миша.
— Кто сейчас не пишет! Даже я стихами баловался.
— Нет, я серьёзно. Она пишет под псевдонимом и даже печатается. Скрывает тщательно от семьи. Я думал, она тебе рассказала. У неё бешеная популярность на одном писательском сайте!
Я чувствую себя немного обманутым.
— Что пишет-то?
— Ой, я тебе даже рассказывать не буду, у неё поинтересуйся. Зря, наверное, вообще это упомянул.
Врёт или правда? Неужели Славка и впрямь что-то недоговорила? Да и какая к чёрту разница. Развлекается человек, как хочет. Может, боится чего. Или стесняется. Хотя стеснение — не про Славку.
— Ты чего, расстроился? Прости, я не знал, что... — Миша делает виноватое
