Существует теория, что каждый третий в этом мире влюблён не взаимно. На самом деле, я только что её придумала. Кто угодно может выдумать что угодно и выдавать это за правду. В балетном классе прохладно. Окно распахнуто. Денис занимается напротив — его тонкие кисти взмывают вверх и опускаются обратно. Тело ноет так, будто по мне проехался трактор — наверное, так и было. Я созерцаю красоту, ведь Денис и есть сама красота. Совершенное создание природы. Любовь есть созерцание. Смотреть, как ложатся голубые тени на его глаза перед спектаклем, как оформляется бледным карандашом рот, а щёки розовеют.
— Ты встретишь её после пар? — спрашиваю, поднимаясь.
Она учится в консе, и я терпеть её не могу. У сердца что-то снова покалывает.
— Нет, — Денис обтирает лицо полотенцем и смотрит на меня внимательно. — Всё кончено.
Он говорит это мягко, будто с тайным и странным удовольствием. В любви главное — прикоснуться, сорвать поцелуй. Потом неинтересно. Мне, во всяком случае. Денису, наверное, тоже. Я любуюсь на его ноги.
— Значит, домой?
Он дышит тяжело, улыбается, веснушки у него на носу пускаются в пляс. Взгляд цепляется за родинку на шее — смешно.
Мои теории всегда работают. Это я — каждый третий.
— Хорошо.
Мы снимаем вместе студию. Так удобнее. А ещё во мне сидит, несомненно, ложное чувство, что красота будет со мной всегда, ведь созерцание её — лучшее тому доказательство.
— Я в раздевалку. Останешься здесь?
Я бы могла пойти с ним. Когда два года живёшь вместе, стыдиться нечего. И почему все делают из тела нечто невероятное, будто оскорбляющее зрение?
— Подожду тебя у выхода.
— Как знаешь, — он пожимает плечами.
На самом деле, они хрупкие и белые, покрытые россыпью родинок, но под блузой этого не видно.
У выхода немноголюдно. Мимо проходит Ксюха — чёрные косы, полный достоинства взгляд и манеры королевы. Ксюхой её называю только я, остальные пресмыкаются. Это она подбросила Лизе иголок в пуанты год назад, но дело замяли, а Лиза забрала документы. Было в Лизе что-то неизведанное, непонятная красота, проклятая нотка, золотое сияние. Таких не любят. Таким завидуют.
— Ну чего, сестричка, пошли?
Лёгкий, как пушинка. Нежный и жгучий одновременно. Проклятая нотка, золотое сияние. А я всего лишь каждый третий.
— Что бы ты сказала, если бы я решил уйти из балета?
Начало октября в этом году тёплое. У Питера бывает только два настроения — нутряная тоска и всепроникающая радость. Такое ощущение, будто я застряла где-то между.
— Сдурел?
Денис смеётся, выставляя напоказ маленькие ровные зубы. Любовь есть созерцание деталей. А потом вздыхает.
— Вот так положишь на что-то жизнь, а потом оглядываешься и думаешь — зачем? Один раз ошибёшься — всё псу под хвост.
— Откуда такие настроения? Ты же создан для...
— Танца, — подхватывает он.
Обнимает меня по-свойски.
— Знаю. Только это выглядит беспросветно. Я вечно всем доказываю, что не идиот, вытаскиваю партии из горла, а потом слышу презрительные смешки однокурсников.
— Разве тебе не наплевать на них?
— Наплевать. Я просто сомневаюсь, что мне это нужно. Горбатиться здесь. Я и так достаточно насиловал своё тело.
Денис замирает на секунду.
— Мы просто хотим жить, — говорю я. — Чтобы не было ничего, что против нас. Чтобы нам всё подавали на блюдечке. Но так не бывает.
— Так не бывает, — повторяет Денис. — Просто надоело. Я хочу быть, как все, понимаешь? Обычный вуз, никакой ответственности и гнёта.
— Ты никогда не будешь обычным, — отвечаю я тихо. — Бог не дал тебе такой роскоши. Я каждый день просыпаюсь с похожими мыслями. Иногда мне кажется, тело ноет так, что я просто умру недвижимая. Но вдруг эта боль и есть смысл? И боль, и борьба, и ненависть других.
— Для чего?
— Чтобы чувствовать себя живым. Как плата за необычность. Пошли на остановку.
Всё, чего я хочу, — свернуться калачиком на постели, чувствуя его плечо под головой. Эта любовь — больше любви, выше неё. Я бы никогда не задела его животным побуждением, никогда бы не захотела этого — только убаюкать нежностью. Только сорвать один невинный поцелуй с его губ, и больше ничего.
— Сашка, — Питер за окном автобуса светится от солнца. Денис смотрит на меня, забавно сощурившись. — Что мне делать?
— Что хочешь. Я за тебя отвечать не собираюсь, — улыбаюсь слегка. — Перекладываешь ответственность?
Он весь соткан из этого золотого сияния, аж глаза слепит. Отмеченный. Заклеймённый. Во мне никогда этого не было — или, может быть, изнутри не видно.
— От Лебединого я всё равно отказался, — уголок его рта нервно дёргается.
— Но почему?
— Катю взяли. Папаша ей что угодно купит.
— Она и вправду хороша, — ладошки потеют от нервов.
— Я хотел танцевать с тобой, — Денис хмурится. — Тебя ведь почти утвердили, а потом...
— Будешь из-за этого себя губить? — наверное, грубо звучит.
Я крепко держусь за поручень. Рука Дениса совсем рядом, и он слегка задевает мою мизинцем.
Кожа у него белая, нежная, поцелуй приходится куда-то в подбородок. Редкие проявления моей любви, о которой Денис знает давным-давно. Наверное, ещё до того, как мы встретились.
На улице теплеет. Солнце сегодня щедрое. Выпрыгиваем из автобуса.
— Хочешь мороженого? — спрашивает Денис.
— Холодно.
— А я хочу.
Лёд обжигает язык, вкуса я почти не чувствую.
— Даже влюбиться нормально не могу, — вдруг говорит Денис. — Как только человек признаётся, сразу интерес пропадает. Главное ведь что? Выбить признание. А потом смотришь на него и думаешь — неужели я что-то чувствовал?
Я улыбаюсь.
— Забавный ты. Нелегко тем, кто тебе попадается.
— А для тебя что главное? — спрашивает он.
— В любви? Созерцать детали.
Денис останавливается.
— Когда ты что-то увлечённо рассказываешь, смотришь в правый верхний угол, — говорит он медленно. — На щеке рядом с ухом у тебя две маленькие родинки, их почти не видно, но они классные. Ты плохо проговариваешь мягкую «р» и слегка косишь глазами от волнения. Ты...
Губы Дениса нежные и слегка шершавые. Шарик мороженого падает на асфальт, и в руке у меня остаётся только вафельное основание. Я смеюсь. С мороженым мне всегда — не судьба.
— Поехали.
— Что будем делать?
Он смотрит на меня, надкусывая сердцевину. Смотрит, как обычно, лукаво и по-свойски, только теперь я воспринимаю его взгляд иначе.
— Кино глядеть. Всю ночь.
— Вставать в семь, Саш, — тянет он и мнимо куксится. — С чего начнём?
Золотое сияние заполняет всё вокруг. Существует теория, что каждый третий в этом мире влюблён не взаимно. Или просто так думает.
