колючий кристалл-снежинку - словно два тетраэдра пронзили друг друга, одна пирамида вершиной вверх, другая - вниз.
Я знал, что это была Моя формула, формула вселенной ФГ 1-Р3, с открытым циклом развития и активным фактором неопределённости. Рядом, отделённый от Меня тонким барьером несовместимости, одновременно со Мной пробуждался Мой брат-близнец, Вселенная ФГ 1-Р4, а в другом пространстве начали осознавать себя наши "сиамские близнецы" - вселенные ФГ 1-Р1 и ФГ 1-Р2.
Между Мной и ФГ 1-Р1 на высшем, самом тонком уровне материи разделяющий барьер был настолько тонок, что некоторые наши вибрации, информация и энергия переходили из одной вселенной в другую, позволяя нам чувствовать друг друга, как одно тело.
Твоя боль, Брат Мой - это Моя боль, и Моя радость, Мои тепло и свет целительным бальзамом пусть прольются на раны Твои...
Я вижу, как потоки энергий текут навстречу друг другу через полупрозрачную плёнку-канал, созданный нашим Отцом ещё до нашего рождения. Она лишила нас свойства точно знать своё будущее, но зато дала возможность ощущать себя как настоящее, как непрерывно летящее мгновение, всё время новое и всегда прекрасное в своей непредсказуемости. Сквозь эту плёнку Я отчётливо вижу, чувствую все происходящее с Братом, в Брате-вселенной ФГ 1-Р1...
…….
...Пульсирующий звон затих, и напряжённое тело Геннадия расслабилось, словно рухнуло, растеклось по дивану. Все его мышцы болели, сердце вырывалось из груди. Задыхаясь, он с недоумением осмотрелся: "Как я тут оказался?"
Вспомнив странный сон, он с недоумением пожал плечами, и это лёгкое движение отозвалось в его теле острой болью. В то же время ему казалось, что сон его ещё не закончился - уже проснувшись, он продолжал ощущать, что лежит в кровати и предрассветные сумерки начинают прорисовывать незнакомую обстановку в большой комнате.
Геннадий чувствовал, как, лёжа в кровати, он в бессилии сжимает кулаки, осознавая своё малодушие и трусость, и слёзы стекает по его щекам.
Он ощутил вкус этих слёз: горечь, боль, безнадёжность...
Вдруг словно что-то сместилось в его сознании - он понял, что слёзы эти стекают по щекам не где-то там, а совсем рядом. С необыкновенной ясностью увидел он рыдающую жену, уткнувшуюся в подушку - одну в пустой комнате, в пустом мире...
"Лена!" - Геннадий рванулся с дивана, но всё поплыло, завертелось перед его глазами, и он без сознания рухнул посреди комнаты...
...Перепуганная мать с трудом подняла сына на диван и положила на пылающий лоб мокрое полотенце. Он открыл глаза и невидящим взглядом посмотрел сквозь нее.
- Сыночек, что с тобой? Я молочка тебе... Вот, попей… - она плеснула в кружку кефира и попыталась напоить сына.
Геннадий закашлялся, но взгляд его прояснился, стал осмысленным.
- Мама, там Лена... Ей плохо! ... - он попытался встать, но мать уложила его.
- Ты лежи, лежи! Я сейчас! - зачем-то прижав к груди бутылку с кефиром, она, прихрамывая, выбежала из дома.
До флигеля было всего два десятка метров, но они для неё до сих пор были непреодолимым препятствием - вот уже несколько лет она не переступала его порога.
Может быть потому, что там в ней никто не нуждался, а может, туда её не пускали гордыня и самолюбие... Но сейчас она об этом не думала - в ушах её всё ещё звучал прерывающийся, полный сострадания голос сына: "Там Лена... Ей плохо..."
Лена плакала, уткнувшись в подушку, и слёзы растворяли, смывали с души её какую-то тяжесть, пыль и грязь, не дававшие ей нормально дышать и жить.
- Лена, Леночка, что с тобой? - свекровь с опаской дотронулась до её вздрагивающего плеча, повела рукой по красивым золотистым волосам. Лена, как и сын, тоже светилась мягким перламутровым сиянием, от которого на душе становилось тепло и радостно.
Вот, возьми молочка, попей!
Лена села и с испугом посмотрела на свекровь - ей показалось, что у неё начались галлюцинации, что свекровь, как и муж была словно окружена каким-то мерцанием, ласковым и добрым. Наверное поэтому всегда недовольное и раздражённое лицо свекрови показалось ей сейчас открытым и добрым.
- Мама! - всхлипнув, Лена прижалась мокрым лицом к её руке, потемневшей и огрубевшей от работы, и вновь зарыдала.
- Ну что ты, что ты, доченька? - мать прижала её к груди и её сердце словно прорвало какую-то плотину, так стало легко ей и хорошо...
На кровати сидели, обнявшись, две женщины и плакали. Но не было в этих слезах ни чувства горечи, ни боли, ни безнадежности. Было ощущение счастья, света и ещё чего-то прекрасного, чему в их мире пока не было определения и обозначения словом.
Но само "прекрасное" уже было, и они дарили его друг другу, и не оскудевала при этом рука дающего. И когда их сердца переполнились этим прекрасным, они почувствовали, что обнимают не просто друг друга - в их объятиях был весь мир...
…….
С высшего уровня сознания Я вижу, как огненный поток новых энергий Любви, родившихся в том мире, сквозь полупрозрачный барьер голубыми каплями, туманом и серебристым мерцанием входит в Мою плоть и впитывается Моими детьми. В их Сердцах эти энергии множатся, словно эхо и возвращаются назад, в тот холодный мир, согревая и оживляя его...
Две тысячи лет назад подобным способом Я умножал хлеб и рыбу, и кормил ими тысячи людей. Сейчас это делают дети Мои, только на более высоком уровне и пока неосознанно.
Но уже близко то время, когда каждое проснувшееся дитя Моё посмотрит на себя ясным взглядом и скажет уверенно: "Я есмь Хлеб..."
…….
...Соседский первоклассник Валерка с досадой посмотрел на свою рогатку с порвавшейся резинкой и вздохнул. Надо ж было ей порваться в такой момент!
Уже не скрываясь, он вышел из-за крыльца и с сожалением взглянул на чужую кошку, прекрасной мишенью замершую на заборе. Она по прежнему стояла на заборе, выгнув спину и подняв распушённый хвост, не обращая внимания ни на мальчишку, ни на рвущегося с цепи кобеля.
Но собака лаяла не на кошку - она рвалась к воротам. Да и лай был каким-то странным - прерывавшийся тявканьем и возбужденным повизгиванием. В соседних дворах скулили, заходились в лае собаки, кудахтали куры...
"Интересно, чего это все так всполошились?" - Валерка сунул рогатку в карман и пошёл к воротам.
- Да заткнись ты! - он раздражённо, но без злобы пнул Тузика, и собака, взвизгнув, замолкла, напряжённо вытянувшись к воротам и возбуждённо принюхиваясь к чему-то.
Валерка с любопытством прильнул к щели в заборе, ожидая увидеть что-то невероятное, вроде слона или тигра, но на улице никого не было. Зато над соседским забором мерцало, переливалось, словно облако мельчайших снежинок в ярком солнечном свете, серебристое сияние. И почему-то от этого сияния на душе у Валерки стало радостно и хорошо, ему захотелось окунуться в это облако, пить его чудный свет, как воду.
Прижавшись к забору, он вытянул губы и сквозь щель втянул в себя воздух. Разумеется, это был обычный воздух, без вкуса и запаха, но это его не огорчило - ощущение радости и счастья становилось всё сильнее, оно переполняло его, выплёскиваясь в странное желание обнять кого-нибудь, поделиться с ним своей радостью.
Он стащил с забора кошку и, прижав к себе, погладил. Она, рванувшись вначале из его рук, быстро успокоилась и довольно заурчала. Неожиданно она с силой ткнулась головой о его шею и начала вылизывать его щёку своим шершавым языком.
Валерка зажмурился и засмеялся. И странное дело - с закрытыми глазами он ещё яснее, отчётливее увидел это удивительное сияние, которое не могли удержать никакие заборы.
Над миром занималась новая заря...
…….
...Перечитав написанное, Геннадий с изумлением смотрел на продукт свого творчества, поражаясь, до каких причудливых форм, к какому абсурду может привести не сдерживаемая, не управляемая здравым смыслом фантазия.
Свернув в трубку стопочку ученических тетрадей, он тяжело вздохнул и, открыв пылающую печь, замер, глядя на раскалённые угли...
Я, Дух вселенной ФГ 1-РЗ, тоже замер в ожидании его решения - Я, Бог-наблюдатель не мог вмешиваться ни в какие процессы, происходящие во Мне - ни в физические, ни в мыслительные, ни в эмоциональные.
Но к взывающему ко Мне Я имею право явиться в форме, доступной его сознанию, и стучащемуся Я открою любую дверь, через порог которой он готов перешагнуть, и просящему дам из всего, что у Меня есть, всё, что сможет удержать он...
...Сминая в руке свёрнутые в стопочку тетради, я смотрел на пляшущие на раскалённых углях язычки пламени.
Они, словно маленькие живые существа, рождались, и, прожив короткую, но бурную жизнь, умирали, осветив своим существованием окружающий мир и обогрев его своей жизненной энергией.
Так и я, мечусь, пляшу на угольке своём, имя которому Земля. Но стало ли в мире светлей и теплее от моего пребывания в нём? Я посмотрел на тетради и снова вздохнул.
Господи, неужели это никому не нужно, неужели все мои знания, мысли, чувства, эмоции, которые я спрессовал в эти записи, всего лишь плод моего воображения, и греть они могут только меня?
Неужели Свет, который я вижу и который всеми силами и доступными мне средствами пытаюсь "спустить" в окружающий меня мир - всего лишь моя галлюцинация? Галлюцинация усталого путника, пробирающегося через серую и унылую пустыню будней, спасительная картинка, которой он пытается скрасить и подсластить своё бесцельное и бессмысленное путешествие в Никуда...
Перед моим взором, затмевая слепящие раскалённые угли, на которые я смотрел, промелькнули как картинки, все жизни, которые я прожил в своих рассказах-Откровениях.
...Умирающая старуха с улыбкой и нежностью смотрит на восходящее Солнце, и по щекам её стекают слёзы - слёзы счастья и благодарности судьбе за то, что в последний миг жизни она всё же увидела Свет, который, оказывается, всегда был в ней...
...Усталый путник из последних сил тянется к ослепительно сияющему Кольцу на отвесной стене, и я вижу, как из дрожащего, вжавшегося в скалу, тела выходит Новый, светящийся Человек и лучом Света взмывает ввысь. Но оболочка его, по-прежнему цепляющаяся за выступы скалы Бытия, уже не дрожит от страха за свою жизнь - она с восторгом смотрит на Нового Человека, на этот чудный Свет, для которого она до сих пор была чем-то вроде инкубатора или, возможно, чересчур заботливой нянькой.
Тепло и свет заливают её не только снаружи, но и изнутри, потому что Новый Человек не Иван, не помнящий родства. Он, выйдя в безграничный мир Познания, в бывшем теле своём увидел не темницу и не тюремщика, а всего лишь темную, неграмотную, но любящую его кормилицу, пестовавшую его в соответствии со своими представлениями о жизни. Благодарный, он стал для неё опорой и помощью, Светом Истины в дальнейшем её жизненном пути...
...А вот другой Путь Человека - прямой, как луч света и тонкий, как лезвие бритвы. По нему, балансируя, идет Новый Человек, сбрасывая на каждом шагу с себя всё личное, и с каждым шагом всё огромнее, всё светлее становится его тело. Остался последний шаг, сделав который, Идущий умрёт как личность, выйдя на следующий уровень сознания - сознания "общности", или сознания Бога. Не
