- Суженый мой, ряженый, приди, покажись в зеркале!
Пристально вглядываясь вглубь зеркального коридора, я вдруг заметила, что зеркало стало запотевать. Пламя свечей затрепетало. Я вытерла зеркало платочком. И чуть не упала со стула. Вместо собственного лица из зазеркалья мне показался молодой человек с тёмными волосами. Я видела его прежде. Тверской суд, процесс над гражданским активистом Лисицыным. Судья Владислав Минаев, приговоривший его к четырём годам лишения свободы по явно сфабрикованному делу. Только теперь он, вместо судейской мантии, был в костюме, при галстуке. И это мой суженый? Моя судьба? Как такое возможно?
Тем временем суженый выскочил из зеркала и, ни слова не говоря, снял с шеи галстук и положил его на стол.
- Чур меня! – крикнула я, опомнившись.
Минаев исчез, словно его и не бывало. Лишь галстук, оставшийся лежать на столе напоминал о его визите.
За что же мне так «повезло»? За какие провинности? Я могла бы выйти замуж без любви, но жить с человеком, которого даже не уважаю…
В рождественскую ночь я заснула с трудом. Когда мне, наконец, это удалось, я увидела странный сон. Будто нахожусь в какой-то незнакомой комнате с зеркалами, свечами, рядом этот Минаев в спортивном костюме. Достаю из сумочки флакон своих любимых духов, кладу на стол…
Проснулась я ближе к полудню – от звонка мобильника. Звонила Тамара, лучшая подруга ещё со школы.
- Ну, что, Ланка, как вчера погадала?
- Ой, Томка, лучше б не гадала! Такого козла увидела!
- Да ты что? А я всю ночь просидела у зеркала, как дура – и никого! Слушай, приходи ко мне, посидим, чайку попьём, заодно и расскажешь, что да как.
Я охотно согласилась. Наскоро собравшись, я полезла в сумку, чтоб надушиться. Но флакон моих любимых духов как сквозь землю провалился. Значит, это был не просто сон? Этот Минаев тоже гадал? Но нет, такой судьбы мне не надо! Как только праздники закончатся, пойду в суд, верну ему его галстук, а он мне пусть возвращает духи! Лучше быть совсем одной, чем с таким бесчестным и беспринципным карьеристом!
Так думала я, спускаясь по лестнице и открывая входную дверь. Погружённая в свои мысли, я не сразу заметила, что крыльцо совсем заледенело. Сапоги соскользнули на ступеньках. Я не успела ухватиться за перила – голова ударилась о твёрдый бетон. Перед глазами тут же наступила темнота.
Когда сознание ко мне вернулось, я обнаружила себя лежащей на койке. Надо мной стоял… судья Минаев. На этот раз он был в белом халате, в докторском колпаке. Неужели так сильно треснулась головой, что мне уже его лицо везде мерещится.
- Очнулись? – обратился он ко мне. – Как Вы себя чувствуете? Вы помните, кто Вы и что с Вами произошло?
- Да, вроде бы, - ответила я неуверенно.
Даже голос его. Видимо, совсем всё плохо у меня с головой.
Доктор задавал мне вопросы, я на них отвечала.
- Что со мной, доктор? – спросила я, наконец.
- Похоже на сотрясение мозга средней тяжести.
- Валерий Иванович, - в палату зашла девушка в форме медсестры. – У Волковой из третьей палаты открылось кровотечение.
- Сейчас иду, - отозвался доктор.
Когда он выходил из палаты, я заметила, что он хромает на правую ногу. Судья Минаев, когда удалялся в свой кабинет, точно не хромал.
Все Святки я провела в больнице. Никогда я ещё так сильно не завидовала тем, кто в эти дни гуляют по паркам, наслаждаясь пушистым снегом и лёгким морозцем, катаются на катке, а вечера проводят у наряженных ёлочек за чашкой чая или ароматного глинтвейна. Обидно, когда год начинается с такого невезения!
Сначала я думала, что лицо доктора, по мере того, как я буду идти на поправку, изменится. Но нет – Валерий оставался как две капли воды похожим на судью Минаева. Неужели брат-близнец? Однако его фамилия – Январёв – заставляла сильно задуматься о родстве. Если только кто-то из братьев не взял фамилию жены.
«Если так, то пусть это будет Минаев», - думала я.
Как-то не хотелось мне, чтобы лечащий врач оказался женатым. Я и сама не заметила, как влюбилась в него. Пусть он и хромой, пусть и похож на ненавистного Минаева… Впрочем, похож только внешне. Не нашла я в его глазах той холодности и надменности, которую тогда в Тверском суде наблюдала у Минаева. Видя, с какой внимательностью и заботливостью он относится к пациентам, я всё больше ловила себя на том, что нравится он мне. Однако в больнице он держался профессионально и не позволял себе ничего такого, что выходило бы за рамки отношений врач-пациент. Но когда я, наконец, выписалась, Валерий неожиданно предложил как-нибудь встретиться после работы, выпить кофе.
- Я согласна, - ответила я. – Завтра вечером я как раз свободна.
Весь январь зима баловала горожан обильным снегом. Вслед за ним пришёл такой же белый февраль. Счастливая зима, когда сердце трепещет в ожидании встреч с любимым. Какое счастье – взявшись за руки, прогуливаться вместе с ним по парковым дорожкам и, свернув в укромный уголок, подальше от посторонних глаз, самозабвенно предаваться с ним объятиям и поцелуям, таким нежным и таким страстным! А потом с мороза зайти в кафе и сидеть друг напротив друга, наслаждаясь ароматами кофе и корицы.
- Обожаю эти булочки! – сказала я как-то Валере. – Помню, моя мама такие пекла, царствие ей небесное!
- Счастливая ты, Лана! – вздохнул печально Валера. – То есть, я хотел сказать, соболезную. Прости, просто я вырос в детдоме. Мечтал, что мама придёт и заберёт. А теперь даже встречаться с ней не хочу.
- Осуждаешь, что бросила?
- Да она меня не просто бросила. Оставила на морозе в январскую ночь. Потому мне и фамилию такую дали – Январёв. Если бы не нянечка с её бессонницей, так бы и замёрз насмерть. Нянечка же потом родителей моих нашла. Думала, алкаша какие-то, а оказалось, с виду вполне добропорядочные люди. У них двойня родилась – один нормальный, а другой, то есть я, с ДЦП. Вот они и решили, что больной ребёнок им не нужен. Мне нянечка потом рассказала, когда мне было четырнадцать.
- И ты не хотел потом увидеть родителей, в глаза им посмотреть, спросить, как они могли так поступить?
- Родителей – нет. А вот брата хотел. Думал, будет у меня душа родная. Он-то ни в чём не виноват. Стал следить за Владом. Он как раз из школы шёл. Тогда, помню, зима была, снег кругом. Подхожу к Владу, говорю: привет, братец! А он… Он, оказывается, был в курсе. Сказал: отвянь, калека, вали обратно в детдом!
Конечно, я и прежде сильно сомневалась, что судья Минаев по жизни прекрасный человек, и что родители, воспитавшие такого сына, хорошие люди, но признаться, такого я не ожидала даже от них. Это ж кем надо быть, чтобы выбросить на мороз своего больного ребёнка? Неудивительно, что такие люди не привили сыну ни совести, ни человечности.
Пока я думала, что сказать, Валера достал из сумки духи. Мои любимые духи.
- Слушай, Лана, я хотел тебе признатсья.
- Я тоже, - сказала я, вытаскивая галстук, который с января носила при себе как счастливый талисман.
- Ух ты! А я думал: куда я свой галстук посеял? Значит, ты тоже гадала?
Больше слов не потребовалось. Придвинувшись, я покрепче обняла Валеру. Как долго я тебя ждала, суженый мой, судьба моя!
