закусочные. Где-то сразу отказывали, где-то соглашались доставлять горячую пищу на дом, но задорого, где-то все устраивало, но, как оказывалось, только на словах. Говорила с Анатолием: тот жаловался: мол, принесли обеды раза три – ничего еще, съедобно. Согласился, оплатил вперед на месяц: деньги взяли, а обедов нет – и так уже несколько раз. Мария звонила заведующим этими учреждениями, добивалась правды, и что? Да ничего – с них взятки гладки. Ну и люди… Откуда они берутся? Или так принято юлить в сфере обслуживания? Попробовали бы таким макаром работать на заводе!
Но что толку, пользы для Анатолия – не было.
Звонила она и в собес, а там, прежде всего, строго спросили:
– А кто вы такая? Какое ваше дело? Кем вы приходитесь Анатолию Скуратову? У вас есть основания задавать нам такие вопросы?
Нет, тут было не договориться. И ведь тоже – люди. Что за люди? Безразличные чиновники! А где-нибудь есть другие? Несколько раз «нарывалась» по телефону на соседа Анатолия… Ее настроение все падало, а мысли становились мрачными. Да, бедный Анатолий, что ему делать? Так и уехала в Ессентуки с тяжестью в душе. Валерию почти ничего не рассказывала, но он обо всем догадывался сам. Мария утешалась тем, что у Анатолия есть друзья: близко – Федя, подальше – Иван…
***
В санатории отдохнули очень хорошо. Гуляли, ходили к источнику, пили воду, соблюдали режим, даже иногда спали после обеда. Ну, совсем разленились! Валера просто изменялся на глазах, распрямился, даже растолстел немножко – от безделья. Снова научился «юморить» и говорить высокопарные комплименты жене – прямо как в классических постановках! Мария похорошела, успокоилась. Правда, иногда вспоминала о печальном, да и видела невеселое – сколько тяжело больных приехали сюда, особенно по соседству, в Пятигорск. Говорят, что здешние (а особенно пятигорские) воды лечат неизлечимые болезни. Еще в прошлом, девятнадцатом веке, больных привозили на колясках к источникам, а уезжали они на своих ногах. Вот бы Анатолия сюда! Ой, опять о том же…
Мария с Валерием вернулись довольные, навезли подарков: детям – теплые вязаные вещи, Анастасии Григорьевне – тонкую пуховую шаль, близким знакомым – сувениры. Всем все понравилось, особенно фарфоровые безделушки, разнообразие которых удивляло Марию. Девочкам на работу принесла два килограмма пряденой шерсти, купленной недорого в Кисловодске у карачаевцев, как и просили. – «Это ли надо?» – «Да, отлично, спасибо. Хотите, научим вязать, Мария Афанасьевна?» – «Когда там вязать, других дел полно, некогда пуговицу пришить!»
Анатолию дозвонилась через несколько дней.
– Ма-а-ария, голубушка… – прошептал он. – Плохо мне совсем, и с кормежкой, и со всем остальным. Лежу лежмя, почти не вылезаю из… берлоги. Сестричка, не обижайся, давно тебя не слышал...
У Марии упало сердце. Бедный, бедный человек, так мучается… И все – один и один. Анатолий не отрицал, что теперь – почти один...
– Может, я приду к тебе, посмотрим, что и как?
– Не-е-ет, только не это… – воспротивился Анатолий. – И не собирайся даже! Но давай подумаем вместе, покумекаем... Что у меня получается? Плохо у меня получается.
– И выхода нет?
– Есть, наверное, и вот какой. Брат Олег звонил из Белгорода, советует… – Мария понимала, что Анатолию совершенно не у кого просить помощи, и обрадовалась, что объявился этот самый брат. – Есть у него одна знакомая, Валентиной зовут, муж то ли помер, то ли бросил... Старше меня лет на десять, с дочкой. Дочка желает учиться в столице или вообще в большом городе… Они предлагают мне, чтобы я женился, то есть оформил брак с этой Валентиной: ну, приедут, пропишутся у меня, будут за мной ухаживать, обещают, по крайней мере. Олег уверял, гарантировал… Что скажешь, добрая душа?
– Анатолий… – Мария была обескуражена. – А твои друзья?
– Друзья… – Анатолий всхлипнул. – Замучил я Федора, замотал совсем. А Иван как уехал тогда еще, так и пропал… Где и что с ним – не известно… Вот так и живу. Сосед гудит день и ночь – не просыхает от пьянки. Какая-то братва к нему шастает постоянно. Олег все торопит.
– Ох, не знаю, что сказать, – только и сумела вымолвить она. – Может, и правда, лучше будет, если… если оформить брак и… прописку?
– Да я и сам догадываюсь, что стоит согласиться.
Мария положила трубку, ощутив всю безысходность его положения.
…Дело шло к зиме и к холодам. После Нового года Валерию Игнатьевичу пообещали повышение в должности, что Марию не особенно радовало: добавят сто рублей зарплаты, а спросят на тысячу. Да и что делать-то при теперешней неустойчивой экономике? Но – хоть так-то... На лучшее рассчитывать не приходилось. Больших семейных расходов не планировали, но кое-что купить надо, не откладывая. Кирилл вымахал за последний год, все брюки разом – словно укоротились. Надо срочно обновить одежду и ему, и Валерию, да и Олечке... О себе-то Мария всегда вспоминала в последнюю очередь, на броские наряды и украшения смотрела равнодушно: так ли часто бывают парады и праздники? Оля к тому времени научилась в школе простенькому рукоделию и с гордостью заявила, что скоро сама себе будет шить платья – экономия для семьи. Анастасия Григорьевна пошутила, сказала, что ей тоже хочется нарядов, сшитых по новой моде. Олечка пообещала ей – первой!
– А брюки Кириллу?
– Ой, пока не знаю, как их шьют! И выкройки нет... Но научусь еще.
Умора, прямо… Экономисты неугомонные!
Анатолию становилось боязно звонить. Как он там? Наконец, решилась. Дозвониться долго не удавалось: частые гудки, частые гудки… А то – никого… Потом трубка вдруг ответила низким женским голосом:
– Слушаю вас.
– Можно попросить Анатолия?
– Вы из поликлиники?
– Нет, я его знакомая, Мария.
– А-а-а… А я – его супруга, Валентина Семеновна. Что передать?
– А его… нет дома?
– Почему? Есть, но теперь отдыхает, тревожить не будем.
– Тогда… Скажите, пожалуйста, как… у вас дела.
– У нас? – Валентина весело засмеялась. – Все отлично. Я устроилась на хорошую работу, поваром, в ресторан «Вечерние огни», знаете такой? Оксана, моя дочь, пока не работает, но собирается. Анатолий у нас под присмотром. Что еще спросите?
– Можно вам звонить?
– Как хотите.
– Передайте Анатолию от меня привет…
Трубку быстро положили, почти бросили. Мария задумалась. Все, теперь правды не узнаешь ни за что. И надо ли узнавать? Может, Анатолий сам когда-нибудь позвонит, или Иван наконец объявится.
Жаль, что нет телефона Федора, не записала вовремя…
Новый год принес Марии Афанасьевне неприятности на работе. Обнаружились большие нарушения в финансовой отчетности предприятия, вскрылись не слишком честные дела начальства – когда такое было? Правда, кадровики оказались полностью непричастными, но пока это установили, нервы помотали изрядно. У Марии в голове не укладывалось: мыслимо ли это, ведь столько лет люди работали вместе, все друг друга знали, вроде бы доверяли друг дружке? Да и сама-то разные бумаги подписывала и особенно не вчитывалась в то, что писали другие, не сомневаясь при этом. Теперь поняла: зря не вчитывалась в каждую букву, не выверяла каждое слово! Будет впредь наука…
Валерий сказал, что ему еще с позапрошлого года не нравились подозрительные новшества, которые необдуманно внедрялись молодыми да ранними руководителями у них на производстве. Вот и получилась ерундистика! Может, Марии следует искать другое место – да жаль, уже пятнадцать лет «протрубила» в одном коллективе! Нужно подумать.
Мысли об Анатолии как-то обмякли, осели на втором или третьем плане. Но тут Олечка сказала, что недавно днем кто-то звонил, говорил невнятно, просил подозвать Марию. Может быть, это был Анатолий? Как он там? Она стала звонить сама – нет ответа. Повторяла звонки еще несколько дней подряд – то же самое. И снова – дела поглотили…
Дозвонилась с работы, чуть ли не в марте, в конце рабочего дня. Ответил грубый мужской голос:
– Подождите! – и – в сторону: – Валька, тебя!
Женский голос продолжил с хрипотцой:
– Слушаю, чего хотите? Анатолия? Нет его. Кто спрашивает? Мария? А, явилась, не запылилась… Объясняю: Анатолий умер, и уже месяц назад. Поняла? Так что можешь больше не хлопотать, не звонить.
– Как… – Мария обмякла, голова у нее закружилась. – И мне никто не сказал… Валентина… Валентина Семеновна, пожалуйста, не кладите трубку! – Мария отогнала слезы как можно дальше. – Он умер дома?
– А не все ли тебе равно, душечка? Ну, в больнице, считай, что в больнице. Легче стало? – Валентина ехидно захихикала. – Похоронили как полагается, не оставили в морге, не бросили на улице. Чего еще?
– А… сын! У него сын есть, – вспомнила Мария. – Он знает?
– Чего допытываешь: знает, не знает… – зашипела Валентина. – И не было у него никакого сына; был бы – знал бы, как с отцом поступить. Ясно? И закроем тему, и забудем мой телефончик.
Забудем, забудем, забудем… В голове у Марии заработал какой-то стучащий механизм, притупляющий чувства, перемешивающий мысли…
– Пожалуйста, Валентина Семеновна, это последний мой вопрос, – взмолилась она. – Кажется, у Анатолия… оставались какие-то картины или рисунки, не его собственные, а одного художника, его друга…
– И про это знаешь? Прокурорша... – Валентина откашлялась прямо в трубку, оглушив Марию. – Тогда и тут успокойся. Были картинки какие-то, мозолили нам глаза, да все сплыли. Наводили мы порядочек, расчищали, как говорится, территорию – и картиночки первым дело решили оприходовать. Сунулись туда-сюда – нам и гроша ломаного не предложили. Надоела нам с Васенькой вся эта белиберда, вытащили дружно весь мусор во двор, отволокли к заборчику и спалили.
– Как спалили? – Мария едва соображала, что происходит.
– Обыкновенно.
Мария задохнулась:
– Но ведь там… Там были очень ценные работы, понимаете?
Валентина засмеялась и закашляла с хрипом одновременно, что выдавало в ней хроническую курильщицу. Потом произнесла с издевкой:
– Ты меня еще и рассмешила, как в том анекдоте, хлопотунья ты наша неугомонная! Да рубля за все это оптом никто не дал!
– А… – в голове стучало все так же, и Мария не могла сообразить до конца, чтобы решиться спросить о главном, главном – после смерти Анатолия и исчезновения Ивана. Но пересилила этот стук и спросила: – А картина там была одна, такая… в раме…
– А, фантазия на предмет определенной озабоченности! – Валентина была готова сорваться на неприличный жаргон, но сдерживалась. – Ну, этот «шедевр» мы с Васей не поленилась к себе в ресторан притащить. Думали: администрация разберется, может, повесят на стеночку, хотя бы и в раздевалке. Разобрались, еще и как! Послали меня куда подальше, сказали, что публика у нас приличная, на такое непотребство ей смотреть – заранее аппетит портить! Даром, что и яблоко нарисовано… Не стали мы картиночку обратно домой волочь – рядом, за урну поставили. В мою же смену мусорная машина и увезла. Вот тебе – полный отчет. Довольна? Или еще чего спросишь, гражданин следователь?
Снова в разговор вмешался грубый мужской голос, видимо, с параллельного аппарата. Шум, треск, выкрики... Валентина, повышая тон, стала пререкаться с ним, хрипло выкрикивая ругательства. Мария не стала дожидаться окончания
