ЦУНАМИ

Россию. Питер врач, заведует отделением хирургии. Старше её почти на двадцать лет, он овдовел. От брака две вполне взрослые дочери. С ними у неё полное взаимопонимание. «Мне иногда кажется, они меня полюбили, - призналась Люба. – Не как мать. Её я не заменю. Как подругу, скорее всего. Питер посвящён в мою проблему и вопрос этот с ним аккуратно обходим. В этот мой межвахтовый отпуск собираемся поехать в Германию. (Макс почувствовал знобящую пустоту в сердце при упоминании Германии.) Представляешь, отыскалась его дальняя родственница, какая-то тётушка с титулом. Седьмая вода на киселе, как говорят у нас, но всё же родная душа. Ей более девяноста лет. Ждёт в гости. Она бездетна и Питер выходит её единственный родственник и наследник».  
   
22

   То ли ему приснилось, то ли он на самом деле услышал, как его кто-то дрожащим голоском зовёт по имени. Он открыл глаза, и капризная сон-птица улетела.
   В комнате висела тишина, нарушаемая какими-то неестественными шорохами и тихими стуками. Он напряг слух – вдруг зов повторится. Макс приблизил голову к жене. Она спала, держа руку на обозначившемся животике: дочка давала о себе знать, шевелилась, двигалась, давила изнутри ручками-ножками.  
   Так Макс лежал, пока не сморила дрёма. Едва ресницы соприкоснулись, он ясно услышал мелодию, слышанную им в юности в французском кино. Музыка звучала для ночной поры достаточно громко, чтобы разбудить спящих.
   Макс осторожно, не тревожа сон Тани, повернулся. Музыка начала звучать отчётливей. Он сел на край кровати и едва не ослеп от увиденной картины: их спальня увеличилась в длину и ширину, пол на глазах менялся с отличного линолеума на дубовый паркет, в комнате отчётливо прорезались среди прочих ароматов запахи дубовых полированных плашек. Окно разделил пополам простенок и две половинки окна превратились в два высоких арочных проёма, занавешенных прозрачными – не тюль – шторами. Они незаметно двигались под действием ночного ветерка, он залетал в открытые форточки и надувал их парусами. Музыка звучала. Лунный свет рассеивали шторы, он дробился на лучики. Они падали на полированный паркет и отражались, бросая на стены причудливые отражения.
   Макс не понимал происходящего и по причине этого в голову лезли одни нелитературные слова и многогранно-нагромождённые конструкции. Макс с тревогой посмотрел на жену. Она спала, не ощущая ни на каком уровне перемен, будто он и она в данный отрезок времени находились в разных параллельных пространствах.
   Музыка стихала и начинала снова громко звучать.
   Макс не двигался. Нечто удерживало его на месте.
   Ночные превращения не окончились. Посередине огромной залы – иначе теперь их бывшую спальню не назовёшь – заструился неширокий серебристый ручей, отражающий поверхностью лунный свет, он тёк между невысоких холмов с песчаными берегами, заросшими негустыми зарослями камыша и низкорослыми ивами.
   Макс не увидел, скорее почувствовал чьё-то приближение. Отбрасывая огромную тень, на стены и потолок – она дробилась и повторялась – от стены м окнами показалась стройная женская фигура. Нагая, если не считать одеждой короткую тунику из прозрачной ткани, по которой бегают электрические разноцветные огоньки. Длинный шарф из этой же материи Люба – Макс узнал в появившейся женской фигуре её – держала в руке, концы шарфа свисали и волочились по земле. Сумрак не помешал ему рассмотреть озабоченное лицо Любы, печальная улыбка сменялась грустной маской. Медленно идя, она приблизилась к ручью, спустилась по песчаному берегу и остановилась у кромки воды. Понаблюдала за течением и медленно вошла в воду по щиколотки.
   Музыка, неожиданно стихшая до пианиссимо, вдруг оглушительным фортиссимо разбудила ручей; по нему пошли высокие волны; закачались в тревоге камыши и ивы ниже склонились густыми кронами к поверхности ручья и опустили длинные пальцы ветвей в воду.
   Брызги воды полетели по сторонам; Макс ощутил приятную освежающую прохладу с привкусом тины на губах; некоторые брызги долетели до потолка и расцвели на нём дивными цветами; Люба вскинула голову к потолку, протянула руки и с него заструились тонкие серебристые нити, они оплетали пальцы и руки Любы. Затем она перевела взгляд на Макса, сквозивший немым удивлением и укором и в его голове зазвучал её голос, но слов он разобрать не мог. Одни окончания: е скай ня. Как он ни напрягал слух, смысл слов остался ему недоступен.
   Он захотел вскочить на ноги, но Нечто давило на плечи, вжимая его в матрас.
  Оставив попытки приблизиться к Любе, Макс услышал голос. Это мелодия сменилась песней. Он был уверен, в кино звучала одна музыка, без слов. Но красивые французские слова, ласкающие слух наполняли его сознание. Он изумился, посмотрев на Любу и заметив, что песню поёт она, по-французски, но в голове его звучали русские слова:

Не ходи, не ходи за мною попятам
Солнце любви закатилось в туман
Ничего, никому я больше не отдам
Никого, никогда больше не предам  

   Тонкий ручеёк холодного пота ощутил Макс между лопаток. Ледяной язык апрельской ночи лизнул его с головы до ног и бросил в дрожь.
   Люба холода не ощущала. Она всецело погрузилась в танец, в мелодию, в песню:

Моя кровь, твоя кровь нашей след любви
Не молчи говори что-нибудь
Если ты, если я видим впереди
Свет. То знай это наш путь…

   Внезапно сильный удар ветра выбил стёкла. В комнату через свободные от стекла, квадраты ворвался ледяной вихрь и засыпал её шрапнелью снега. Вихрь закружил Любу, заморозил ручей, рассыпал в мелкую зелёную труху камыши и ивовую листву и в едином порыве вытянул через окна…
   Глаза Макса налились тяжестью. Он упал на подушку лицом…

23

   Паранормальные способности открываются у человека после некоего психического или психоэмоционального потрясения.
   Молния Макса не била; он не впадал в долгий летаргический сон; его не сбила машина, после чего после тяжелейшего сотрясения мозга он почувствовал в себе некую силу, позволяющую исцелять немощи и болезни.
   Он проснулся утром следующего дня, зная в подробностях наперёд, как развернутся события.
   Тяжёлым в прямом и переносном смысле для него май. Что-то его удерживало дома, - нет, не здоровье супруги беспокоило его, оно было отличным, Таня расцвела той особенной красотой, которая удивительно красит беременных женщин, дочь прекрасно чувствовала себя в материнской утробе, - но что-то его удерживало, Макс не мог объяснить самому себе.
  Он радовался пополнению в семье, но иногда просыпалась совесть. Ему было совестно пред собой и перед Таней, но его мысли всё время, чуть выпади свободная минута, возвращались к Любе; они вертелись вокруг её образа, и в голове каждый раз звучала музыка из французского фильма и слова песни:

Моя кровь, твоя кровь нашей след любви
Не молчи говори что-нибудь
Если ты, если я видим впереди
Свет. То знай это наш путь…

   С большой неохотой выбрался Макс из вахтовки. Постоял, разминая затёкшие ноги, смотря в сторону столовой. Весна в самом разгаре. Напарник стоит возле столовой, курит в кулак и машет Максу. Но Макс не может сделать шага, будто к ногам привязаны пудовые гири.
   После короткого приветствия и обмена новостями, напарник мустангом поскакал к вахтовке. Машина после небольшого отдыха водителя возвращалась на базу, откуда работники разъезжались по домам.
   В ритм знакомой работы Макс вошёл быстро. Посторонние мысли вымело метлой. Он полностью отдался работе. Плохие предчувствия оставил за забором вахтового посёлка.
   Колобок наведался лишь на третий день. «Какие новости, Макс?» - «Никаких, Кеша». – «Поговаривают, снова станешь отцом». – «В четвёртый раз». – «Вот, а говоришь новостей нет». – «Зачем зашёл-то, Кеша?» - «Да просто так, поздороваться». – «Пообедаешь?» - «Позже. Пойду». – «Я тебе супчику оставлю, как ты любишь: со дна пожиже».
   Две недели работы пролетели незаметно. В минуты рекреации Макс изнурял себя физическими упражнениями на спортивной площадке.
   Приезд доктора он прозевал, увлечённо толкая гири.
   Прибежал Колобок.
   - Пошли. Доктор приехал.
   - Пошли, - гири глухо стукнули о землю.
   Встретил их невысокий, упитанный мужчина лет пятидесяти и выше. Чеховская бородка пронизана нитями серебра. Густая шевелюра вся в седине. Не хватало для оконченного образа пенсне. Доктор представился:
   - Матвей Ильич Погодин. Можно просто – Ильич.
   Макс протянул руку:
   - Максим. Очень приятно.
   - Ну что ж, показывайте ваше хозяйство, Максим. И не мешало бы для начала отобедать.
   Обед доктор проглотил быстро, с аппетитом, прихлёбывая из фляжки медицинский спирт. «Верное лекарство против всех болезней, кроме венерических», - весело захохотал он и запил остатки спирта компотом.
   Была у Ильича одна странность: ни с того, ни с чего он начинал сыпать словоёрсами.
   После обеда Макс и доктор сидели на солнечной стороне вагончика на лавочке. «Где Любовь Петровна?» - спросил Макс. – «Уехала-с. Уволилась и уехала-с. Вместе-с с мужем-с. В Гермнию-с. Вернулись, так сказать-с к родным-с пенатам-с». – «Давно?» - «Давненько-с. В середине-с апреля-с. Им как пришла-с какая-то бумага-с от немецкого-с адвоката-с, так-с они и уехали-с. Быстро-с собрались и ту-ту! На Родину-с! В родной-с так сказать, Фатерлянд-с!»
   Ещё двадцать минут они принимали солнечные ванны, затем Матвей Ильич сказал, что неплохо было бы вздремнуть на каждый глаз по триста секунд, и  направился в свой вагончик. Макс вдогонку спросил про журналы. Доктор лениво отмахнулся.
   - Макс, оставьте эту-с херню-с и сами хернёй-с не майтесь. Заполните сразу и хрен с ними. Гори оно – так сказать – всё-с огнём-с…
   - А вдруг проверка?
   С доктора слетела поволока дрёмы.
   - Макс, вы серьёзно-с полагаете, что кого-то-с понесёт хер проверять-с какие-то-с хрен знат где журналы-с?
   Макс пожал плечами.
   - Нет.
   - Я сплю и меня не беспокоить, - доктор на прощанье махнул рукой.
   
   Прошло два года.
   Жизнь с рождением дочери Любы у Макса и Тани изменилась. Он просто души в дочурке не чаял.
   Изменилась Банда Ка. В ней проснулась внимательность к младшему зятю, но характер остался прежний: «Скажи, зятёчек, спасибо внученьке Любане!»
   Тесть, Андрей Саввич как и Макс младшенькой внучкой не мог налюбоваться. Чуть свободная минута, ехал к зятю и дочери с внучкой.
   Как-то во время очередной вахты Максу передали небольшой светло-коричневый конверт с адресом центрального офиса и без обратного адреса. Сверху стояла приписка от руки: для Макса Краснова на немецком. Он сразу узнал почерк Любы. Сердце учащённо забилось и на время ощутил приятную невесомость. У него поинтересовалась заместитель по хозчасти, - Колобок ушёл на пенсию, вместо него была молоденькая, лет тридцати женщина, - от кого. Он отшутился, сказал ей, а она разнесла по всему вахтовому посёлку, ищет работу за границей, адрес для связи указал конторский, мол, так надёжней, ответ не затеряется. Ему никто не поверил, но с понимающим видом на лице сказали, что правильно поступает, ещё вся жизнь впереди.

   Письмо открыл в столовой.
   Сел на стул. Ноги подрагивали от радости и от чего-то ещё, в груди позванивал колокольчик и звуки отдавались в голове.
   «Здравствуй, Максим!