глубоко пополам…
Парень тронул Наташку за локоть осторожно, бережно, словно боясь потревожить её.
-Мы подъезжаем…
-Да, да. Мы подъезжаем. Я вижу.
-Удивительная вы какая-то. Я никогда не встречал таких женщин. Вы стояли рядом со мной, а были где-то далеко-далеко. И пока вы были там, я наблюдал за вами. Ваше лицо прекрасно…
-Вы – поэт, юноша. Полноте. Я не странная. И уж тем более, не прекрасная. Я – женщина. Очень озабоченная притом…
Парень продолжал ещё что-то говорить, но Наташка его уже не слышала.
Теплоход вышел на широкий плёс и навстречу ему, ощутимо приближаясь, поплыли огни большого города. Они ярко искрились в густом вечернем мареве. Потом вдруг задрожали, расплылись, залили собою всё, заслонили, застили…
Наташку ждала привычная жизнь, уже изрядно ей опостылевшая. И она возвращалась в неё, в эту жизнь. Одна. Она не чувствовала больше ни боли, ни горечи, ни угрызений совести. Она презирала себя и доктора, – уходя она вручила ему гонорар и задержалась в дверях, пока он пересчитывал деньги – и мир, её окружающий. И она подумала о том, что может быть это и хорошо, что в мир этот, такой неустроенный и такой беспощадный, не придёт – теперь уж точно – ещё один жилец. Может хорошо, а может…
Кто знает?…
