Апокалипсис в шляпе заместо кролика.Гл.18

подчеркнуть её физические красочности.
– Ну, знаешь ли! – Пабло вновь переходит на возмутительный тон. – Ты меня окончательно вывела. И теперь тебе не гарем светит, а участь Саломеи, в тело которой я тебя помещу. Вот так-то! – Пабло с торжеством победителя смотрит на натурщицу, которая в ответ делает непонимающий вид и ещё спрашивает: А это ещё кто такая?
А Пабло от такой её необразованности, аж онемел от всего этого, и главное от непонимания того, как такое вообще могло случится, что он с этой необразованностью нашёл общий язык. – Язык её тела во всём виноват. Ты же сам прекрасно знаешь, как ты падок на незнакомый для себя язык, полиглот несчастный. – С трудом сумел оправдаться Пабло, мысленно догадавшись, что привело натурщицу в его мастерскую. – А ведь это идея с Саломеей, то, что надо. – Пабло вдруг озарила гениальная мысль. – Только я на неё посмотрю под другим углом.
– А она красивая? – почему-то неожиданно для Пабло звучит голос натурщицы.
– Ничё так. – Явно отмахиваясь от натурщицы, отвечает Пабло. 
– А чем она к себе привлекает? – опять вопрошает натурщица, не давая Пабло сосредоточится на новой, захватившей его всего мысли.
– Она хоть и приставуча, но уж точно не настолько, как ты. Ты одной головой крестителя уж точно не будешь удовлетворена. – Резко осадит натурщицу Пабло, вместе с ней погрузившись в тишину своих размышлений.
И всё-таки эта упрямая натурщица не вняла голосу разума Пабло, а слушая только свой разум и желудок, требующий от неё для себя пропитания, не поддалась на уговоры художника на безвозмездные физические отношения (душу он за свой талант уговорщика заложил дьяволу и в этом плане на него никак нельзя было рассчитывать). И Пабло в итоге взбеленился и вот таким бесформенным безобразием в виде Медузы, решил ей и всем несговорчивым бабам отомстить. – Будут знать стервы, как мне перечить.
А между тем такая же тишина раздаётся из-за спины Клавы, и он начинает почему-то волноваться, ощущая себя покинутым. При этом точно об этом он утверждать не может, а вот как это выяснить, то с трудом себе представляет. Не звать же в самом деле незнакомку, в голос спрашивая: «А вы ещё там?». Правда, можно повернуться и посмотреть, но в этом варианте присутствует всё та же опасность, нарваться на разочарование в реалиях жизни, когда стоящая к тебе фигуральной спиной реальность, тобой представляется одной, со своими живыми и привлекательными красками, а вот только стоит повернуться к ней лицом, то она тебя в более частых случаях не увлекает собой и не так представительно смотрится, как ты её представлял.
Но видимо другого выхода Клава для себя не нашёл, и он немного осторожничая, не слишком скоро начинает оборачиваться назад, где на его пути к этой обратной стороне своего здесь стояния, в смазанном для него видении встречаются разные фигуры и лица людей, живущих своей проходящей стороной от него. И вот он практически сделал оборот на 180%, где по его разумению должна стоять та, кто с ним говорил. Но на этом обусловленном его расчётами месте никого нет и тогда Клава расширяет фокус своего обозрения на последующие рубежи и области внимания, и вот чёрт! В один шаг от этого места натыкается на … На того самого человека с фотографии из газеты Михаила, кому он глаз проткнул и получается, что посредством его глаза, а не как он утверждал газеты, смотрел на окружающий мир.
Но не только эта, уже опосля додуманность, всё внутри взбодрила в Клаве, а главное из того, что его тут же на месте нервно встряхнуло, было то, что этот тип с газетной фотографии, в точно таком же виде, с проткнутым глазом, ему сейчас виделся или представлялся. И Клава в полном обнулении себя как самостоятельно двигающуюся личность, в потрясении на него уставился взглядом и ничего с собой поделать не может, чтобы как-то выйти из этого глупейшего положения (уставился как баран на новые ворота). Где ему и хотелось протереть свои глаза, чтобы избавить себя от этого наваждения, а может иллюзии, корнями, уходящими в те знаковые воспоминания, но у него ничего не выходит.
И тогда Клава пытается проморгаться, и таким образом разогнать этот наплыв иллюзии на глаза. Но от этого всё выходит ещё хуже. И теперь он видит перед собой в этом человеке не просто насквозь дырку в глазе, а на него через эту дырку, а точнее из глубины глазной впадины, смотрит инородный для этого тела глаз, и как понимается Клавой, то это глаз Михаила…А может…Нет! Чур меня!
На этом месте Клава зажмуривает что есть силы глаза и так стоит пока до него не доносится голос этого типа. – Что, потерялись? – задаётся вопросом этот тип с дыркой вместо глаза (таких ещё называют людьми с дурным глазом, и им лучше не попадаться на глаза, сглазят или чего ещё хуже с тобой сделают, усмотрев в тебе нечто их привлекающее или наоборот, крайне бесящее).
Клава же, сочтя, что невежливо отвечать на вежливо заданный тебе вопрос с закрытыми глазами, с осторожностью открывает глаза и, стараясь не заострять своего внимания на торчащий глаз изнутри глазной впадины незнакомца, – а оттуда на него несомненно сейчас Михаил посматривает и ухмыляется над тем, как он его провёл, типа отлучившись в туалет(не в туалете я дурень, а в голове этого типа, что позволяет мне наблюдать за людьми не выдавая своего присутствия; ну и плюс я могу им управлять), – отвечает. – Я не совсем понял ваш вопрос.
А этот тип с понимающей улыбкой покачивает головой и, посмотрев за спину Клавы, говорит. – Говорят, что если долго смотреть на эту картину, то можно умом тронуться, или потеряться, что в принципе одно и тоже. Вот я и спрашиваю, вы ещё не тронулись? Хотя… – тут этот всё замечающий господин, видимо, примечает на лице Клавы затемнённые очки и это приводит на его лицо гримасы нового понимания Клавы. – Вы, как я вижу, подошли к рассмотрению этой картины подготовленным.
Клава же не стал интересоваться у этого типа, в чём выражается эта его подготовленность, – может очки не пропускают сквозь себя ультрафиолетовые лучи, которыми под завязку наполнен взгляд Медузы, что и даёт в итоге такой застывающий в камне эффект (при обычной концентрации он ведёт лишь к загару), – а он поворачивается в сторону картины, видит, что там ничего не изменилось и  всё по-прежнему, – Медуза не сводит с него своего взгляда, а Персей всё хитрит, – после чего он возвращается к своему собеседнику с дурным глазом и ждёт от него продолжения. Тот же, дождавшись возвращения Клавы, пускается в дальнейшие рассуждения.
– Вот куплю её и повешу себе в кабинет, над своим рабочим столом, за спиной на стене, будет чем отвлечь внимание деловых партнёров, явившихся на переговоры. У них при виде этой картины у самих волосы на голове встанут от мысленного озноба. Да у того же Сил Силыча. – Сказал собеседник Клавы с дурным глазом, кивнув куда-то за спину Клавы. Клава же не стал оборачиваться, застыв на месте в умственном ступоре. «Сил Силыч?! Но откуда?», – ахнул про себя Клава, а смотрящий на него из глубины глазной впадины незнакомца глаз Михаила, кажется, посмеивается и удивляется непониманию Клавы. – Ты знаешь откуда. – Так и говорит глаз Михаила, которому осталось только подмигнуть, чтобы окончательно уверить и опустошить в мыслях Клаву.
– Он немного слеповат, – а незнакомец между тем продолжает говорить, – и, посмотрев на картину, начнёт слегка чудить. Впрочем, весьма точно заметив: «Вижу ваша семья в полном порядке. И ваша супруга по-прежнему удивительно и во всеоружии выглядит, нисколько не жалуется, жалуя вас».  «Ага, – скажу я ему, – как меня увидит, то волосы дыбом встают, и сама в себе собирается вся». – Здесь незнакомец с дурным глазом переводит свой взгляд в другую сторону и, обнаружив там другой объект своей приметливости и живости своего ума, начинает его приплюсовывать в разговор.
– А вот Никанор Булычёв не таков, и он сразу приметит хитрость. – Уже не столь неожиданно, а даже в некоторой степени закономерно, незнакомец с дурным глазом упомянул этого Булычёва, который Никанор. – «Это такая аллегория, – прищурив один глаз, замечает Никанор, кивая в сторону картины, – типа вы всё привыкли держать в своих руках и под контролем». «Ага, – киваю я ему в ответ, – эта аллегория у меня дома живёт и во все глаза на меня глядит выжидающим взглядом, так и напрашиваясь на то, чтобы я покрепче взял в руки её управление». «Понимаю, – многозначительно покивает головой Никанор и мы с ним в момент найдём общий язык». – Незнакомец с дурным глазом на мгновение задумался, затем перевёл своё внимание на Клаву, чем несколько перепугал его (сейчас за меня возьмётся), и задал ему вопрос.
– А что вас заинтересовало в этой картине? – спросил незнакомец с дурным глазом. Клава, поучив легальный способ обернуться от этого типа, начавшего нагонять на него нехорошие мысли из-за всё той же обстоятельности в его глазу, повернулся к картине и сказал. – Да вот, – с долей расслабленности сказал Клава, – непонятно мне, за что он там держит голову Медузы. Змеи-то небось кусачие.
– И то верно. – С удивлением ответил незнакомец с дурным глазом. – А я-то этим вопросом и не задавался никогда. Могу поздравить, у вас приметливый глаз. «Он это не зря сказал. – Рассудил про себя Клава, чьи глаза вдруг заслезились».
– Интересный подход к рассмотрению сюжета картины. – Незнакомец продолжил свои рассуждения. – А само противостояние Медузы и Персея вас не слишком и волнует? – задался вопросом незнакомец.
– Угу. – Ответил Клава.
– Самоуверенность на грани, мне импонирует. – Как понялось Клаве, незнакомец, стоя за его спиной, расплылся в довольстве. – Сам таков. Самонадеян до предела. Оттого-то может и не могу найти себя, находясь в постоянном поиске.
– А чья она? – спросил Клава.
– Я же говорил, – удивляется незнакомец, – будет моя.
– Я имею в виду автора.
– И я буду иметь автора, когда его куплю. – Усмехнулся незнакомец. И на этом их беседа, можно сказать, достигла своих естественных границ, после которых собеседники расходятся, но вмешательство вдруг появившихся третьих лиц, не дало закончится этому разговору.
– Что я слышу?! – вдруг до Клавы и видимо и до его собеседника доносится громоподобный голос человека, судя по его громкой выразительности себя, а когда Клава на него посмотрел, то и по всему тому, что в нём было, безграничного во всём и оттого он не знает слова стеснения себя и обнимает весь окружающий мир вокруг себя.
– Что? – неприятно для себя вздрогнув, скорее на рефлексах, чем осознанно и обдуманно, ответил незнакомец с дурным глазом.
– А то, что я премного сомневаюсь в том, что ты тут решил. – Расплывшись в язвительной улыбке, прямо коробит слух незнакомца с дурным глазом вот таким своим малопонятным для непосвящённых людей заявлением этот безгранично выглядящий и самоуверенный тип, как вскоре выясниться, Емельян Лоскутов, человек с большой капитализацией себя и намеренный прослыть большим знатоком искусств, для начала в том плане, что он собирается в него капитально вложиться. Ну а то, что Емельян всё это делает не для баловства и не в потакание капризам своей молодой пассии, Пелагеи Армандовны, выбранной им не только за её красивые глаза и другого вида форменные достоинства, а его