Операция длилась пятый час, и Марина, сидя на жестком диванчике в холодном фойе больницы, начинала клевать носом. Спать в то время, когда мужу оперируют сердце – это ли не кощунство – сквозь дрёму смутилась она и, с трудом подняла голову. Циферблат настенных часов высвечивал три пятнадцать. Часы были до пошлости стандартными – под такими же сидела приемная комиссия театрального института, когда, читая монолог из «Анны Карениной», Марина запнулась и громко икнув, завершила выступление неожиданными рыданиями. В тот момент казалось, что жизнь закончилась за дверью института, но через три месяца незапланированная беременность вылилась в скоропалительную свадьбу.
Внезапно потерявший холостяцкую свободу, Серафим был старше Марины на шесть лет, и если она после рождения дочери взрослела пропорционально семейному опыту, то он, казалось, застрял между мальчишеской восторженностью миром и ролевой неуверенностью в качестве мужа и отца. Разумеется, он самозабвенно любил жену и боготворил дочь, но обожание Серафим проявлял как-то, между прочим, впопыхах между работой, телевизором и рыбалкой. Дефицит степенности семьянина восполнялся редкими нравоучительными беседами по воскресеньям или обсуждением приближающегося отпуска за ужином. Врождённая интеллигентность сочеталась в нем с деревенской непритязательностью – универсальный склад характера подкупил будущую супругу. Светловолосый, с намечающейся лысиной, с глубоко посаженными темными глазами, средней комплекции и небольшим ростом, Серафим неуверенно ступал по жизни, пока судьба, а точнее, Марина не преподнесла ему себя, как заслуженный приз за скромность.
Марина дождалась, когда ребёнку исполнится три года, устроила дочь в детский сад и получила долгожданную свободу. Она устроилась работать в ближайший ресторан через день официанткой и переложила вечерние заботы о дочери на Серафима. Сначала он тяготился непривычными обязанностями, стал хмур и неразговорчив, но постепенно втянулся, приобретая от общения с дочерью неожиданное ощущение собственной исключительности. А Марина наравне с дополнительными доходами, иногда внушительными, получала от работы эмоциональную удовлетворенность, чувствуя себя интересной во всех отношениях женщиной. Она научилась читать многозначительные мужские взгляды, иногда флиртовала, однако лишнего не позволяла: залогом верности служила любовь и преданность супруга.
Вечеринка по случаю дня рождения подруги обещала быть веселой: многолюдье, «живая» музыка, изысканные коктейли. Но в завершение праздника, когда самоконтроль и приличия утонули в обильном возлиянии, ревнивый муж подруги выбил дверь в ванной комнате и под скандирующие возгласы пьяных гостей выволок из нее жену и Серафима – голых и запыхавшихся. Удар, в одночасье разрушивший веру в незыблемость семейного мирка, Марина перенесла с достоинством: без истерик, банального отлучения от тела, угроз развестись. Но мысль о реванше бальзамом обволакивала растерзанное самолюбие. Ответная измена?! Необязательно. Унижение подставленностью тоже сошло бы на «ура». Если бы не сердце супруга... Когда сослуживец Серафима привез его с работы полуживым и посоветовал Марине показать мужа кардиологу, она с пронзительной ясностью вдруг поняла: реванша не будет…
Дремота накатила с новой силой. «Реванш – по умолчанию!» – полыхнули огромные кумачовые буквы. Марина нервно поёжилась. Какой только бред не приснится! Реванш по умолчанию – вот уж несуразица, прости господи! Увидев направляющегося в её сторону кардиохирурга, поспешно вскочила на ноги, но, столкнувшись с разочарованно усталым взглядом, безотчетно опустилась на диван…
Серафим проснулся и, не открывая глаз, блаженно потянулся. Странно… Не сумев сразу определить, что ему не понравилось – неподвижно замер. Необычные ощущения и воспоминания выстроились по ранжиру. Операция! Серафим вспомнил тошнотворный запах лекарств и хлора, холодные руки медсестры, настраивающей капельницу и белый потолок с тускло жёлтым подтёком в углу – кажется, это было последнее, что запомнилось. Он слегка напрягся, но ожидаемой боли не почувствовал. Осторожно пошевелил ступней – действие прошло без последствий, с опаской приподнял левую руку – боль настырно не появлялась, и Серафим растерянно открыл глаза.
Четырехместная палата поразила исключительной белизной. Кровати затянуты белоснежным бельем, в унисон тональности на приоткрытом высоком окне колыхались молочные занавески. В центре комнаты на изрытой земле, пережевывая мокрую солому, копошилась испачканные навозом поросята – потешно поддергивая пятачками, негромко похрюкивали и терлись боками. Серафиму соседство с поросятами показалось очень оригинальным – он умильно расчувствовался.
Люди в красных халатах появились неслышно. Они дружно выстроилась вдоль кровати шеренгой, и Серафим почему-то представил себя незащищенным боевым горнистом.
– Ну, что, голубчик, как Вы себя чувствуете? – широко улыбаясь и оголяя выпирающие вперед желтые зубы, спросил толстый косоглазый господин в красной шляпе с позолоченной лентой на тулье.
– Я, доктор, боли совершенно не чувствую – запинаясь, прошептал Серафим, безуспешно пытаясь поймать взгляд разбегающихся глаз врача.
– Вот и прекрасно, голубчик! Новейшие технологии позволяют совершать чудеса. Завтра же отправитесь домой, так сказать, добротно отремонтированной и годной к эксплуатации куклой – доктор коротко хохотнул и обернулся к молодой блондинке. – Жанночка, голубушка, примите на попечение этот казус природы.
– Почему казус? – обиженно пролепетал Серафим.
– Потому, голубчик, что мы, не жалея живота своего, придаем Вам, так сказать, художественный вид, а Вы брюзжите.
– Я не…
– Если чем-то недовольны, жалуйтесь. Говорите, не стесняйтесь – ласково перебил Серафима молодой мужчина, постриженный наголо, с вареникообразными оттопыренными ушами. – Я инспектор по задушевным жалобам, внимательно всех слушаю – он наклонился и обдал больного запахом огуречного рассола.
– Халаты красные… – неожиданно для себя, прошептал Серафим.
– Вашей кровью окрашены, голубчик – пробасил доктор. – Тут столько материала принимать и обрабатывать приходится, в запой сходить некогда, не то, что халаты окровавленные сменить.
– Свиньи в палате… – осмелевшим голосом проговорил больной.
– Кого Вы свиньями называете? – громогласно возмутился доктор, в то время как глаза его налились белизной.
– Это оскорбление! – взвизгнула медсестра. – Доктор, мне срочно нужно в обморок – требовательно заявила она.
– Вы еще предыдущий не отработали – отрезал толстяк. – Сделайте больному укол, пусть проспится.
– Мне необязательно спать, я только проснулся – испуганно сжавшись, пролепетал Серафим.
Жанночка неожиданно сильным рывком перевернула его на живот, оттянула резинку на трусах, и Серафим почувствовал, как жгучая струя врезается в плоть – он безнадёжно ойкнул и отключился.
Солнечный луч пробился сквозь ресницы и с любопытством заглянул в заспанные глаза - не обнаружив ничего, кроме потерянности и страха, разочарованно ретировался. Серафим боялся пошевелиться, странные воспоминания издевательски перемешались, и он уже начинал сомневаться в их подлинности, поскольку ничего абсурдней вчерашнего докторского визита, он в своей жизни не видывал. Не поворачивая головы, оглядел палату – за ночь ничего не изменилось. Скосил глаза на пол – поросят там не было, и, разумеется, быть не могло. Аккуратно обследовал рукой грудь – пальцы ощутили залепленную лейкопластырем безболезненную область размером с карманную книжку. Он счастливо улыбнулся, но радость быстро сменилась волной ужаса: от бесшумно распахнутой двери к кровати гуськом двигались три человека. Сегодня они были в белых халатах, но толстый доктор с раскосыми глазами ехидно улыбался – Серафим безотчетно натянул одеяло до подбородка и истерично икнул.
– Ну, что, голубчик, как Вы себя чувствуете? – спросил врач, широко улыбаясь.
– Я, доктор, боли совершенно не чувствую – автоматически проговорил Серафим и ужаснулся от воспроизведения вчерашней ситуации.
– Вот и прекрасно, голубчик! Новейшие технологии позволяют совершать чудеса. Это раньше операции совершали варварскими методами, а нынче хирургия прогрессирует, как гангрена. Так, что Вы, голубчик, завтра же домой отправитесь: долечиваться и отдыхать.
– Но, как же доктор…
– Без дискуссий, милейший – перебил толстяк Серафима. – Жанночка, голубушка, включите больного в патронажный список под Ваше непосредственное попечительство – обернулся он к стройной блондинке с высокой воздушной прической.
– Жалобы, претензии имеются? – спросил инспектор, почесывая лысину.
– Н-н-нет – испуганно пробормотал больной, застыв под прямым пронзительным взглядом левого глаза доктора, в то время, как правый, скосившись, подмигивал блондинке.
Инспектор авторучкой черканул что-то в широком блокноте и обвел всех прокурорским взглядом.
– Обход закончен – разворачиваясь к выходу, торжественно объявил он, толстяк с Жанной двинулись следом.
-Спасибо, доктор! – запоздало выкрикнул Серафим.
– Рано благодарить, ещё встретимся на премьере. Редкостно колоритный персонаж! – причмокнул толстяк. – Забыл предупредить: возможны последствия анестезии, видения разные или необоснованная чувственность, так Вы не обращайте внимания – добавил он и закрыл дверь.
В коридоре раздался взрыв сумасшедшего хохота, и Серафим понимающе усмехнулся: людям при ответственной работе крайне необходимо снимать нервное напряжение, и лучше юмором, чем спиртом. Значит, вчерашние события – галлюцинация из-за воздействия наркоза, с облегчением подумал он. Ну, слава богу, а то ведь мысли подозрительные начинают беспокоить, так и до нервического припадка докатиться можно. Доктор сказанул что-то заковыристое. Премьера? Терьера? Портьера? Ах, глухая тетеря! Не удосужился внимательно слушать, вот и поделом! Он досадливо сморщился и в изнеможении прикрыл глаза.
На следующий день после недурственного обеда, съеденного Серафимом с редким аппетитом, медсестра Жанночка в короткой шубке и лакированных, выше колен, черных сапожках на шпильках препроводила больного домой. Они ехали в машине, которую Серафим не успел рассмотреть снаружи, потому, что его бесцеремонно втолкнули в нее сразу из выходных дверей больницы. Затемненные окна автомобиля были наглухо закрыты, и попытку подопечного приоткрыть окошко, Жанночка торопливо пресекла.
– Какой же Вы, право, легкомысленный! Простудитесь…
Спустя некоторое время машина, взвизгнув тормозами, резко остановилась, и Серафим с размаху ткнулся носом в переднее сиденье. Жанночка выпорхнула из автомобиля, открыла дверцу и чуть не волоком вытащила его из салона. Упираясь острыми кулачками в спину, с силой втолкнула в подъезд, так, что, поскользнувшись, он чуть не грохнулся на кафельные плитки.
– Ай-я-яй, такой молодой, а уже в покойники определился – неодобрительно покачал головой лифтер и дворник в одном лице – лице деда
