Во времена студенчества со мной произошёл курьёзный случай. Сосед, вернувшись из Африки, куда ездил по служебным делам, привёз небольшое растение и показал мне, чтобы я определил вид и название. Ничего особенного: розетка опушённых серо-зелёных листьев с пучком некрупных жёлтых цветов. Я мысленно примерил растение к разным семействам и видам, но знаний не хватало, и цветок остался неопознанным.
– А как местные жители его называют? – спросил я соседа.
– Никак, говорят, на Узамбарских горах раньше таких цветов не было.
– Интересно, ты, приезжий – нашел, а они никогда не видели?
– Ну да, а мне жутко понравились светящиеся вечером цветы. Один кустик только и выкопал, больше не удалось отыскать. Правда, он сильно завял, я уж подумал, что пропадёт, а он, молодец, отошёл.
– Обычно после такой встряски растения цветы сбрасывают.
– Серьёзно? А он цветёт уже вторую неделю. Слушай, покажи в институте, профессора должны знать, что это такое. Жена ругается, дома – дети, а цветок может оказаться ядовитым.
Отказать было неловко, сосед часто давал деньги в долг до стипендии, и я, нехотя, согласился. Профессор Лейбниц или, как его за глаза называли студенты, Корифей, озадаченно осмотрел растение со всех сторон, понюхал и зачем-то погладил пальцами листья. Пожевать забыл, думал я, глядя на, охваченного сомнениями, преподавателя.
– Обманывать не буду, мне эта достопримечательность не известна. Оставьте, я по справочникам найду. Говорите, ночью светится? Надо же! – недоверчиво хмыкнул Корифей.
– Не хочется Вас беспокоить, я сам поищу.
– Какое беспокойство!? – воскликнул он – я сам заинтригован. Конечно, я не бог, но кое-что смыслю. Озадачила меня эта африканская незнакомка, так, что оставляйте её на пару дней.
Соседу я объяснил, в чем дело – он недовольно нахмурился, но, подумав, махнул рукой.
– Ладно, хоть название разыщет. Только тут такое дело: мы с женой завтра в Токио улетаем и когда вернёмся, не знаю. Так ты присмотри за цветком…
Растение пробыло в институте не пару дней, как обещал профессор, а девять. Корифей не зря получил свое прозвище, и был очень известным ученым. Казалось, что нет ничего на свете такого, чего бы он ни знал, но идентифицировать новое растение не смог и он.
– Интересный экземпляр, так сказать, терра инкогнито. Да, много ещё белых пятен в природе. Могу Вас поздравить, молодой человек, Вы нашли неизвестный специалистам вид.
– Это не я, а сосед, я же Вам говорил.
– Ну, сосед, так сосед. Пусть придет, все согласуем. Кстати, название может присвоить первооткрыватель.
– Его сейчас нет, он в Японию уехал.
– Ну, Япония не Марс. Когда вернётся, пусть зайдёт, имя своё увековечит, а растение необходимо некоторое время наблюдать, чтобы сделать описание.
– Цветок оставить не могу – смутился я. – Обещал хозяину. Вот приедет, пусть сам разбирается. Извините.
– Жаль, жаль. Ну, раз обещали, забирайте. Только пусть обязательно принесёт растение в институт, скажите, наука будет благодарна.
Вечером, когда, выключив свет, я с удовольствием любовался фосфорическими цветами, позвонил сосед. Услышав об открытии, он удивился и обрадовался. Посетовав на дела, сказал, что пробудет в Японии ещё месяц и попрощался.
Комната, которую я недорого снимал у жизнерадостной старушки, постоянно кочующей по родственникам, была небольшой, а южное окно и две толстых трубы, заменяющие отопительные батареи, делали ее невыносимо жаркой. Весна выдалась теплой и, как это часто бывает, именно сейчас кочегары трудились особенно добросовестно. Несмотря на жару в квартире, я почему-то сильно замёрз. Озноб дошёл до «трясучки», кружилась голова и только, когда до меня стала доходить причина ужасного самочувствия, я измерил температуру…
Три дня я провалялся в постели с сильным жаром и ещё неделю приходил в себя. Нет, я не страдал в одиночестве: полгруппы стали на постой и сновали по квартире, не очень уверенно оправдываясь, что, дескать, меня опасно оставлять одного. Если бы в это время вернулась хозяйка, думаю, жизнерадостность покинула бы её на долгое время. Как только спал жар, мне удалось выпроводить довольно бесцеремонных однокурсников, и, чертыхаясь, навести порядок.
Прошло четыре дня. В понедельник после лекций я допоздна просидел в центральной библиотеке, готовя материалы для курсовой работы, и вернулся домой затемно. В моей комнатушке на подоконнике была раскидана земля, земля была и в плошке с водой, которую хозяйка ставила на подоконник для увлажнения сухого воздуха. На полу, чуть присыпанный грунтом, валялся отломанный лист африканского растения. Сначала я разозлился. Такое мог сотворить только хозяйский кот Тарас, который не просто игнорировал меня, а вызывающе наглым поведением показывал, кто здесь хозяин. Собирая землю, я немало удивился тому, как умудрился кот забраться под густую распластанную розетку листьев, чтобы сковырнуть грунт. В любом случае подобное трюкачество было мне не по нутру, и Тарас обречённо выслушал нотацию.
Через три дня все повторилось. Только теперь кот набезобразничал ночью, и листья были целы, а грунта рассыпано намного меньше. Я был взбешён – проказа походила на издевательство. Тарасу здорово досталось, и он, глубоко обиженный, сутки не выходил из спальни своей хозяйки. Я, конечно, понимаю, что звериные инстинкты заставляют делать странные на непосвящённый взгляд вещи: коты дуреют от запаха валерианы, некоторые из них грызут циперус, рискуя расстаться с жизнью, а вот Тарасу приспичило выкидывать грунт из цветочного горшка. Теперь, уходя из дома, я закрывал дверь в свою комнату, хотя из-за жары она превращалась в адовый филиал.
Каково же было удивление, когда однажды я увидел знакомую картину с рассыпанной землёй. Разумеется, дверь в комнату была заперта, а Тарас встретил меня у порога. Я впал в прострацию и, твердо решив выследить невидимого вандала, трое суток почти не покидал комнату, прислушиваясь к каждому шороху. Крепкий кофе – достойный сподвижник по бдению, но даже он уступал позиции перед несокрушимой властью сна, и, как я не старался, периодически отключался…
Я проснулся от ощущения, что кроме меня в комнате еще кто-то есть. Внимательно прислушался – ни один звук не нарушал ночную тишину, но когда включённый свет озарил комнату, на меня накатило отчаяние. Я проспал! Кто-то выдернул африканский цветок из горшка и засунул его в плошку с водой. Неожиданно растение выскочило из плошки, подпрыгнуло раз, другой и плюхнулось в горшок – и все это молниеносно, словно яркая вспышка света стеганула его, как плеть. Интересно, что корневой системой розетки служили бурые стержни, скрученные в спирали и пружинящие во время прыжков. От испуга я вылетел из комнаты, подтянул тяжёлый старинный комод и придавил им дверь.
Осмыслить происшедшее здраво и логично получилось не сразу, но все-таки путем некоторых умозаключений я составил подобие все объясняющей концепции. Известно, что в борьбе за жизнь приспособленность играет первостепенную роль. В жёстких условиях кто-то исчезает, а кто-то приобретает новые качества. Растение – самоход, а почему бы и нет? И тут я вспомнил, что с начала болезни ни разу не поливал африканский цветок – в чехарде последних дней забота о растении закатилась в дальний непосещаемый угол памяти. Умирающему от жары и жажды цветку можно было посочувствовать. Очевидно, бурые стержни корней служили не только средством передвижения, но и своеобразными резервуарами воды для увлажнения грунта. При всей необычности, растение угрозы не представляло. Вернув комод на прежнее место, я вошел в комнату, где напугавший меня цветок, застыл, как ни в чем не бывало.
На следующий день в институте я рассказал о самоходном растении ребятам, а в доказательство правдивости рассказа пригласил их переночевать, решив ночью перенести растение в плошку и включить свет, чтобы они увидели, как цветок, прыгая, возвращается в горшок. Но фокус не удался – африканский прыгун исчез. Открытая форточка послужила лазейкой для побега; выходит, и метровая высота для него не преграда.
Дерзкий побег прыгуна я посчитал гнусным предательством, поскольку с того дня ко мне прилипло прозвище «Самоход», и появилась веская причина для насмешек всего института. Вдобавок, выслушав от соседа много нелицеприятного в свой адрес, я понял, что лишился безотказного кредитора. Но все неприятности не перевешивали сожалений об утрате самоходного растения – исключительного образца виртуозного хода эволюции, и я до сих пор пытаюсь разыскать смелого африканца. Жаль – безуспешно. А вы, случайно, его не видели?
Читал. Согласен!!!
