СЕНТЯБРЬСКИЕ ЗАПИСКИ

прибором, как человеческий ум, который ломается от малейшего умственного усилия тех, кого пустили с улицы в светскую гостиную. Вот современные философы и принялись чинить и исправлять его, править его грамматикой а то и психологией, начиная еще с таких сомнительных (странных) философов конца XIX века, как, например, Фридрих Ницше. Так как им нечего было добавить к тому, что надумали философы классики, они стали выдумывать всякие глупости, вроде философии жизни, феноменологии или экзистенциализма вкупе с новой онтологией, аналитической и лингвистической философии или прагматизма, диамата с истматом или пресловутого постмодернизма как выродка структурализма. Как в народе говорят: «Дурная голова рукам покоя не дает». И пошла строчить философская братия. Не в строку, ребята.
        Для примера можно взять  такого, с вашего позволения сказать, благонамеренный и вдумчивый читатель, философского «колосса на глиняных ногах», как Мартин Хайдеггер. Этот мастер «ручного мышления» так много настрочил рукописных листов, что их до сих пор еще публикуют в сотне томов. И что вы там найдете? Чревовещание бытия Хайдеггера, его утробную философию. Вы только послушайте, благоразумный читатель, что и чем он пишет, - он пишет уже не сознанием, как его строгий учитель, Эдмунд Гуссерль, решивший обсчитать все закоулки оного сознания, но  самим своим животом, существованием, которым переживает, пережевывает, точнее, переваривает всю философскую классику и выдает на гора философский продукт, похожий на «философскую воду. Он призывает прислушаться к истокам, к зову бытия, к  тому, как урчит у него в животе, в его существовании. Но что дальше последует, мы уже знаем наперед. Следом за переживанием идет выражение, глас духа, витающий над бездной и гласящий: «Храни на запоре и помни». Что храни? Как это «что»? Конечно, истину как ключ бытия, которое, как только его откроешь, мигом скроется. Она заповедная тайна, ведомая только посвященным пастухам бытия. Они пасут бытие, эти пастухи, и помнят, как ее удержать в круге толкования. А не то, такое скверное сотворится, что начнется потоп. Но это уже будет не поток сознания его учителя, а поток бытия самого Хайдеггера, бьющий из первоистока, первоисточника, -  его живота. Но Хайдеггер держит руку, палец на дырке, несокрытости (алетейи) бытия, чтобы оно, не дай бог, не проговорилось. Он понимает, что смысл бытия проявляется в конце, когда уже не удержаться и не выговориться до конца всем своим нутром. Не сокрыть ее, истину, как естину. Следует есть то, что есть, все равно все не съешь.
        Другим примером современной философии, ставшим «классикой жанра», является случай Людвига Витгентштейна. Он вполне характеризует современную философию как современную. Витгенштейн принимает философию за клизму, которую нужно ставить на больное место языка, чтобы его пронесло и он выболтал все, что нужно и дошел до молчания. И все почему? Потому что философия не высказывается, она умалчивается, таится. Именно об этом пишет Витгенштейн, заканчивая свой Трактат: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать». Естественно, о том, что ты думаешь. У всех людей мышление играет роль счета, подсчета и пересчета и, наконец, зачета. И только у философов оно в таком виде не зачетно. Оно не чистит горло, язык, а прочищает мозги. Философское мышление не считает, а рефлектирует (отображает) то, что отражается в сознании. То есть, такое мышление есть своего рода отношение отношения, отражение отражения. Оно отражательно и является умозрением. Философская мысль является представлением, отражением идеи в материале сознания как отражения мира вещей, взятых в качестве экземпляров идеи. Другими словами, мысль есть явление идеи, в свете которой представляется смысл вещи. Что именно представляется мыслью в свете, в кругу идеи, становится понятным мыслящему в слове. Смысл слова для него является понятием, соответствующим сущности вещи. Если есть такое соответствие, то понятие является истинным, - так ему открывается сущность вещи.
        Витгенштейн же додумывается до теории «семейных сходств». Он отказывается от своей программы построения идеального языка как «образа мира». Как он ни строил гримасы, не показывал язык классической философии, будучи психопатом, он так и не смог добиться точности выражения в мысли и остановился на приблизительности ее выражения. То есть, вернулся к классической философии. Его понятие «семейного сходства» и есть попытка установления сходства между идеей, образцом, инвариантом и тем, что устанавливается практически, в действии воплощения, реализации инварианта в массе вариаций генетического материала, материала происхождения натурального (телесного) или культурного (языкового) характера. 

         
        Что такое состояние «боддхи» - это пробуждение или засыпание? Буддисты уверяют нас в том, что Будда Шакья Муни разбудил их сознания от сна сансары как жизни в страдании и указал путь к нирване .как такому состоянию сознания, находясь в котором невозможно заснуть. В нирване нет желаний, включая желание нирваны, ибо она уже состоялась для того, кто находится в ней. Но что значит «быть в нирване»? В ней нет движения дхарм, их волнения. Они ничем и никем не обусловлены. Есть ли в нирване тот, кто в ней оказался? Если он и есть, то пребывает в покое. Но чем такой покой, нет, не смерть, но не сон? Это вечный сон, который не дает возможности дхармам сложиться в сансару как среду проявления личного Я.


        Инстинкт, правило, понятие. Народ имеет инстинкт, интеллигенты действуют по правилам, а избранные живут по понятиям. Телесное существование инстинктивно, поэтому народ обычно послушен, душевная жизнь правильна, поэтому интеллигенция имеет возможность с ним справиться, его образовать, духовное бытие разумно, поэтому избранные могут все(х) понять и простить. Как правило, они ни вмешиваются в процесс и молча созерцают то, что вытворяют другие.


        Смерть и преодоление смерти. Жизнь меняется. Когда жизнь перестает меняться, она застывает в одном состоянии и умирает. Жизнь не просто может быть другой, она становится другой, пока не станет совсем другой, то есть, перестанет становиться и станет смертью как своей противоположностью. В жизни человек идентифицирует себя, как правило, в качестве Я того, кто имеет определенное имя. В этой своей идентификации он в течении своей жизни не меняется, остается самим собой, если является сознательным существом, меняясь, обновляясь в своем телесном (натуральном) и социально-культурном составе. В смерти он теряет свою определенность, погружаясь в бессознательное состояние неживой материи. Оживает его сознание только в органической среде, оно переходит в полубессознательное состояние. Полным сознанием оно становится только в «шкуре» вменяемого человека, ответственно знающем себя как Я. Такой человек осознает, что подобного рода сознание как Я есть и других людей.
        Причем его осознание является сострадательным, основанным на действии принципа отождествления себя с другим с последующей подменой себя другим и, наконец, другого собой. Особенно интересным является то, каким образом сознание сохраняется в смерти, ибо как оно иначе вновь проявляется в жизни после смерти?  Для этого, как минимум, сознанию следует пребывать в пустотном состоянии абстрактного Я, абстрактного в том смысле, что не являющемся Я никого конкретно. Это Я в таком случае для поддержания своего существования должно полностью заполнять собой всю пустоту и быть формой любого Я вне пустоты. Как только рождается существо в материальном мире, так абстрактное Я, не менее, а более реальное, чем Я конкретного существа, присваивается им в качестве крепления к самому себе. Это Я, которое обозначается личным местоимением, во всех сознательных, разумных существах одинаково, и поэтому пока они существуют относительно бессмертно.

 
        Работа человеческого  ума. Человек наводится интуицией чувств на мысль. Он отправляется от факта, который подбрасывается ему или выбирается им для размышления. Человек тогда задумывается, когда факт не отвечает его ожиданиям, уже подготовленным той схемой, которая срабатывает у него в голове (в сознании), когда он реагирует на явление в виде факта – зарегистрированного события сознания. Под влиянием интуиции или под действием продуктивного воображения у человека появляется на уме модифицированная схема объяснения явления. Если оно, явление, встраивается в эту теоретическую схему, то мыслящий может понять, как работает его схема в данном конкретном случае явления его сознанию предмета внимания. Когда человек поймет это, он сможет объяснить (рассудить) действие закона, который стоит за явлением как его проявлением. При этом согласие чувственной интуиции и объяснения как понимание схемы явится уже интеллектуальной интуицией в качестве критической оценки способности познавать закон как целое в частях. Но не все является уму. Есть нечто, не то, что безумное, но не умное, что требует третьей разновидности интуиции – уже мистической интуиции, предполагающей не различение, но сочинение различенного, правда, уже не мыслящим человеком, но высшей силой, действующей через него. 


        Вечное и смертное существа. Чем может быть для вечного существа смертный? Почему бы не быть игрушкой? Ну, конечно, так и есть: смертный является живой игрушкой. Такой ответ имеет смысл, так как вечное существо не может умереть, Именно такая не то, что возможность, но, напротив, необходимость, может заинтересовать его в судьбе смертного. Поэтому ему интересно играть смертным, человеком. Выходит, что бессмертный играет роль смертного. Он играет ее с рождения смертного до самой смерти. Возможно даже, что он специально забывает то, что играет роль смертного и считает смертным самого себя для усиления эффекта игры. Но представляется как если бы смертный человек воображал себя бессмертным существом.
        К таким мыслям я пришел после размышления над содержанием сна, в котором я оказался в незнакомой стране с дочерью в раннем школьном возрасте. Мы поднялись на геликоптере  над столичным городом на берегу моря. Внезапно пришло сообщение, что горожанам и гостям требуется остаться в черте города. Им запрещается покидать его. Автолет сел на краю города, и мы немедленно стали искать выход из города  ввиду нежеланию стать его заложниками. На поисках такого выхода я и проснулся.


        Omnia cognoscentia cognoscunt implicite Deum in quolibet cognito. Понятное дело, что всякое познание относительно чего-либо производится в границах того, что является безграничным абсолютно. То есть, абсолют является пределом отношения к любой познавательной предметности (объектности) любого познающего субъекта. Это отношение к абсолюту является объективным по своему характеру.


      Qui vult finem, vult etiam media (Кто стремится к предельному, тот уж среднего добьется). Это правило является основополагающим в духовном творчестве, ибо человек, совершенствующийся в духе, конечно, духом, сверхчеловеком не будет, но хоть станет настоящим человеком. Человек стремится  стать Я, которое