Слегка извиваясь в такт той мелодии, что он ранее насвистывал, я медленно, словно нехотя приближалась к нему. Скинула его шляпу, чтобы не мешала.
Мускатный аромат с полынным шлейфом становился насыщеннее, ярче, богаче. Он обвивал меня, манил сладостью. Смотрела я прямо в глаза, красивые, большие, пылающие страстью. В отсвете видела свое отражение, свое живое отражение.
― Может, повторишь ту мелодию? ― попросила я.
Когда он начал насвистывать, я закрыла глаза и всецело отдалась танцу в его руках. Двигала головой, улавливая запах с одной стороны, с другой. Волосы, чувствовала, скользят по оголенным плечам размеренно и приятно.
Нечаянно я коснулась щекой колкой щетины. Она резанула меня, как наждачная бумага, и все-таки я не могу сказать, что это не было приятно. Руки расцепились, и пальцы своевольно забрались в его светлые волосы, мягкие на ощупь. Я прижалась к нему, плотно, заставляя его глубже и сильнее меня обнять. И все это в такт его свисту.
Под ногами шевелился гравий, и перестук камней меня начал раздражать, он поднимался вверх, вызывая короткие непроизвольные сокращения мышц. Дыхание от этого становилось прерывистым, жарким, восторженным.
Его голова покоилась на плече. Теплый, летний выдыхаемый им воздух гладил по шее, словно касался невидимыми пальцами. Это было так приятно, так нестерпимо ласково, что я не сдержалась, когда мужчина в очередной раз сбился с ритма. Я подтянулась к нему, и дотронулась губами до уха, бархатного и солоноватого на вкус. С поцелуем я отдала свою мелодию, что вальсом играла в голове.
Индустриальная скрипка с необычным для нее тяжелым, вязким голосом, и все же она узнаваема; четкий, как биение его сердца, ритм барабана с вкраплениями мчащихся по венам кровяных телец. Ночной город, в разноцветных огнях развязка автострады, мы вдвоем и тысячи машин; они проносятся мимо и сливаются в монолитный поток, как при удвоенной скорости произведения. Скользит скрипка, разветвляя артерии; бас-гитара представлялась страстью, дыханием, движением тела, а скрип медиатора по медным струнам электрогитары белым шумом обволакивал сознание, уносил в танец, будто вихрем срывал два листочка с орешника… «Кружит их, кружит нас - кружим мы».
Все это я передала ему, чтобы он слышал, что слышу я и как я это слышу. Он оживился, поддался зачарованию, обольщению. Как наивен и забавен, славный человек! Я привыкла уже к запаху муската, и он мне больше не казался отдельным или отделимым от запаха человека. Аромат его тела, его текучей крови начал меня окутывать, соблазнять. Притянутая им, я вдохнула и лизнула его шею.
Мужчина остановился и отошел, выпал из моих слабых объятий. Я даже не сопротивлялась. Открыла глаза и увидела во взгляде немного удивления и некую обескураженность, и все-таки что-то подсказывало, что он хочет продолжения. Я неуверенно поднесла руки к животику, стараясь унять взбунтовавшиеся пальцы. Я хотела его, сильно, страстно, прямо здесь и сейчас.
― Странно все это, ― тихо проговорил он.
― Если бы здесь кто-то был, нам бы давно уже помешали.
― Странно это: слышать в голове музыку и не понимать, откуда она исходит…
― Можно я тебя поцелую?
Едва договорив, я кинулась к нему, как зверь, как хищная птица, и влипла в его губы, суховатые, сладкие, теплые. И жар окутывал меня, воспламенял мою страсть. И тихий ветер, что струился по парку, шептался с деревьями, раздувал огонь внутри меня. Я была счастлива, как никогда еще в нежизни!
Нет, был один момент. Это был точно такой же поцелуй, после которого я умерла. Я не могла сопротивляться этим неведомым чарам, исходящим или передающимся через поцелуй. Я целовала его и мягко, и сильно, и страстно, и нежно. Все испробовала, даже слегка покусывала его губы, но что бы ни делала, мне становилось только приятнее. Я хотела остаться в этом поцелуе навечно… отныне и присно, и вовеки веков!
Однако и мой забавный человек, если не желал большего, то не отказывался от того, что предлагаю я. Он мог закрыться, отойти, но этого не сделал, поэтому я уверовала в свою силу, в ответные чувства, в его желание жить в наслаждении среди бессмертных благ, чтобы ни в чем не сходствовать со смертными.
Несмотря на веру, на надежду, я решила его проверить. Стольких трудов мне стоило отцепиться, отлипнуть от него, перебороть страстный позыв и свербящий сознание голод! Я отвернулась и чуть, как бы невинно, склонила голову, но только для того, чтобы запомнить поцелуй. Касалась подушечками пальцев губ и укладывала поцелуй в хрустальную шкатулку памяти. Место оказалось занятым тем первым, ненужным, устаревшим, но терзающим сердце поцелуем вампира.
Я решилась его обратить, чтобы больше никогда не расставаться с этим забавным и милым человеком. Дать, наконец, ему то, что желает больше всего на свете: жизнь, долгую, неторопливую, вечную.
― Как тебя зовут, не люблю целоваться с незнакомками.
Я обернулась, готовая сорваться на еще один поцелуй.
― Без имен – никаких обязательств.
― И все-таки? ― сдвинул он брови, и орлиный облик его стал более хищным, красивым, притягательным.
О, да! Он станет отменным вампиром!
― Зачем мне это? Возможно, я захочу тебя еще раз поцеловать.
― Только «возможно», ― поймал он меня, улыбнувшись.
Я не ответила. Коснувшись его руки, прошла мимо, увлекая за собой: к ближайшей скамье. Он пока оставался на месте, наши руки разъединились, но связь, осталась. Ни я, ни мой человек, мы не желали опускать глаза, сдаваться. Плавно, будто бы вальсируя, слыша музыку, мужчина поднял шляпу и мои босоножки. Аккуратно оставил их на скамье.
Я присела и поправила подол платья, убрала его на одну сторону, чтобы человек сел близко, очень близко ко мне. Я приглашала, тихо похлопывая ладошкой по скамейке. И когда он присел, подвинулась к нему, а дальше набросилась с поцелуями. Я целовала его в губы, в щеки, в уголки бровей, в закрытые веки глаз, переносицу, горбинку и кончик носа, покусывала мочку уха, с одной стороны, с другой. Затем спустилась ниже и начала целовать его широкую шею, возбуждаясь и становясь безумной от запаха и вкуса его плоти.
Он отстранил меня и заглянул в глаза. Я не понимала, чего он хочет? Пыталась дотянуться до его шеи, чтобы поцеловать, укусить. Моя грудь вздымалась и опускалась, тяжело. Сухость поселилась в глотке. Остатками влаги на языке, я облизала губы. «Почему? Почему он меня не пускает к шее, к артерии, к потоку крови?» Я жалобливо подняла глаза.
― Ты хочешь этим заняться прямо здесь? ― спросил он.
― Да! ― вырвалось со стоном, и я вновь попыталась добраться губами до его шеи.
Только он расслабил руки, что удерживали мое стремление утолить голод, я бросилась и прокусила кожу. Как сквозь пленку, вошли клыки в сонную артерию. Мужчина дернулся, и освобожденная теплая, насыщенная кислородом кровь брызнула вверх и вбок красным фонтаном с крупными каплями. Она забрызгала куст, скамью, босоножки, шляпу, платье и мое лицо. Теплый и густой пунцовый гейзер.
Стараясь не терять драгоценную влагу, я закрыла его рану губами и начала пить. Солоновато-сладкая, третьей группы кровь, вязко стекала по пищеводу. Я чувствовала, как становится внутри тепло, комфортно. Но голод, он звал, и я пила, не останавливаясь. Это был прекрасный поцелуй смерти, поцелуй в засос. Антреме. Вкусный, милый человек!
Биение сердца замедлялось, становилось тише, как стук колес электропоезда, отошедшего от станции метро в первом часу ночи. Постепенно, будто бы волнообразно утихало сердце. Пропадал напор крови в артерии. Она уже не вырывалась, наоборот, уходила вглубь тела, в темный туннель, чтобы спастись. Ее приходилось высасывать из организма моего любимого человека. С каждым глотком ее становилось меньше и меньше. Тело мужчины холодело, становилось мягче, безвольнее.
Я отстранилась от него. Человек выглядел обморочным, губы перестали двигаться, и закрылись глаза. Кожа в свете ночного освещения парка отливала искусственной синевой. Он был жив, я это знала. Грудь его едва поднималась. Он все еще дышал, но давалось это ему с трудом, и вряд ли он себя контролировал.
Вспоминала, как же мне было противоречиво страшно и любопытно находиться на этой грани. Я ждала смерть, пыталась размышлять, что же меня ждет там, за чертой, но впереди, во тьме я видела смешные цветные узоры. Они кружились, переплетались, двигались из стороны в сторону. Холод поднимался снизу и одновременно входил в тело через укус. Оледенение сменялось теплом, конечности мне больше не подчинялись. Я казалась себе плюшевой игрушкой, тряпичной куклой. Мне было тепло, приятно и страшно. Тогда я нашла для себя то, что, я думала, меня задержит в жизни, в том мире, который я так ненавидела! Поцелуй, я просто мечтала, что после смерти, меня будут целовать. И смерть больше не представала такой немыслимо жестокой. Возможно, чтобы получить вновь тот поцелуй вампира, я обязана была умереть.
Почувствовала, как рот наполняется чем-то влажным, вязким и теплым. Я не страшилась этого. Это последнее, что я чувствовала, будучи живой. А потом я умерла телесно, плотски. Однако мой разум жил и запоминал, хватался за поцелуй. Это был самый долгий поцелуй за мою жизнь и мою нежизнь. И длился он с момента смерти до первого пробуждения…
Теперь наставала моя очередь обратить первого в жизни человека в вампира. Того мужчину, на чей горячий и пылкий поцелуй я не надеясь, не ждала. И все-таки это произошло. Думала, что тридцать лет смерти вполне достаточно, чтобы набраться смелости. И сделать это, пока он еще дышит, пока чувствует, ожидает и страшится смерти. Я его понимала, и не хотела, чтобы он ушел, не получив шанс вечной жизни… рядом со мной.
И когда осознала, что это нужно именно мне и только мне, почувствовала, как полупереваренная кровь тошнотворным сгустком поднимается вверх по пищеводу. Большего омерзения и боли я никогда не испытывала. Это было противно и остро, будто вместо крови я проглотила коробку канцелярских кнопок, и теперь их треугольные отгибы впиваются в мягкие и чувствительные стенки пищевода. Но откуда-то я знала, или понимала, что именно эта ядовитая и отвратительная смесь, вырывающаяся из желудка – то самое лекарство вечной жизни. И то, что я когда-то считала питательной субстанцией, на поверку оказалось простой блевотиной вампира.
От одной мысли, что после поцелуя вампир, который меня обратил, блеванул мне рот, меня саму вырвало на мужчину. Коричнево-красная масса, напоминающая манную кашу с комочками, перемешанную с малиновым вареньем, брызнула на человека, милого, забавного, но умирающего человека. Я похолодела, дрожь бежала по телу. Мне было страшно, мне было мерзостно.
«Неужели так? Неужели именно так происходит обращение?» Я не могла поверить! «Это бессмысленно, аморально! Не этично, в конце концов!»
Отошла от скамьи, утирая липкие губы тыльной стороной ладони. Смотрела на мужчину снисходительно, даже слезно. Одолевали мысли, что мельтешили в голове, они наваливались и разбегались, оставляя меня одну. Хотела бежать, бросить его. Возможно, что вампир, обративший меня, так и поступил. Не помню даже его лица! Но я всего лишь хотела, чтобы мой мужчина оставался вечно жив, пусть
