Расплата за поцелуй

Забавный, милый человек. Я смотрела на него из мрака аллеи. Он шел по белому гравию, и шорох его шагов напоминал мне перестук глиняных горшков, шепот волн по гальке… или звук, издаваемый костяными фишками в руке покериста. Приятный звук; размеренные шаги. Черный пиджак плавно распахивался, и под ним белела рубашка без галстука.

Заигрался ветер и смахнул с белокурой головы стильную шляпу с полями. Сделав пируэт, человек, шагнув, чтобы не потерять равновесие, у самой земли поймал шляпу подушечками пальцев. Забавный человек.

Надев убор, он поправил его, вздохнул и двинулся дальше. Тень вновь скрыла верхнюю часть лица, оставив мне и свету лишь аккуратный подбородок с алыми губами.

Руки скрылись в карманах брюк, а очерченные губы сдвинулись, как при звуке «у», и до меня начали долетать нотки его приятного свиста. Человек насвистывал непритязательную мелодию, популярную в неформальных кругах.

Мне он приглянулся. Захотелось наслаждения. И, придерживая босоножки и подол вечернего платья кремового цвета с черными оборками, изящной драпировкой и ленточным поясом, я не торопливо вышла из естественного укрытия, сотканного из ветвей кустов и пушистых кистей плакучей ивы. Он был метрах в тридцати от меня; а парк тянулся на полкилометра в обе стороны. И в обе стороны от меня уходила белая гравийная дорожка, ряды фонарей, скрепленных между собой гирляндами с флажками. Подле фонарей для удобства прохожих находились зеленые скамьи, смастеренные из дерева и формового бетона в стиле деревенского барокко. Иначе это убожество не назовешь. Впрочем, в этот момент скамьи меня интересовали в последнюю очередь. Мой взгляд был всецело отдан мужчине.

Его вольная, раскованная походка говорила мне о его хорошем и радостном настроении.

Он одинок этой ночью, но в противовес ночной аллеи, выступающей как boulevard des allopges[1], мужчина рад и восторжен. Он наслаждается тропой жизни.

Обожаю людей. Когда они делают серьезные лица и суетятся наподобие муравьев у муравейника, тянут и тащат в дом листочки, ветки, кусочки фруктов, ягод, тляное молоко: все для дома, все для жизни, – люди более всего мне симпатичны, поскольку я давно уже лишилась этого. Глядя на них, я вспоминаю как жила, гуляла, наслаждалась, любила. Люди – милашки, готовые на все ради жизни. Страдала, когда они улыбались и веселились, прожигая те ценные моменты, что им отведены. Думала, люди считают, что жизнь дана им в наслаждение. Возможно, я просто ненавидела их за жизнелюбие.

Невероятно уныла была моя собственная жизнь. Я мечтала умереть, и умерла летней ночью. Но я есть, и в моем теле кровь, чужая кровь. Зеркало с треклятым упорством показывает мне отражение той живой девушки, коей я была и коей умерла. Но зеркало различий не видит, но я уже не та, я неживая. Я – вампир. Просила ли я в своем унынии вечной жизни? Разве можно просить продолжение мучений? Конечно, нет! Я мечтала и желала смерти. Я умерла, но живу вечно.

Сначала я не могла вынести этот парадокс, однако со временем привыкла. Я зажила новой жизнью, нежизнью. Больше меня не беспокоит ни квартплата, ни рабочие дни и праздники в кругу неприятных или незнакомых людей, даже интерес к пище изменился. Одни потребности подменяются другими. Ничто так не заставляет жить, как осознание собственной смерти. Могла бы я все изменить в жизни? Нет, даже бы не захотела. Ищущие бессмертия и вечной жизни меня не интересовали при жизни, не касаются и после нее, но… тем забавнее мне кажутся люди, они-то всегда хотят большого, светлого, чистого и желательно надолго. Именно такие особи меня откровенно забавляют.

Когда мужчина подошел ближе, я переступила босыми ногами и церемониально, как на балу, развернулась и уселась на скамью. Сделала вид, что человек мне безынтересен. Так начиналась моя игра, моя забава с пищей в ночь Становления.

Три десятилетия прошло с момента страстных объятий тьмы. Я попала в липкую паутину вечной жизни, отдав кровь и ощутив духовным телом сладкий привкус на губах. Он целовал так нежно, так любовно. Я умерла, и все равно умерла бы, будь тот незнакомец не вампир, настолько поцелуй был жарким; не пылким, не сумасшедшим, нет, он был блаженным и бессмертным.

Я всегда повторяла этот ритуал, только никогда никого не обращала. Я одинока в своей нежизни, и мне это нравится. Ведь если каждый получит вечную жизнь, что останется тем, кто идет после нас? Нашим детям? Они будут просто не нужны. Так нельзя. Пусть бессмертие останется для избранных.

Какая радость самой избирать тех, в ком ты нуждаешься, кого будешь любить вечно! Такого человека я не встречала, поэтому я играю в тот самый поцелуй. Полагаю, что подсознательно я ищу его, сравниваю поцелуй моего убийцы с другими. Ненавижу его за проклятый дар, но жду, хочу его. Впрочем, игра – всего лишь забава.

Он обернулся. Я резко отвернулась, и волосы обмотали лицо. Шорох гравия, волны звука удалялись. Не остановился, не присел. Оскорбил, но поступил правильно. Люди со слабой волей, что тут же желают меня, противны. Игра хороша, когда противники равны себе.

Медленно проводив его взглядом, я встала и перебежала дорожку, чтобы вновь скрыться в сплетениях кустарника и в занавесях плакучих ив. Я решительно хотела его обогнать.

Послав ему воздушный поцелуй, я скинула его стильную шляпу. Мужчина раскружился, будто бы он был профессиональным танцором, и снова поймал убор. Плавными, но точными движениями надел шляпу и отщелкнул пальцами заостренное овалом поле.

Когда он вновь зашагал по аллее, я стояла перед ним в тридцати метрах, в той же позе, с тем же жаждущим выражением лица. Хотя с места я не сходила, мужчина все-таки прошел мимо, лишь мельком оглядев мой бюст и вечерний наряд. Зато я за это время, проведенное вблизи, ощутила на себе его мускатный аромат с терпким прикусом полыни. Разглядела его римский профиль с волевым подбородком, что сначала показался мне аккуратным.

Щетина начала отрастать и виднелась черными штришками. Орлиный нос и острый с хитринкой взгляд серых глаз в обрамлении паутины неглубоких морщин – он мне нравился, он мне подходил. Я видела оголенную шею, сильную, но с тонкой аристократической кожей; под ней пульсировала по венам кровь.

Не заметила, как приложила к губам указательный палец. Очнувшись от обворожения, я убрала пальцы в кулачок. Он вновь прошел мимо, не заговорил, не остановился. Оскорбил.

Огонь вспыхнул в моих глазах, сами же презренно сузились. Вздернулись края бровей у висков.

― Мне в третий раз встать у тебя на пути? ― спросила я.

И он замер, обернулся и сквозь растянутую, будто транспарант, улыбку обронил, пожав плечами:

― Двух было достаточно.

― Вот как? ― подошла я ближе. ― Значит, никого не хочешь замечать?

― Просто не делаю тех движений, которые смогут вызвать симпатию.

― Блаженствуешь, ― взаимно отозвалась я улыбкой.

― Не уверен, что это слово здесь уместно.

― Мое утверждение, мое слово! ― нарочито черство ответила я.

― Меня за…

― Нет, без имен, ― перебила его, прикоснувшись к его сухим губам. ― Не сдавайся так быстро. Мне будет очень, очень обидно.

― Даже в мыслях не было, ― отшагнул он; улыбка из демонстративной превратилась в обольстительную, а в глазах засияли огоньки. Прикосновение возбудило его соблазны. ― Меня за-интересовало то, как ты охарактеризовала мое состояние. Почему из всех слов, именно это? Я могу быть радостен, воодушевлен…

― Потому что оно лучшего всего подходит к тому, чего ты не делаешь.

― К чему?

― Не лишаешь себя этого состояния ни разговором, ни взглядом, ни жестами. Волны твоего блаженства уже разбились о мой утес. Я победила.

― Слишком самоуверенно сказано для одинокой девушки в столь поздний час.

― Слишком самоуверенно ты прошел мимо меня… дважды. Возможно, ― мягко проговорила я, чуть склонив голову на бок, показывая шею; неспешно провела по ней пальцем, облизала губы, ― я могла простить первый раз, но второй – это уже не оскорбление, это наглость.

Накручивала я на палец локон.

Он снова оценил меня: с босых ног, до копны волос, которую, выждав, когда взгляд поднимется выше, я отбросила за спину.

― Ночь, аллея, девушка, что меня соблазняет. Выглядит очень подозрительно. Не удивительно, что я прошел мимо. Возможно, я хочу жить.

― Только «возможно»? ― переспросила я, словно не заметив других слов. Они ударили по мне, как пощечина; я не хотела их принимать.

Да, в этот момент решила я: это – забавный человек. Именно тот, кого я искала ночью, кого хочу поцеловать, а потом… (не думала – хотела, конечно, но не считала – что его поцелуй окажется тем самым) потом убью его, наслаждаясь солоновато-сладкой, теплой кровью. У него определенно должна быть третья или вторая группа с резус-фактором со знаком плюс. Лучше, третья, так я быстрее насыщусь.

Люди делятся на шесть категорий напитков и супчиков. Стакан воды: первая отрицательная. Аперитив: первая положительная и вторая отрицательная. Консоме: вторая положительная и третья отрицательная. Антреме: третья положительная. Дижестив: четвертая положительная. Деликатес: четвертая отрицательная, как самый редкий напиток в моем рационе.

Чтобы определить группу крови достаточно внимательно взглянуть на человека. У людей с отрицательным резусом щеки впалые, глаза глубокие, а кожа толстая, шершавая, но отсутствует подкожный жирок. Наоборот, люди, чьей резус-фактор крови с плюсом, имеют чуть выпуклые щеки, лицо их с тонкой гладкой кожей поверх небольшой прослойки жира.

У смазливых чаще встречается четвертая группа, у тех, что привлекают чем-то недосягаемым и неопределимым, – третья. Красивые люди имеют вторую группу, а в людях с широкими и приплюснутыми лицами, массивными носами и темноватой, желтоватой кожей течет первая группа. Некрасивых я не кусаю. Пусть живут.

Мужчина передо мной имел все шансы оказаться антреме, но я была не уверена, он был красив, а значит, он мог быть и осветленным супчиком. Консоме не насытит меня полностью. И все-таки положительная кровь – самая вкусная и питательная. И поцелуй с мужчиной будет несколько приятнее, будет слаще.

Сорвавшись на мысли, не заметила, как легонько прижала к губам пальчик. Уже второй раз!

― Без «возможно», ― холодно ответил он.

― Тогда, у нас есть время потанцевать, — предложила я, убрав безобразно непослушный пальчик в кулачок; босоножки стукнув деревянными каблучками, упали на щебенку.

Он расслабился, я это ощутила внутренним чутьем, дарованным, кажется, женщинам от рождения. Стал податливым и мягким. Забавный, милый человек. Он даже не понимает, что им манипулируют.

Я коснулась его крепкого запястья, его теплой кожи, тонкой и слегка загорелой. Вдохнув грудью, вытянула спину, и как бы случайно, но целенаправленно уложила его кисть с тонкими, музыкальными пальцами на талию и чуть опустила ниже, сантиметра на два, на три. Этого достаточно, чтобы он возбудился и немного оживился, будто бабочка в ладошках.

Почувствовав, как он уже обнимает меня и слегка прижимает к себе, я взмахнула руками, и они плавно, словно перья или газовая ткань, легли на его широкие плечи. Пальцы обвили его за шею и сцепились в замочек.